Вдруг он услышал плач из-под кровати рядом с открытым окном, он молниеносно выволок упирающегося паренька, схватил за рубаху и буквально выкинул из окна, вслед за ним полетел и рыжий котенок, из-за которого Колька и полез под кровать. Уже слыша треск проваливающейся внутрь горящей крыши, Вадиму удалось самому вылезти из окна, все трое кубарем покатились в овраг за задней стороной дома. Отделались все тогда легко: у Коли была сломана правая рука, Вадим вывихнул плечо и подвернул ногу, а рыжей бестии и вовсе ничего не было. Бабушка сначала долго плакала и обнимала героя, но, когда пришла в себя, отходила мокрым полотенцем до синяков.
***
Спас ты тогда паренька, да и кота тоже спас, тоже живойО себе не думал тогда, верно, Вадим? донесся до Жихарева сильный голос слепца.
Надо же, так вспомнил все ярко, как кино посмотрел, задумчиво протянул он.
А это ты в оконце воспоминаний наступил, здесь их полно. Мальца ты тогда спас, всю жизнь он и мать его свечи в церкви за твое здравие ставили, жаль только, что потом ты его маму, Татьяну, убил.
Вадим опешил и уставился на старика, не зная, что сказать. Он считал себя хорошим врачом, был внимателен к пациентам и даже их родственникам, не допускал паники или упаднических настроений, профессор Толстых считал его диагностом от Бога и удивлялся, что Жихарев выбрал хирургию. «Толковых хирургов много», говорил профессор, «А толкового диагноста днем с огнем не сыскать! Ты зачем схватился за скальпель, если у тебя не глаз, а рентген?». Он думал, что Вадим тщеславен и метит на должность заведующего отделением, а то и главврача, а хирургу открыто больше дверей, чем обычному терапевту.
Но Толстых ошибался. Вадим хотел быть хирургом, потому что на его руках умер дед Антон, отец его матери. Умер он от перитонита не успели прооперировать. Маленький двенадцатилетний паренек отчаянно плакал и не мог поверить, что веселого толстенького дедушки Антона, с такими смешными белыми усами, с такими добрыми глазами больше нет. Он поклялся тогда сам себе, что станет хирургом, чтобы больше никто не умер так нелепо, так никчемно, оставив после себя послевкусие недоуменного горя.
Я никого не убивал, тихо проговорил Вадим, хоть и говорят, что у каждого хирурга есть своё кладбище, у меня за всю практику было только два летальных исхода, один остановка сердца на операционном столе, а второй острая лёгочная недостаточность в послеоперационном периоде.
Ну в смерти того дедули с остановкой сердца вы и впрямь были не виноваты, его Изольда забрала, он и так перехаживал долго, но за него очень уж его род просилБольно упрямый был, не хотел с сыном мириться, ну да это другая история. А вот женщина та с закрывшимися лёгкими это и была Татьяна Милюкова. Как ты мог её не узнать? с искренним удивлением спросил старик и попинал носком сапога камень.
Ну, она меня тоже не узнала! сердито буркнул Жихарев, у неё было подозрение на начинающийся перитонит из-за аппендицита, но сознание было не спутанное, она была не в бреду, да и не Милюкова она была, а Лазарева.
Тьфу ты, чудило ты! Причем тут фамилия? вскричал старик, ты людей по фамилиям узнаешь или в лицо? Ты в 12 лет сам себе клятву дал, что станешь хирургом, чтобы никто не умирал нелепо, как же так, Вадим!
***
Вадим быстро шел по коридору больницы, больше всего опасаясь столкнуться с заведующим, который не терпел опозданий, особенно в операционные дни. Этот вторник был как раз операционным, медсестра Васильева Марина уже сообщила ему, что к аппендэктомии готовят пациентку Лазареву Татьяну.
Настроение у Вадима было приподнятое, он вообще был жизнерадостным человеком. Накануне они весело провели время на дне рождения у его новой девушки и, несмотря на легкое недомогание, он со свойственным ему жизнелюбием, приветствовал новый день, ожидая от него новых успехов, знаний и встреч.
Жихарев! перед ним словно из воздуха вырос заведующий Ломакин, грозно потрясая кулаком перед носом молодого хирурга, ты что, забыл, что сегодня у тебя опердень? Нужно приходить за час до начала операций, а не за 15 минут!
Извините, пожалуйста, Иван Аркадьевич, проспал, обезоруживающе улыбаясь, проговорил Вадим, все будет в порядке, бегу мыться!
Жихарев! Ты что, после вчерашнего? возмущенно прошипел Ломакин.
Иван Аркадьевич! Буквально пара бокалов вина в честь Дня рождения любимой девушки! Вполне здоров, бодр и готов к свершениям!
Смотри у меня! пригрозил ему кулаком заведующий, быстро мыться и чтоб больше такого себе не позволял, а не то подниму вопрос о дисицплинке, ясно?
Операция прошла без осложнений, что называется, как по маслу: пациентка была стабильная, скачков давления или излишнего кровотечения не выдавала, операцию закончили по плану. Однако спустя несколько часов в ординаторскую ворвалась Васильева и закричала, что Лазарева выдала дыхательную недостаточность и умерла. Жихарев и анестезиолог Арзамасов потрясённо молчали.
Потом было длительное и тоскливое расследование обстоятельств смерти пациентки, следствие и суд. Арзамасова осудили, поскольку было доказано, что он халатно отнесся к сбору анамнеза и анализов, в частности, им не был проведен анализ газового состава крови, понадеявшись на данные общих анализов.
***
Я не был в этом виноват, это хлеб анестезиолога подготовить пациента к анестезии, медленно проговорил Вадим.
Ну не был так не был подозрительно легко согласился с ним проводник, раз ты уверен, что на тебе нет ответственности, так и ладушки! Ты ж вообще с легкостью уговаривал себя, что ничего плохого не делаешь и действуешь исходя из лучших побуждений.
Почему виноват я? Я хорошо провел операцию, все, как в учебнике! вскричал Вадим, вскакивая с земли.
Почему, почемуПотому что ты врач, ты был ее лечащий врач! Ты даже не спросил у анестезиолога про анализы, хотя знал, что пациентка в возрасте и имеет проблемы с легкими после перенесенной пневмонии. Да что там говорить, ты даже не узнал её вовсе.
Вадим удрученно молчал. Он и вправду умел себя уговаривать, в тот раз он быстро убедил себя, что не виноват в смерти пациентки, что он правильно все сделал, а то, что не спросил про результаты анализов так это анестезиолог виноват. Только теперь он понял, что виноват не меньше Арзамасова, а по совести говоря и больше, только исправить ничего нельзя было ни тогда, ни, тем более, сейчас.
Если бы я мог всё исправить, я бы исправил, но я не могу, теперь уже слишком поздно, я бы многое исправил! проговорил Вадим, глядя на реку, слезы горели в глазах, но плакать было стыдно.