Она же сама тебя испугала! Ты испортила штаны и кроссовки из-за неё! Что, не могла за себя постоять?
Легко тебе говорить. Как я должна была за себя постоять? Она начальница, а я здесь никто, понимаешь? я развожу руками.
Мила делает фейспалм.
Любая несправедливость происходит с молчаливого согласия жертвы! Ты должна научиться стоять за себя и должна ценить себя! Ты личность, Василиса! Ты себя не на помойке нашла, в конце концов, Мила всегда пытается мне внушить мысли о самоуважении, но для меня это просто слова из учебника по психологии. Одно дело слушать учителей, а другое применять эти знания на практике, когда Антонина Ивановна стоит над тобой в позе альфы и брызжет слюной от ярости. Что я могу сделать? Встать в стойку и лишиться работы? Я и так её нашла с трудом. И ведь она, я имею в виду начальницу, знает, что мы все здесь от неё зависим. У одного ипотека, у второго дети, у третьего ремонт. А я просто бездарность, криворучка, каких полным-полно на улице. Вон, у входа очередь выстроилась, и каждый мечтает попасть на моё место. Вот она и пользуется нашей слабостью, может себе позволить любые выкрутасы.
Я смотрю на часы.
Чёрт! Чёрт! Чёрт! Время!
Вскакиваю, врубаю воду и спешно мою свой стакан и тарелку из-под гречки.
Чего ты суетишься? спокойно продолжает жевать макароны Мила, Мы сидим всего 30 минут.
Вот именно! 30, а не 20. Антонина Ивановна сейчас убьёт меня. Она требует, чтобы я обедала не больше двадцати минут. Пойдём скорее в зал!
Подожди, ты разве не знаешь, что по трудовому законодательству тебе, и мне тоже, положен час отдыха? я вижу, что она специально тянет время.
Мил, пойдём, в нашей стране законы и их исполнение находятся в разных измерениях. Пожалуйста, идём.
Работа не волк, в лес не убежит, умничает Мила, однако всё же поднимается из-за стола, моет посуду и складывает её в пакет, и вообще, отстаивай свои права. Тебе положен час на обед. Повтори!
Мне положен час на обед, смиренно повторяю я.
То-то же!
Я вприпрыжку бегу в зал, сзади с чувством собственного достоинства плывёт Мила.
В зале меня уже поджидает кара.
Ты была на обеде 40 минут! начальница демонстративно смотрит на часы. Специально засекла время! Мы уже, кажется, договаривались об этом, но тебе хоть кол на голове теши!
Краем глаза вижу Милу, она стоит вне зоны видимости Антонины Ивановны и пальцем показывает единицу. Я знаю, чего она от меня ждёт. Я набираюсь храбрости, вдыхаю побольше воздуха и выпаливаю:
Мне положен но тут же вижу разъяренное лицо начальницы, и воздух выходит из лёгких, как из сдувающегося воздушного шарика.
Штраф тебе положен! 500 рублей за несоблюдение субординации!
Начальница уходит в кабинет, Мила снова делает фейспалм и идёт на второй этаж в свой отдел, а я стою красная, как рак. Ладно, хоть не плачу. Мне так стыдно за своё тщедушие! Всё, что я могу, это составлять в уме часовые монологи под названием: «Что бы я сказала своему обидчику, если бы мой язык не был в жопе». Как назло подлетает Ольга, мой «любимый» старший продавец.
Я слышала уже, какое ты тут представление с краской устроила. Жаль, что я этого не видела! она смеётся, а я смотрю на неё, молчу и думаю о том, что вот у неё язык не встречает преград на своём пути. И уколет, и прочешет, и подлижет, где надо. Но одного смеха ей мало. Она продолжает издеваться надо мной.
Я смотрю, ты себе кроссовки обновила? Ты прямо-таки дизайнер, можешь бизнес открыть.
У меня нет денег, чтобы купить новые, я смотрю в её пустые голубые глаза и не вижу в них ни капли понимания.
А у тебя их и не будет, Васька, пока ты товар портишь и с начальством переговариваешься.
Как же я устала. У меня нет сил оправдываться, спорить, доказывать свою невиновность. У меня нет смелости вежливо постоять за себя или грубо отшить обидчика. У меня нет выбора: я проглатываю оскорбления и колкости даже от такой гиены, как Ольга.
Ближе к вечеру я стою в зале в проходе между стеллажами ручного инструмента. Здесь всегда промышляют воришки. Стоит себе старичок, божий одуванчик, крутит час отвёртку в руке, словно размышляет: подходит она ему или нет. Потом делает движение рукой, словно вешает её на место, а сам оставляет добычу в руке и незаметно суёт её в карман. А мы потом при инвентаризации тысячи из своего кармана платим за пропавший товар. Поэтому иногда я дежурю тут. Само присутствие продавца поблизости действует на людей отрезвляюще. Внезапно мой взгляд привлекает молодой человек. Он одет в потёртые старые брюки соломенного цвета и серую ветровку. Стоит напротив стеллажа и хаотично шарит по нему взглядом, словно что-то ищет.
Здравствуйте! Что-то подыскиваете? я стараюсь не отступать от списка желательных фраз при общении с покупателем, который недавно нам прислал директор из офиса.
Да, отвечает мне парень, у вас микросхемы продаются?
Микросхем у нас нет, я пожимаю плечами. Что тут только не спрашивают порой. Микросхемы ладно. Иногда интересуются, нет ли у нас хлеба. В строительном-то магазине.
А паяльник есть? он с надеждой смотрит мне в глаза наивным чистым взглядом, какой можно встретить только у людей умственно недалёких. Я почему-то тут же пропитываюсь к нему сочувствием и симпатией.
Паяльник есть, улыбаюсь я ему и показываю несколько вариантов разной мощности.
Вот здорово! он радуется, как ребёнок, теперь-то я им всем покажу!
Э Кому всем? я чувствую себя смущённой от того, что лезу не в своё дело.
Ну, всем этим изобретателям: Ломоносову там, Архимеду.
Вы что-то изобретаете? мне становится любопытно.
А то! его лицо сияет гордой улыбкой, Но это пока тайна. Одно скажу, это изобретение перевернёт мир медицины и диетологии!
Глядя на моё немного разочарованное лицо, он всё-таки решает рассказать мне свой секрет:
Это калоанализатор, он смотрит на мой бейджик и торжественно добавляет, Василиса Маслова, ты ещё не раз обо мне услышишь. Запомни, меня зовут Поехавший, и я изменю этот мир!
Мне кажется, что он похож на сумасшедшего учёного, и я жду, что вот-вот он поднимет кулак вверх и захохочет дьявольским смехом, но он лишь кидает мне «Пока!» и идёт расплачиваться на кассу. Я некоторое время смотрю ему в спину, а потом разворачиваюсь к стеллажу и вовремя. Мальчик в синей куртке чуть не сунул в карман гаечный ключ.
Уже дома я сижу на кухне и смотрю в окно. Вечер раскрасил небо сумеречной палитрой. Бледно-голубой цвет, спускаясь к реке, растворяется в грязно-жёлтом, резко переходит в розовый и на горизонте сгущается в сиреневый. Где-то справа почти скрылось солнце. Как агонизирующий больной оно приходит в сознание лишь на пару часов в день, а остальное время проводит за пеленой облачного бреда. Это смутное ожидание зимы сводит его с ума.
Вечерами над рекой постоянно парит туман, и я с трудом могу рассмотреть очертания города на том берегу. Кругом сырость и грязь. За пять минут пути с работы на башмаки налип пуд жирной чёрной глины, и я еле дотащила ноги до дома. У порога стоят до безобразия заляпанные грязью ботинки, в раковине лежит гора жирной посуды, около стиральной машины возвышаются три горы шмоток и постельного белья. Как же одиноко. Даже кот, запрыгнувший на колени, не может прогнать тоску. Сегодня мы с ним дружим. Я рассматриваю его жёлто-зелёные завораживающие глаза, а он довольно щурит их и громко урчит.
Ах, ты ж скотинка, я глажу его по мягкой шерсти между ушей, щекоткой прохожу по подбородку, массирую спину. От удовольствия челюсть его слегка отвисает и наружу вываливается кончик языка. Котэ словно чувствует мою печаль. Он залезает ко мне на грудь, кладёт лапы на мои плечи и прижимает мордаху к моему лицу.
Ты один ждёшь меня, произношу я вслух, и мне становится неимоверно жаль себя саму. На глаза наворачиваются слёзы. Иногда я думаю о том, что я в этом мире лишний элемент. Мне некуда идти, никто меня не ждёт, и некому поплакаться в жилетку, «no place to go», как в песне. Я врубаю колонки на полную мощь и включаю Avril Lavigne «Nobodys home». Честно говоря, у меня хреново с английским, и я никогда не понимала, в каком смысле она поёт «никого дома»: в прямом или переносном. Но в моем случае подходит и тот, и другой. Кот не в счёт. Я беру расчёску, и представляю, что это микрофон. Все слова не знаю, но там, где помню, кричу громко и от души, особенно «broken inside», потому что я тоже сломлена. Там, где не помню слова, просто открываю рот и танцую. С последними аккордами валюсь на диван, под который залез шокированный кот, и смеюсь, сама не знаю, над чем.