Говорят, у них куча правил, существует настоящий кодекс, Данко зашептал громче, когда Адель ударила по струнам своей электрогитары, И если ты это не соблюдаешь, то никогда не узнаешь, кто они все на самом деле такие.
А Эраст что про это думает? Он, кстати, не придет сегодня?
Эраст как раз и рассказал мне про это. Но сегодня его, видимо, не стоит ждать. У него появились более срочные дела.
Разве ты не должен контролировать Адель и всех остальных, кто ходит на ее репетиции? от поднявшегося шума у меня стало закладывать уши, но я вдруг понял, что нельзя упускать такую возможность: Данко было ужасно скучно, и это было отличным поводом узнать у него как можно больше, Они ведь начинаются как раз в шесть вечера.
У них всех есть особое разрешение, Данко с неохотой посмотрел в мою сторону, Так что я не имею права мешать им.
А кто выдает эти разрешения?
«Верхушка», взгляд Данко сделался вдруг странным: металлический блеск в нем показался мне острым, готовым уколоть меня, как веретено.
Но ты разве не входишь в ее состав?
Нет, Данко сделал паузу, У меня другая Роль. Я и не «Верхушка», и не «громила».
Значит, у тебя не так много власти, я осторожно посмотрел на Данко, Но при этом ты все равно на довольно влиятельном месте.
С какой-то стороны я даже влиятельнее Верхушки. Но не сейчас.
Почему? мне сделалось плохо от того, насколько волнительным стал этот момент.
Данко молчал несколько минут. Тишину заполнял гул электрогитары и баса, дробь барабанной установки, хриплый голос солистки ненавязчивая мелодия, навсегда ставшая для меня аналогией беспокойному ожиданию.
Потому что я один, наконец произнес Данко. Из-за шума я плохо его расслышал и хотел было его перепросить, как вдруг он поднялся и беспечно бросил: Мне нужно отойти минут на пятнадцать. Убегать не стоит попадешься к «громилам», и будет нехорошо.
Лязгнули струны. Они, как и мысли в моей голове, скрипуче принялись меняться местами, искать нужное расположение, пока осознание наконец не накрыло меня ледяным потоком воды: сам не понимая своих мотивов, я схватил Данко за рукав.
Ты только что сказал мне, упрямо зашептал я, глядя на его расплывающееся в желто-серых красках лицо, О своих слабостях. Дал понять, что у тебя меньше власти, чем у остальных. Рассказал про группу Адель и про то, что у ее «любимчиков» куча привилегий. И теперь уходишь, оставляя меня одного на пятнадцать минут. Это какая-то проверка или ты просто оказался тупее, чем я думал?
Казимир, Данко вдруг усмехнулся наверное, впервые за очень долгое время, и впервые эта усмешка была адресована именно мне. Противный желтый свет люстры показался мне тогда теплым и дружелюбным пожалуй, так светила надежда, Это ты оказался тупее, чем я думал.
Нет, дело было далеко не в проверке моего послушания и не в желании Данко поиздеваться надо мной, подобно тем «громилам», которые загоняли меня как скотину на убой. Долгие несколько мгновений я глядел Данко в спину: смотрел на то, как медленно он идет, с аистовым достоинством переставляя свои длинные ноги, и во всем этом я вдруг не смог разглядеть суровой надменности, которой Данко был окружен в том роскошном кабинете с громадной люстрой. Напротив я увидел в нем простодушие, честность и искренность, которые все это непродолжительное для него, но продолжительное для меня время были спрятаны где-то под колючей скорлупой холодного презрения. Может, Данко и не презирал меня вовсе. Мне вспомнились его слова. «Я так же против этого, как и ты», сказал тогда он, и каждый сухой согласный звук этих слов, металлически вздрагивающих у меня в голове, подстегнул меня не хуже хорошего кнута. Наконец я вскочил с места. Мне нужно было действовать, я знал это и железно в этом уверился. Когда я неуклюже упал на место рядом с Питиримом на первом ряду, тот никак не отреагировал зато сидящая сбоку от него студентка с холодным удивлением стрельнула в меня блестящими глазами. Она не знала меня, я не знал ее, и что-то подсказало мне в тот момент, что знакомство наше произойдет в другое время.
Питирим, я взволнованно оглянулся в сторону двери, Можешь ответить на пару вопросов?
Чего? лениво отрывая приклеенный к сцене взгляд, парень стал медленно поворачиваться ко мне.
Можешь рассказать, что нужно сделать, чтобы стать частью вашей компании? Ну, стать как бы посвященным?
Чего? Питирим приподнял выбеленные брови. Такая мимика могла бы означать удивление, но в его случае приподнятые брови были признаком того, что он приподнял брови и ничего более: все его бледное лицо с большими глазами и прямым носом было наполнено удивительным равнодушием как будто в его голове не было ни одной тревожной мысли, и в принципе никаких мыслей в ней априори не существовало.
Питирим, я сел так, чтобы хорошо видеть его лицо, Мне хочется стать частью вашего «секретного клуба». Без понятия, чем вы занимаетесь, но мне важно получить свободу в стенах универа. Разве вы никогда не сталкивались с чем-то странным, когда поздно возвращались с репетиций? Не замечали ничего подозрительного? Я бы смог ответить на все ваши вопросы.
А, ты про это, Питирим вдруг «ожил»: его взгляд сделался осознанным и ярким, лицо перестало быть бледным, наполнилось румянцем и теплым дружелюбием, но это смутило меня сильнее, чем его прежнее состояние, Я тебя понял! Ты быстро ухватил суть репетиций. Обычно новички либо уходят, либо сто лет вливаются к нам. Тебе нужно в субботу, в восемь вечера прийти в кабинет 49 на первом этаже. Одному.
Но я не могу ходить в одиночестве по вузу, мне вдруг захотелось ответить Питириму что-нибудь особо резкое и обидное, но я сдержал себя: он не был виноват в том, что я стал «крысенышем» Данко, Меня не отпустят одного. И если я буду идти так поздно по вузу, неизвестно, что со мной будет.
Ну да, парень пожал плечами: мол, так и есть; это раздражило меня еще сильнее, Кто-то до нас доходит, кто-то нет. Если бы все было так просто, у нас был бы перебор участников. Так что попробуй, пройдись до 49 кабинета. Если доберешься целым, станешь частью «клуба». Свобода, равенство, братство, сестринство, холодные банки пива в холодильнике и бесплатный доступ к интернету. Заманчиво, правда?
Я не люблю холодное пиво.
Есть теплое, Питирим негромко хохотнул.
Я не люблю любое пиво, Адель грубо ударила по электрогитаре, и я чуть не подскочил на месте, Но спасибо за объяснение и приглашение. То есть вы можете гарантировать мне независимость от Данко?
Если это не будет противоречить правилам.
Ты не похож на человека, который любит соблюдать правила, я уже встал, готовясь пересесть на свое место в конце зала, Скорее на того, что любит устанавливать свои собственные. Может, мы сможем найти общий язык?
Господи, Питирим почесал беловато-желтую бровь, Это ты репетировал перед тем, как ко мне подсесть? Звучит невероятно убого, типа ну вообще жуть.
Согласна, молчащая все это время студентка повернула ко мне голову; ее взгляд по ощущениям напомнил мне холод мороженого на зубах, Ты жутковатый.
Значит, я вам подхожу? скрывая охватившую меня неловкость, я кривовато улыбнулся и на заплетающихся ногах добрел до своего места.
Как только я опустился на мягкую поверхность старого кресла, дверь в актовый зал бесшумно открылась, и я увидел, как Данко легким, но быстрым шагом преодолевает высокий порожек, и его черное пальто клокочет позади него, как военное знамя. Наши взгляды столкнулись. Не знаю, зачем, но я кивнул коротко и еле заметно. Данко улыбнулся еле заметно. Но я заметил.
***
Прежде, чем закурить, Данко посмотрел на небо точно таким же резковатым движением он откидывал голову и вчера, и в понедельник, и на выходных, когда замирал возле окна на балконе. Потом я понял, что смотреть на небо было для него сродни какому-то ритуалу уж не знаю, на удачу ли, но Данко следовал ему только в определенные моменты: в конце учебного дня, поздними вечерами, когда он возвращался домой после университетских дел, ночью после того, как заканчивал писать свои бесконечные эссе по лингокультурологии. Пристально вглядываясь в рваные клочки облаков, похожие на сладкую вату в автоматах Московского зоопарка, он как будто пытался зацепить свое внимание на чем-то одном, каком-то неспокойном объекте, который бы выделялся на фоне неба: это могла быть внезапно пролетевшая мимо птица, блестящий уголок крыла самолета, показавшегося из-за облака, убаюканная ветром листва, обрывок газеты, капля начинающегося дождя, ярко-розовый гелиевый шарик с золотой ленточкой его взгляд цеплялся за эту минешь, а потом щелчок, и Данко вдруг оживал, его фигура теряла мраморную холодность, и тогда он лениво выхватывал сигарету, закуривал.