В коридоре нас остановил рослый плечистый мужчина в халате и с вытатуированной вокруг шеи надписью «Cut Line» тридцать пять лет назад, когда мы встречали Рождество у Шкуратовых, этой татуировки у него не было.
Юрий Григорьевич, сказал я, Юг, comment ça va?[10] Боже, да вы сговорились, что ли! Третий рояль в кустах за один вечер! Ты здесь что?
Дела, сказал он. Давайте-ка
Подхватил Алену на руки и ногой открыл дверь своего номера.
Мы занесли в его номер сумки Алены и попрощались до утра.
Тебя отвезти в отель? спросил я на всякий случай.
Вместо ответа Шаша поцеловала меня в губы.
Сколько раз мы с тобой спали вместе? спросила она. Ты же считаешь, я знаю
Одиннадцать.
Двенадцать что-то ведь значит? Двенадцать апостолов
Двенадцать врат Небесного Иерусалима, двенадцать колен Израилевых, двенадцать рыцарей Круглого стола, двенадцать фракийцев, убитых Диомедом
Значит, двенадцать символ преодоления хаоса, символ космоса и спасения?
В прихожей мы снова поцеловались.
Надо выпить, сказала Шаша. Что-то происходит, а что не пойму
Мы вышли на балкон, устроились за столиком со стеклянной столешницей, выпили, закурили.
Отсюда были видны освещенные окна отеля «Аквинкум», фонари вдоль железной дороги, отражающиеся в лоснящемся черном Дунае. По мосту Арпада с протяжным шелестом проносились редкие машины.
Le presbytère na rien perdu de son charme, прошептала Шаша, не сводя взгляда со светящегося золотого креста церкви Петра и Павла, стоявшей на другом берегу Дуная, между мостом и «Аквинкумом», ni le jardin de son éclat
В ресторане за завтраком Алена первым делом сообщила, что Юг сначала вымыл ее под душем с мылом, а потом постирал ее трусы, джинсы и колготки.
А утром сказал: «Viens à moi»[11], и у меня был такой секс, какого давным-давно не было. Но на каком французском он говорит, божечки мой боже!
Выучил в Африке, сказал Юг с невозмутимым видом. Там пишут diable, а произносят «джап». Дьявол у них джап. Одна женщина сказала мне: «Дже ву тва дан ля реф, ту этэ джап».
То есть je tai vu dans mes rêves, сказала Шаша, tu étais le diable?[12]
Юг кивнул.
Был. Был дьяволом.
А что ты делал в Африке? спросил я. И каким дьяволом ты там работал? Légion étrangère?[13]
Вроде того, но нет. Служил.
И это оттуда? Шаша коснулась своей шеи в том месте, где у Юга была татуировка.
Голова, отрубленная по третьему позвонку, обычно весит не более десяти фунтов. Но это избыточное знание, не имеющее сегодня никакой ценности
К счастью? спросила Алена.
Надеюсь.
Юг, сказала Алена, ты знаешь какой-нибудь магазин, где можно купить куртку или пальто?
Это, конечно, не Москва, но у Восточного вокзала неплохой торговый центр а лучше на проспект Андраши это и ближе, в двух шагах от святого Стефана, и магазины там приличные потом можем пообедать в «Калласе» возле Оперы или в каком-нибудь ресторанчике у базилики
Приказывай, о мужчина, постиравший мои трусы!
Иногда лучше держать свой юмор во аде, а не на кончике языка.
Да ты совсем не прост, mon cher colonel![14]
Они ушли, держась за руки.
А мы? спросила Шаша. Куда мы отправимся, держась за руки?
Сегодня я проснулся и долго не решался открыть глаза боялся, что тебя нет рядом, исчезла, растаяла, как всегда, как одиннадцать раз до того
Не бойся, сказала Шаша, больше не надо бояться. Двенадцать число спасения.
Мы прогулялись под мелким дождем до моста Маргит, сели в трамвай и покатили по улице Балашши в сторону парламента. И когда трамвай, обогнув здание парламента, вышел на набережную Сечени, из-под серого полога облаков, нависавших над Будайской крепостью, ударило солнце. На Центральном рынке мы выпили палинки, съели по бутерброду. В «Маленьком Мельбурне» выпили кофе. По улице Ваци, отмахиваясь от продавцов сувениров, дошли до площади Вёрёшмарти, но Шаше не захотелось в «Жербо»: «На сегодня свою норму кофе я исчерпала». На площади Эржебет устроились на скамейке, чтобы глотнуть из фляжки и покурить. Обошли кругом базилику святого Стефана, но внутрь заходить не стали. На площади Свободы у бронзового Рейгана, который шагал в сторону памятника павшим советским солдатам, посидели на лавочке рука в руку, по-стариковски. По улице Вечеи вышли к парламенту, через мост Маргит доехали на такси до Будайской крепости, в кафе с видом на президентский дворец заказали мороженое.
Сто лет не видел Алену, сказал я.
Так она сто лет живет то в Италии, то в каком-нибудь индийском ашраме, сказала Шаша. В Москве бывает редко, наездами.
Болеет?
Не в общепринятом смысле.
И эта шапочка, с которой она не расстается
Просверлила себе череп, чтобы установить прямую связь с космосом. Впрочем, иногда звонит
Мне тоже раза два звонила по ночам
Вредные гейтрогены и полезное кьянти?
Бароло. А еще шестнадцатилетний любовник По совету диетолога ест и пьет голышом перед зеркалом, чтоб было стыдно, но стыда как не было, так и нет
Шаша вздохнула.
Яркая, манкая, умная, впервые Алена вышла замуж, когда ей еще не было и семнадцати. Потом было еще несколько мужей, множество мимолетных мальчиков и девочек, диссертация о русском барокко, книга об Иване Адольском, работа в крупном аукционном доме, проблемы с наркотиками, неудачные беременности, гормональные проблемы.
Объездила весь мир, пока не перебралась в Италию, в Сан-Джиминьяно. Мужчины, женщины, вино, отели, отели, отели. Стала вдруг спасительницей подруг-эмигранток, которые, не в силах выдержать одиночества, пытались покончить с собой. Мчалась по первому звонку в Амстердам, Париж, Прагу или Нюрнберг, чтобы утешить отчаявшихся, а иных и вытащить из петли. А потом возвращалась в Тоскану, бродила по музеям, вечером в ресторане знакомилась с каким-нибудь мальчиком или девочкой, чтобы не коротать ночь в одиночестве. Но теперь ей приходилось платить за чужое тело.
«Я всё чаще вспоминаю того человека из Мертвого дома, который содержался не в остроге, а во внутренней тюрьме острога, сказала она как-то мне. За какое-то жуткое преступление его приковали к стене цепью, и сидеть ему на цепи предстояло лет пять или даже десять. Через десять лет цепь с него должны были снять и выпустить в острог, откуда он не мог выйти до самой смерти. Этот человек с упоением мечтал о том дне, когда его выпустят из одной тюрьмы в другую, из тюрьмы страшной в тюрьму чуть менее страшную, и, если б не эта мечта, он, наверное, не выдержал бы, сошел с ума. Это, конечно, про всех нас, но среди этих всех я первая. Все мои мечты сбылись, и это самое ужасное. Самое-самое. Только теперь я понимаю: если хочешь пожелать злейшему врагу злейшего зла, пожелай ему сбычи мечт. Чтоб у него всё сбылось, как у меня. Сейчас у меня осталось только Il passato maledetto[15]»
И цитировала Бродского:
Она ненавидела всех, кому причинила зло: «Когда-то меня все называли талантливой, считая, что это высшее счастье. Но для настоящего счастья талант вовсе не нужен, талант это счастье обслуживающего персонала. Боги бесталанны, но счастливы и могущественны. А мы всё просим прощения то за то, то за это Наш школьный учитель литературы как-то сказал, что генеральная линия русской культуры вполне исчерпывается фразой Пошел просить прощения и убил. Вот поэтому я и не прошу прощения».
Поздно вечером мы вернулись в отель на острове.
Перед тем как лечь в постель, Шаша вдруг прижалась к моей спине и сказала:
Больше я не исчезну
Алена и Юг жили своей жизнью мы не встречались ни в отеле, ни в ресторане, ни на прогулках по острову.
Мы с Шашей гуляли, катались на велосипедах, бродили вдоль Дуная, а замерзнув, пили глинтвейн в какой-нибудь забегаловке. На набережной перед отелем «Кемпински» любовались работой Ботонда Полгара, который отважно перевел живописное «Тондо» Микеланджело на язык скульптуры.