Ваше высокородие! Кишка к кишке прилипает! Гекк совершенно не по уставу обратился к Пятровскому.
Тому тоже очень хотелось перекусить, поэтому он, не обратив внимания на неуставное обращение, согласился:
Извозчик! К «Доминике» на Невский. Знаешь?
Как не знать, ваше высокородие! К лютеранам. Домчу мигом!
Кафе-ресторан «Доминик» в доме лютеранской церкви Петра и Павла порадовал служивых посетителей водкой (совсем по маленькой, дабы согреться) и закусками кулебяками, бутербродами и пирожками. В течение часа они закончили обед и направились по последнему адресу.
Стукнув несколько раз в дверь и не получив ответа, Пятровский с жандармом поднялись на свежий воздух и направились к дворницкой. Им открыл суровый мужик с окладистой бородой и в треухе.
Назвавшись, Игнат Тимофеевич поинтересовался проживающими по искомому адресу. К этому моменту он знал, что комнату сняли муж с женой по фамилии Вайхомовы, прибывшие из Иркутской губернии. Но с какой целью они прибыли, пока оставалось загадкой.
Тёмная эта губерния, Иркутская сказал Гекк, когда статский советник поделился с ним своими соображениями. Завсегда туда всякое отребье революционное и бандитское отправляли
У Пятровского тоже были смутные сомнения по этим поселенцам, но виду он не подал:
Нужно будет спрошу. Делай своё дело, братец! добродушно осёк он слегка захмелевшего жандарма, чтобы и на место поставить, и не обидеть.
Виноват, ваше высокородие!
Так-то лучше.
Дворник запустил нежданных гостей к себе согреться с дороги и просушить обувь.
Что об них сказать, ваше высокородие? Мужик лет тридцати пяти сорока, высокий, статный. Вроде бы и простолюдина, как мы Как я, прошу покорнейше извинения Ну чувствуется, что кровей, могёт быть, и далёких, но благородных! задумчиво проговорил дворник, приподняв голову и почесав бороду. Выговор тихий, приветливый, но как бы с небольшой помаркой, вроде как не совсем русский, продолжил он. А вот жена его, или кто она ему там на самом деле совсем не русская, это ей-богу! И дворник перекрестился. Маленькая, коряжистая какая-то, лицо плоское, глаза то ли с прищуром, то ли узкие, как у китайца того, нос широкий Кожа темнее нашего будет, волосы чёрные как смоль, и аж чувствуется, что жёсткие! Говорит мало, но если скажет чего сразу и не уразумеешь Вроде бы и русские слова говорит, а не как мы И знаете, ваше высокородие Говорит как хлыстом бьёт: ни слова лишнего, ни звука! Но мужик её очень хорошо понимал
Игнат Тимофеевич, до этого записывающий все показания дворника в свой блокнот, резко остановился и метнул взгляд на дворника.
Что значит «понимал»?
Да то и значит Пропал он. Заселились они в середине декабря прошлого года, жили спокойно и тихо. После Рождества выезжали куда-то, но без большого числа вещей, и через неделю-полторывернулись. Рано утром, часов в пять, первого марта он ушёл из дому, и больше я его не видел
Игнат Тимофеевич открыл свой блокнот. Так и есть: в комнату Вайхомовы заселились 16 декабря.
А жена?
А что жена? Жена тут. Выходит раз в три дня из комнаты, продуктов на рынке купит и обратно. Наверное, и сейчас на рынке
Такое развитие событий, с одной стороны, обрадовало статского советника, а с другой насторожило
* * *
Сани катили по Звенигородской улице. Пятровский попросил извозчика не мчать, поэтому ехали они небыстро. Мимо проплывали казармы лейб-гвардии Семёновского и Егерского полков, а также гвардейских жандармов, где десять лет назад проживал штаб-ротмистр Гекк, его помощник.
Мимо по улицам продолжали бегать мальчишки-газетчики, выкрикивая последние новости из передовиц своего заработка:
Великому Сибирскому пути быть! Строительство железной дороги начнётся одновременно с двух сторон, от Челябинска и Владивостока! кричал продавец «Жизни и Слова».
Девятого марта в Обществе поощрения художеств откроется девятнадцатая выставка передвижников! Не пропустите столь значимое событие в столице! в тон ему и таким же зычным голосом вопил другой мальчишка, представитель «Нувеллиста».
Их голоса затихли где-то сзади. Жизнь в городе кипела по полной
Игнат Тимофеевич ещё раз внимательно перебрал покупки: не упустил ли чего? Вроде бы нет. Укутался плотнее в пальто и задремал
Снилось ему, как будто бы он стоял рядом с каретой в бозе почившего Государя Императора Александра Николаевича ровно десять лет назад. Только что произошёл первый взрыв, и он, статский советник Пятровский, своим телом закрыл Александра II.
Кто ты, спаситель мой? протягивая руки к Игнату Тимофеевичу, спросил у него Государь.
Статский советник Пятровский, Ваше Императорское Величество!
Отчего же только «статский»?! Быть тебе «действительным статским»! А ну-ка давай ко мне в карету, мигом! Сейчас едем во дворец, и там я подпишу Величайший указ!
И стал карабкаться Игнат Тимофеевич в карету, но уж больно высока она была! И вроде бы уже влез, но царь устал ждать и как крикнет:
Уж больно ты нерасторопный, Пятровский! Хотел быть «вашим превосходительством»? Так хрен тебе! Будешь «вашим благородием» до конца жизни своей! Понял? Выходи из кареты, «ваше благородие»! И засмеялся, как демон.
За что же так, Ваше Императорское Величество?! Я же вам жизнь спас!
Не спас, Пятровский, не спас как-то грустно проговорил государь. Поэтому, «ваше благородие», выходите!«Ваше благородие», выходите!..
Ваше благородие, выходите! Приехали уже. А я вижу, вы заснули Устали, поди
Извозчик стоял рядом с проснувшимся Пятровским, который ещё не совсем отошёл ото сна, часто моргал, протирал кулаками глаза и озирался по сторонам.
Игнат Тимофеевич, расстроенный то ли оттого, что его разбудил извозчик, то ли от нагоняя, устроенного ему покойником, устало вылез из саней, расплатился с «ванькой» и направился к себе в квартиру.
Всё купил, Клавдия! прокричал Пятровский, заходя в подъезд. Зайди забери.
Клавдия Матвеевна подошла к корзине с едой, перебрала продукты, вздохнула и спросила:
Что приготовить, ваше благородие?
Давай солянку, только мяса совсем чуть-чуть. Овощей побольше. Говорят, они жизнь продлевают, слышала?
Бывший титулярный советник зашёл за ширму и стал раздеваться.
Да слышала Только говорят это те, кто других способов продления не знает! ехидно прыснула в кулак кухарка.
Дура-баба! совершенно не обидевшись на свою помощницу, ответил Пятровский. Готовь давай. Да рюмку подай. Подмёрз я на улице, хересом греться буду. И не тяни с едой!
По опыту он знал, что она, хоть и колкая в разговорах, но добрая и старательная. А уж как готовила пальчики оближешь! Лет пять назад, когда Игнат Тимофеевич ещё надеялся восстановиться в службе, упрекал её:
С твоими руками тебе в ресторане работать надо!
Скажете тоже, ваше благородие! краснея, отвечала Клавдия. Меня и тут всё устраивает.
Минуло пять лет. Ничто не изменилось. В ожидании обеда Пятровский налил рюмку хереса, открыл свой сундук, достал оттуда тот самый блокнот с записями своего первого расследования во временной должности и решил освежить память событиями десятилетней давности
* * *
Да вон и она идёт! Дворник направил свой не совсем чистый палец в сторону окна дворницкой, выходившего во двор и покрытого паутиной вперемежку с печной копотью.
Ты уверен? первым переспросил Гекк, чем вызвал недовольную гримасу Пятровского.
Вот вам крест! И хозяин каморки перекрестился.
Статский советник прильнул к окну. По ту сторону стекла действительно шла женщина малопривлекательной наружности, таща за собой санки с аккуратно уложенными на них корзиной с провизией и несколькими поленьями берёзовых дров.
Остановившись у входа в квартиры, она устало потянулась, отвязала и приподняла корзину и с нею отправилась внутрь дома, оставив санки и дрова на улице.