20 ноября 1725 года риксрод принял два знаменательных решения: с одной стороны, голштинская партия добилась того, чтобы поручить шведскому послу в Вене К. Г.Тессину11 провести переговоры о присоединении Австрии к шведско-русскому союзу; с другой стороны, было решено начать переговоры с Пойнтцем и Бранкасом о присоединении Швеции к Ганноверскому союзу. Так к весне 1726 года Швеция оказалась состоящей в переговорах о вступлении в два противостоявших друг другу военно-политических союза.
Послом в Россию решили направить «голштинца» барона Ю. Седеръельма, которому удалось установить неплохие контакты с русскими ещё во время своего плена. Его инструкции были выдержаны в осторожных тонах, пишет Веттерберг, но на практике он мог всё-таки сделать многое в пользу голштинской партии12.
Отъезд Седеръельма (одновременно с Бестужевым-Рюминым) лишил голштинскую партию её признанного лидера, что не замедлило сказаться и на позиции А. Хорна и правительства Швеции по отношению к России. Отсутствие Седеръельма в значительной степени облегчило Хорну подготовку к переговорам о вступлении страны в Ганноверский союз.
Между тем Тессину и Лачинскому, при содействии Седеръельма, удалось в Вене преодолеть все препятствия, включая непризнание Веной императорского титула за Петербургом, и 16 апреля император Австрии подписал договор о присоединении Австрии к Стокгольмскому (шведско-русскому) оборонительному союзу. К этому времени Тессин уже узнал, что его достижение отнюдь не приветствовалось в Стокгольме. Вопрос о ратификации австро-русско-шведского договора весь май и июнь обсуждался в канцелярии и риксроде, но так и не был предложен на подпись королю Фредрику. С. Пойнтц стал консультировать Хорна о тех приёмах, к которым в прошлом прибегали в случае нежелания ратифицировать подписанный документ. Но выход из положения нашёл сам Хорн: в середине июня он послал т.н. ратификационный инструмент в Вену, но изменил его первоначальное содержание. Он добавил три сепаратных статьи, которые сильно ограничивали смысл и цель договора. Тессин получил документ в начале июля, прочёл указания президента канцелярии о неуклонном выполнении предложенного документа («всех его частей, включая каждую букву») и сильно оскорбился и возмутился. В конечном итоге, документ был ратифицирован в первоначальном виде, но отношения Тессина с Хорном испортились навсегда.
Усилия Хорна в направлении Ганноверского союза сильно затруднились, но отнюдь не прекратились. Всё это происходило на фоне обострения обстановки в Европе. Лондон, Париж и Стокгольм с опаской следили за приготовлениями Петербурга к летнему выходу в Балтийское море большой эскадры и за стягиванием в столицу 60 пехотных батальонов и 4 драгунских полков. А.Д.Меншиков хвастался, что со своими 50.000 солдат он опустошит всё побережье Дании и добьётся выполнения требований Карла-Фридриха. Лондон как будто ждал этого момента и послал в Балтийское море свою эскадру под командованием адмирала Чарьза Уэйджера (Wager).
Поход носил откровенную антирусскую направленность и был инициирован А. Хорном. Веттерберг утверждает, что этот шаг Хорна был спровоцирован действиями Петербурга: императрица Екатерина через Седеръельма сделала Стокгольму предложение выплатить в течение 3 лет на содержание шведской армии 300 тысяч р. Канцелярия правительства, т.е. сам Хорн, встретила это предложение с большим недоверием. К тому же шведам почему-то было не ясно, что скрывалось за аббревиатурой «р.»: рубли или риксдалеры. В январе 1726 года риксрод проголосовал против принятия денег из России, и Хорн немедленно вступил в контакт с Пойнтцем и попросил прислать к берегам Швеции английскую эскадру.
Оставим оценку щедрости Екатерины I на совести шведов. Было ясно, что маятник симпатий Хорна качнулся в сторону Ганноверского союза. Именно так и расценили это дело в Лондоне. «Я собственно плохо понимаю, как мы, строго говоря, могли бы оправдать посылку этой эскадры, не получив на это соответствующего обращения от государства, которому мы её послали, если бы не было перспективы его присоединения к нашему договору», писал Пойнтцу 22 марта министр иностранных дел Англии Чарльз Таунсхенд.
Члены правительства были в недоумении: кто же из них мог сделать приглашение английским морякам? «Голштинец» М. Веллингк в своём возмущении назвал такое лицо безответственным. Хорн в ответ напустил ещё больше дыма и стал клясться, что это был не он. Прибывший из Петербурга Ю. Седеръельм предложил правительству выступить с дезавуирущим заявлением, учитывая прибытие в Стокгольм нового посла России, но ничего этого сделано не было. Король, Хорн и большинство в риксроде были настроены проанглийски.
Вместо «съеденного» голштинцами М.П.Бестужева Петербург послал в Стокгольм флотского капитана Николая Фёдоровича Головина (16951745) отличного моряка, но весьма посредственного дипломата. Перед ним стояла всё та же невыполнимая задача всеми средствами «уловлять» в прорусскую партию Арвида Хорна и противодействовать присоединению Швеции к враждебному России Ганноверскому союзу.
При появлении английского флота у шведских берегов возникли слухи о том, что англичане хотят силой заставить Швецию вступить в Ганноверский союз, восстановить абсолютизм королевской власти и учредить гессенское престолонаследие. Были усилены гарнизоны в Карлскруне, в районе Ваксхольма и Даларё. Головин в соответствии с оборонительным договором предложил шведам помощь России, но её отклонили, отлично зная, что она не понадобится. Ч. Уэйджер около месяца поплавал вокруг Швеции и в середине июня отправился восвояси домой.
А осенью продолжились интенсивные переговоры о вступлении в Ганноверский союз. Хорн для вида в переговорах не участвовал и морочил Головину голову рассказами о том, что он в этом вопросе придерживался нейтралитета. В январе 1726 года вопрос о присоединении к ганноверцам был поставлен на обсуждение в правительстве. Мнение министров сильно разошлись. В центре обсуждения находился и голштинский вопрос и интересы Карла-Фридриха. Хорн, который ранее не отвергал возможности помочь герцогу, теперь стал выступать с позиций патриотизма: интересы шведского государства должны стоять выше любых других. Против вступления в союз выступили Лагерберг, Крунъельм, Юлленборг, Дюккер и Седеръельм, но Хорн со своими сторонниками оказался в большинстве, и дебаты продолжились теперь уже с целью определения условий вступления. После утверждения условий участия в союзе к июню 1726 года голоса министров распределились следующим образом: 7 «за» и 8 «против», но при учёте двух голосов, которыми обладал король, дело решилось в пользу сторонников союза.
В этот момент в Петербурге решили заменить Н.Ф.Головина опытнейшим дипломатом, князем Василием Лукичом Долгоруким (Долгоруковым) (16701739), который, по мнению Остермана, смог бы более успешно решать задачу не допустить присоединения Швеции к Ганноверскому союзу. При этом Головина оставили в Стокгольме при Долгоруком на вторых ролях, в качестве помощника. Василий Лукич, по словам всё того же де Лириа, был умён и недурён собой и заслужил славу искусного и хитрого дипломата, но и он не был оригинальным в изобретении средств для решения поставленных задач. В качестве основного аргумента для шведов он получил от Екатерины I и повёз с собой 18.000 ефимков «на раздачу, кому надобно, да получил позволение давать обещание знатным особам на 100.000 рублей и больше». Чтобы русский дипломат выглядел солидно и весомо, на покупку ливреи и экипажа ему выделили 11 тысяч рублей, а Екатерина подарила ему свой портрет, запасы вина из своих погребов и балдахин, хранившийся в Академии наук.