Неправда! воскликнул библиотекарь, от страха теряя разум. Так, стало быть, Гитлер жив?!
Да не это неправда! Вот уж воистину что старый, что малый. Гитлер мёртв, труп сожгли, Вам абсолютно ничего не угрожает, ну кроме разве что арабских террористов, но сейчас речь не об этом.
Я понял, перебил меня Марк Оникул, глаза его озарились. Это он Вас подослал.
Кто? спросил я.
Гитлер, библиотекарь стал водить перед моим лицом указательным пальцем. Это провокация, я догадался, старого еврея не проведёшь!
Гитлер мёртв, труп сожгли, Вам абсолютно ничего не угрожает, я включил автоматический голос.
Хорошо, согласен, может быть, Гитлеру до меня и дела нет, проблески разума вернулись к старику, но тогда получается, что Гитлеру нет дела до последнего живого еврея, а это неправда!
Вот уж помяни царя Давида и всю кротость его, вот уж помяни царя Соломона и всю мудрость его! попытался я спеленать одержимого популярной скороговоркой.
Но клиент мой оказался не так прост:
Не притворяйтесь тем, кем не являетесь. Я всё понял, Вас ко мне подослал директор Ловьяди с проверкой, не проболтаюсь ли я о его тайном хранилище. Я не проболтался, и это значит, у него нет ни малейшего повода выдать меня Гитлеру. Так ведь господин Версо, Вы от меня ничего не узнали, ни словечка? Я был нем как рыба, так и передайте директору.
Несмотря на всю до боли знакомую еврейскую логику, в собеседнике моём как будто что-то надломилось. Похоже, ею одною он не удовлетворился и потому топтался на одном месте, явно намереваясь куда-то пойти, но в то же время был не в силах сосредоточиться на движении. Так и не дождавшись моего благословения, библиотекарь стал удаляться, постепенно растворяясь в своих стеллажах, но затем остановился, обернулся и вновь приблизился ко мне, постепенно формируя о себе уже иное мнение.
Мисс Соул часто приходила сюда ко мне читать эти запрещённые книги, Марк Оникул заговорил тоном патриарха, со слезами на дальнозорких глазах, точно вспоминал юность. Ах, что это было за время! После службы я с нетерпением ждал её прихода, наливал дополнительно душистого керосина в лампу, желая произвести впечатление на даму, и знаете, мне это удавалось
Думаю, теперь уже бесполезно скрывать тот факт, что мы были любовниками. Да нет, не подумайте ничего такого, господин Версо, мисс Соул была женщиной строгих правил. А потом, это вам молодым для любви необходимо снимать одежду, а в нашем возрасте происходит всё по-другому, но поверьте, душа у неё была, и она всю без остатка завещала её своим ученикам.
До того как попасть сюда, Мисс Соул очень долго преподавала в самой обычной школе. Понимаете, молодой человек, с годами, когда ты полностью отдаёшься делу всей твоей жизни, слепо и страстно, то перестаёшь различать эти самые пресловутые нюансы. То же самое произошло и с мисс Соул.
Однажды она застала в туалете двух целующихся четырнадцатилетних девочек. По старинке она возмутилась, накричала на них, кого-то даже ударила указкой по заднему месту. В ответ сопливые девчонки обвинили учительницу в рукоприкладстве. Тогда мисс Соул вызвала в школу родителей. Родители пришли и подали на преподавателя жалобу, а потом добавили, что сначала было бы неплохо мисс Соул завести собственных детей, а потом уж воспитывать чужих. Это ли не крайнее проявление жестокости, господин Версо?! Только тут бедная женщина поняла, что совершила в своей жизни какую-то промашку. Полностью отдаваясь детям, она не заметила, как все критические дни её запущенного организма давно позади, и все дети, которых она считала своими, оказались ей абсолютно чужими. Мало того, выяснилось, что все они до последнего «тихого» отличника её ненавидят. С таким диагнозом бедняжке недолго было переехать в психиатрическую лечебницу, и только счастливый случай спас мисс Соул от катастрофы. Уважаемому господину Ловьяди в только что созданную им экспериментальную школу срочно потребовался учитель литературы, поэтому всё так благополучно для неё в конце концов разрешилось.
Да, действительно благополучно, язвительно заметил я.
Смерть это не самое страшное, не согласился с моим остроумным высказыванием Марк Оникул. Мы столько с ней мечтали об этом, хотели уйти отсюда вместе в один день. Если бы это было возможно, я бы ничего не пожалел, даже этой бесценной библиотеки.
Хотите, я сейчас вернусь к ней и скажу «талифа куми»? с участием предложил я. Мне это несложно, всего лишь пару слов, и вы снова будете вместе.
Услышав родную речь, старый еврей взволновался и на секунду призадумался, но затем отрицательно закачал головой:
Мне нельзя Вам верить, молодой человек, ни один из тех, к кому когда-то обращались «равви», не имеет права говорить такие слова правоверному иудею. Кем Вы себя возомнили?! Или это очередная провокация?!
Я всего лишь хотел помочь, истинно глаголют, не твори добра людям, никогда не будешь испытывать чувства вины. Это заложено в моей сути.
Библиотекарь как-то странно посмотрел в мою сторону, было видно, что ему трудно поверить в чьи-то добрые намерения.
Тогда, может быть, поступим по-другому, вдруг после только что устроенной истерики он заговорил со мной шёпотом. У Вас есть пистолет?
Нет, господин Ловьяди, конечно, предлагал его взять, но я решительно отказался, это не в моих правилах, начал я оправдываться, но еврей перебил меня.
Напрасно, это облегчило бы задачу. Но есть ещё один вариант: я смастерю петлю, закреплю её на стеллаже, затем влезу на табурет, затяну верёвку, а Вы просто толкнёте бездушное четвероногое существо долой, и наша общая с мисс Соул мечта исполнится: мы умрём в один день, как и договаривались.
Я заподозрил ловушку, но, не желая снова поднимать шум, просто тихо спросил:
Как давно Вы служите у господина Ловьяди?
О, это было очень-очень давно, от моей проницательности не ускользнуло то обстоятельство, что тоскующий от одиночества библиотекарь страдал повышенной словоохотливостью. Как вы изволили выразиться, молодой человек, сто лет назад, во время войны, кудрявый десятилетний мальчик по имени Марк, так же, как Вы сегодня, господин Версо, постучал в дверь этого здания. В эту ночь мою семью и тысячи других евреев под покровом темноты фашисты вели по центральным улицам города на вокзал, откуда железная дорога нашла-таки короткий путь в гиену огненную. Мне чудом удалось убежать от смерти, и единственный из всех жителей, будь они вечно прокляты, кто открыл мне свои объятия, был господин Ловьяди, он один на целом свете не побоялся спрятать меня.
Значит, Вы не попали в лагерь? уточнил я.
Только благодаря заботам директора, подтвердил библиотекарь, снова впадая в жалкое состояние. Но каждый раз, когда в дверь стучат, я вздрагиваю, мне кажется, что это за мной пришли немецкие автоматчики.
И с тех пор Вы никогда не покидали этого здания? под толщей вековой пыли я водил этого книжного червя осторожно, чтобы невидимая леска очевидности не порвалась раньше времени.
Никогда! ничего не подозревающая жертва заглотила наживку.
Как же так, господин Оникул, пришло время подсекать, Вы противоречите себе точно так же, как все эти книги, окружающие нас, противоречат друг другу.
Я никогда не покидал стен этого здания, говорящая старая рыбы и не заметила, как крючки проникли в её внутренности, потому что по распоряжению директора не имею даже права в технический перерыв оставлять драгоценные книги без присмотра.
Откуда же тогда у Вас этот номер? схватил я старика за руку, как вора-карманника с поличным.
Пустите, пустите! сгорая от стыда, затрепыхалась жертва моего прямого террора.