На его столе стояла ваза с алыми розами.
Темноволос, с длинной ухоженной щетиной. Одет в удивительно добротный костюм и белую накрахмаленную рубашку. На подтяжках медная фурнитура и кожаные элементы. Широкие плечи притягательно очерчены небрежно накинутым пиджаком.
Мужчина перевел взгляд. Мы пересеклись глазами, и меня будто прошиб холодный пот. На секунду показалось, что я знаю этого незнакомца, видела многократно; но чем сильнее я ворошила воспоминания, пытаясь вспомнить это лицо, тем сильнее оно стиралось из моей головы.
Время замедлилось, и шум затих. Только лицо впереди меня. Пронизывающий взгляд. А вокруг размытое бесконечное движение, в котором смешалось всё и вся: люди, столики, цветы, освещение, музыка, голоса, смех, звон бокалов. Засвистело, зашумело, загрохотало. В одну секунду я вдруг различила лицо незнакомца до мельчайших деталей: цвет глаз, форму носа, завиток волос; обернулась к Люсиль, дотронулась, чтобы она обернулась.
Да, дорогая?
Посмотри, там и вот, доля мгновения, я вновь перевела взгляд на столик Который был абсолютно пуст.
Что? Кто-то знакомый? Люсиль приподнялась на носочки, смотря поверх голов танцующих. Музыка в моих ушах снова заиграла в прежнем темпе. Я передернула плечами. Поняла, что не особо могу вспомнить, что происходило пару секунд назад. Провал памяти или легкое дежавю. Опять. Уже и сама не понимала, зачем дотронулась до подруги.
Дамы, два дайкири, Стив чуть склонил голову. Приятного вечера!
***
Ночь напролет танцы. Прерывались лишь перевести дух и покурить в дверях. Все это было так естественно и так прекрасно! В этой атмосфере любви и веселья, словно в воздухе, витали улыбки, смех, и никто не мог быть грустным, и каждый забывал на короткий миг, что такое одиночество.
Ни разу за все те часы мне не вспомнился мимолетный образ, мелькнувший в моем разбушевавшемся воображении.
Но под утро, возвращаясь домой, ощущала легкую тоску в сердце. После шумных вечеринок и пестрой толпы предрассветный мир мог показаться чрезмерно меланхоличным. Чем старше мы становились, тем большее требовалось, чтобы ощущать вкус жизни; а ведь в детстве дни и без того казались длиннее, солнце ярче, а смех искренней.
Дорогу обратно припоминаю туманно начинался рассвет, безумно ныли ноги, в голове продолжала шуметь музыка. Я проскользнула в двери максимально тихо, боясь потревожить сон родных. Заглянула украдкой в комнату отца кровать его оставалось застеленной. Он так и не возвращался. А, быть может, уже вновь ушел.
Вернулась в свою спальню, переоделась в легкий изумрудный шелковый халат. Упала на диван, поднимая лицо к потолку, покрытому мозаикой солнечных зайчиков. Сон накрывал медленно, постепенно; веки закрывались, тело становилось эфемерным, начинало плыть по волнам В полудреме я видела себя парящей над кроной огромного дерева. Оно тянулось и тянулось вверх, закрывая ночное небо, закрывая россыпь серебристых звезд. Колючие листья впивались в мою кожу, пытались засосать во мрак меж ветвей. Раскидистое. Невообразимо большое. Я не сразу поняла, что уже нахожусь внутри кроны, а небесные светила лишь небольшие белые огоньки, источающие легкий свет. Гладкий ствол дерева, с зеленовато-серыми чешуйками отслаивающейся коры, напоминал платан. Этот чинар не мог бы обхватить и десяток человек. А я парила, поднималась все выше и выше, пока наконец вихрь прохладного воздуха не подхватил за собой. И когда вокруг в беспорядочном движении закрутился мир, я увидела всепоглощающую черноту. Где-то внутри, под ребрами, понимала, что это бесконечная пустота. Но в пустоте, вокруг дерева, рос и ширился город, обрастая поселениями.
Я резко распахнула глаза, чувствуя, как стучат в висках молоточки, и тут же услышала голос.
Тебе все это снится, принцесса, голос низкий, бархатистый. Постаралась обернуться и с ужасом поняла, что не могу. Придавлена к дивану. Тело онемело. Просыпайся. Не давай затянуть тебя в Вакуум.
Хлесткий щелчок пальцами. Вновь ощутила вихрь прохладного воздуха, который потянул меня вверх.
Очнулась, лежа на холодном мокром полу. Волосы разметались по сторонам, из освещения яркая белая точка света неизвестного происхождения. Со стоном поднялась; ладони были порезаны, и из мелких ранок сочилась кровь. Вокруг темный коридор из зеркал. Бесконечный. Тянущийся во мрак. Дверей не было. Выходов не было. Лишь лабиринт зеркального коридора, которому не видно ни конца, ни края. Тишина. Звенящая. Давящая. И сжимающая горло паника настолько сильная, что начинаю задыхаться, падая на пол Двигаться. Только двигаться вперед. Не останавливаться. Выход. Нужно найти выход!.. Вперед, быстрее, быстрее, быстрее!
На зеркалах развешаны рисунки и фотографии. Много людей и лиц, мне незнакомых. Я ощущала, что каждая пара глаз следит за моими движениями, следует за мной невидящими зрачками. Быстрее! Быстрее! Но коридор ширился, удлинялся, торопился сильнее меня; и вот я уже бежала на месте, задыхаясь и видя, как глаза на фотографиях и рисунках начинали плыть кровяными сгустками. Стоило мне обернуться на фото, как тут же закричала не своим голосом: у всех людей глаза оказались выжжены, а на их месте чернели дыры. Внезапный протяжный вой внутри лабиринта ударил по грудной клетке. Голоса, вопли и стоны смешивались в единый гул, который то нарастал, то вовсе исчезал. В блеске зеркал замелькали тени. Топот копыт все громче, громче
"Просыпайся!"
Поток света, вспышка, и вновь распахнула глаза, подскакивая и валясь с дивана на пол, в отдалении слыша жуткий мрачный вой, походивший на скуление собаки. В то утро я услышала его впервые, хоть и не придала значения.
В первые секунды рвано и глубоко дышала, опираясь руками о ковер. В груди бешено клокотало. Ощущение такое, будто находилась в самом сердце бури. Но это была не буря. Это был страх. Казалось, что в какой-то момент сна я не могла дышать. Вновь ночной кошмар; сколько же их! Все чаще и чаще
Воды. Пожалуйста. Воды.
Царила полная тишина в комнате. Только ветер свистел за окном. Неяркий солнечный свет проникал сквозь щели задернутых штор.
С усилием поднялась, хватаясь за постель.
Голос во сне. Такой близкий, такой знакомый, такой реалистичный. В отличие от окружающего. Некоторое время комната плыла перед глазами, укачивала, будто сам мир хотел, чтобы я вновь закрыла глаза и погрузилась в сон. Вновь туда. К дереву. Или в лабиринт О, боги, те лица!..
Тяжело сглотнула, запуская руку в волосы и ощупывая свою голову. Выпила вчера немного. Надеялась, если усну под утро, то кошмаров не будет. Ошиблась.
На дрожащих ногах вышла из спальни. Придерживаясь за стенки и перилла, спустилась вниз, в гостиную, где чинно пила чай Елизавет Платоновна. Свет лился из больших окон в помещение. Монотонно тикали часы. Мое сердце стучало гораздо громче и быстрее.
Воды.
Что это с тобой? обеспокоенно спросила бабушка, увидев мое бледное лицо и покрасневшие глаза.
Сон, ответила я, усаживаясь в кресло и тяжело дыша. Ничего страшного. Просто дурной сон.
А-а-а протянула она недоверчиво. Ясно. Ну, тогда давай чаю. Успокоит нервы и вернет тебе румяный вид, Елизавета Платоновна сама налила чай в тончающую фарфоровую чашку, взглянув на меня в легком волнении из-под бровей. А что снилось, дорогая?
Я покачала головой, не желая вновь возвращаться к увиденному, но слова сами полились. Беспорядочно. Сумбурно. Сквозь слезы.
Бабушка, взяв меня за руки, сочувственно кивала, слушая обрывчатые воспоминания. Затем припомнила, как дед в молодости просыпался от дурных снов и часто приговаривал, что сны ему Мара портит. Да и не удивительно, он многое в жизни объяснял вмешательством сверхъестественных существ, даже смотрителя городской библиотеки считал облаченной в человеческое обличие гигантской птицей. Он и мне пытался привить свое мировоззрение: мол, всякому ищу оправдание в сверхъестественных силах.