Она искала ответы в одиночестве рожденная в отнюдь не бедной семье, она ни дня в своей жизни не проработала на поле, и знала только комфорт родных стен и волю любимых просторов за особняком. Да, она помогала старшим матери по хозяйству, отцу с бумагами, но, все же, имела достаточно свободного времени. У нее была маленькая лошадка, на которой она смело забиралась к самым крайним скалам. Этот пони был единственным живым существом, знающим куда пропадала маленькая хозяйка иногда.
Эли ценила его компанию: только он молчаливый и добрый всегда был рад разделить ее одиночество. Пока она сидела на камнях, размышляя о чем-то, он мирно щипал редкую траву под ногами, и ждал, когда она подзовет его, и они снова поскачут по тропам домой.
Как дети бывают бесстрашными, так и Эли исследовала просторы родного края, совсем не задумываясь о своей безопасности. Любознательность была ее гордостью и пороком она вызывала восхищение в обществе, но вместе с тем могла и пострадать от него.
Именно бесстрашная любознательность и сгубила ее.
Однажды она случайно подслушала разговор своих родителей с какими-то незнакомцами. Оказалось, что ее хотели выдать за муж по расчету, и Эли вдруг поняла, что ее жизнь отнюдь не принадлежала ей. Она сбежала прочь из дома, снова оседлав верного пони и ускакав на нем к скалам, где всегда легче шли ее размышления.
Именно в тот день ее мир перевернулся.
Погода тогда стояла холодная, ветренная, и низкие тучи соответствовали настрою девушки. Пони участливо тыкал носом под руку хозяйки, пытаясь поднять ей настроение, а та плакала, мечтая о том, чтобы холодный дождь скрыл ее слезы.
Когда слезы иссякли, она сидела и ловила пальцами ветер, пахнущий солью моря и дикими травами. Дождь так и не сорвался с небес, и просвет в облаках выдал спускающееся в шумное море солнце медленный диск, погружающийся во мрак вод.
И вдруг в одно краткое и безумно быстрое мгновение тень сомкнулась над ней, где-то вдали взвизгнул и замолк ее пони. Эли не успела вскрикнуть, увидев жилистого, странного мужчину с уродливым лицом он обрушил на нее удар кулака, повергая ее в вязкую тьму.
Элисиана оказалась вдали от дома, лишенная всего, что знала и любила. Этот захватчик унес ее в скалы, где обитало его племя немногочисленное, страшное и жестокое гоблиноры. Многие считали их давно канувшими в небытие, но иногда эти создания, все же, встречались. Хитрые, сильные, но поражающие своей жестокостью, они убивали и крали, но прятались в скалах, пещерах и древних руинах.
Девушка оказалась в плену, и с первого же дня заключения она узнала что это такое жестокий мир, спрятанный порой за красотами природы.
Скрытое в скалах древнее святилище было их домом маленькие, слепленные из глины хижины прекрасно сливались с камнями. И как раз в такой хижине начался настоящий кошмар для Эли.
Маленькое и вонючее жилище с глинобитным полом имело крошечное окошко в стене через эту щель нельзя было смотреть ни на солнце, ни на море, шумящее где-то внизу скал. Но оно давало хоть одно мимолетное дуновение свежего соленого ветерка еле уловимое напоминание некогда прожитых вольных дней.
В первый же день ее швырнули на пол этой хижины и захватчик, приволокший ее в это место, покрыл ее, словно скотину грубый и сильный, он брал то, что полагал своим. А Эли кричала кричала так, что вскоре охрипла, потому что он не был последним вслед за ним ее брали все гоблиноры-самцы этого племени. Боль и обида, бесчестье и слабость все это стало ее постоянными спутниками.
Сначала она пыталась сопротивляться брыкалась, кусалась, но гоблиноры били ее, и брали ее тело каждый день, каждую ночь когда хотели. Все, что ей оставалось кричать.
Она не могла бежать ее не оставляли одну даже на долю мгновения. Сначала она искала, пыталась найти выход, не ела, не принимала воду из рук женщин-гоблиноров, исправно носивших ей еду.
Медленно разум ускользал от нее времени не было, дни сливались воедино, лишь менялись мужчины и степень их грубости с ней некоторые били ее особенно сильно, после чего она потеряла несколько зубов, и притихла, смирившись.
Она стала жадно восполнять уходящие силы той отвратительной жижей, от которой раньше воротила нос. То, что гоблиноры почитали едой было жиром, горькими корешками и какой-то травой. Были кости и перья, была склизкая рыба, обугленное мясо и что-то еще. Но она ела, давилась, старалась
А разум туманился, теряя способность мыслить и понимать. Вскоре Эли стала замечать, что начала получать крохи удовольствия в малых вещах: когда ей удавалось перехватить немного еды из жестких рук женщин-гоблиноров, когда в хижину пробивался хоть один тонкий лучик яркого солнечного света даже приходящие к ней мужчины причиняли ей меньше боли. Почти все кроме того единственного, что нашел ее тогда на скалах и кто был первым, чтобы взять ее.
Он был крупнее и злее остальных, и ему нравилось слышать ее крики. Он терзал ее больше всех, изощреннее, и порой Эли хотелось умереть после очередного такого визита. Боль в теле стала постоянным спутником девушки, грязь неотъемлимой частью ее кожи, вонь ее запахом.
Но еще одно обстоятельство снова внесло свои коррективы в ее жизнь: ее живот начал расти, и племя стало относиться к ней с большим почтением. Даже мужчины перестали бить ее так, как раньше. Но в самой Эли что-то сломалось.
Разум, затуманенный болью, позором понимал, что этот ребенок будет чудовищем таким же, как ее похитители и насильники. Жестоким, кровавым, уродливым Такого ребенка она не хотела, и от того стала много рыдать даже не плакать, что бывало после побоев, а по-настоящему громко рыдать. Она не могла смириться с этим, и чем больше думала тем больше сходила с ума.
Наконец, главарю этой шайки опротивело слышать ее завывания, и он вырезал ей язык, лишь бы заткнуть. После этого Эли несколько недель тихо, беззвучно, плакала.
Когда настало время рожать, гоблиноры пришли в исступление, Эли корчилась от боли, а вокруг все плясали, голосили, словно были готовы порвать и Эли, и плод в ее чреве
А потом пришла Она.
Рыжий вихрь из клинков, яркое пламя воинской души быстрая, беспощадная, смертоносная. Она пришла из ниоткуда, вероятно, случайно набредя на святилище гоблиноров. Изумрудные вспышки глаз девы-воина были прекрасны, но Эли уже понимала ее не спасти, как бы сильно та ни желала.
И родившийся мерзкий ребенок еще раз подкрепил ее уверенность в этом. Потому она и сделала то, что могла она уничтожила это чудовище. И себя вместе с ним последним взглядом благодарная за один единственный день, проведенный на свободе с этой странной молодой женщиной, желавшей помочь.
Прыгнув в объятия ветра, Эли желала этой воительнице доброго пути. Жаль, что не могла ей сказать хоть и пыталась Птицей падая вниз, она не молилась она просто исчезла в волнах. Растворилась.
Не спасенная, но спасена.
Весть
Мальчишка бежал со всех ног. В груди, сжимающейся и расширяющейся с невероятной скоростью, громко стучало сердце, гулкими ударами отдаваясь где-то в горле. Он бежал, задыхаясь, не думая о давно подкашивающихся ногах. Бежал сломя голову лишь бы успеть, лишь бы успеть
Свиток с посланием в его сумке, накрепко прикрепленной к его поясу на бедре, был слишком важен. Слишком серьезную и пугающую весть он содержал в себе на нескольких, наскоро нацарапанных строках.
Парнишка бежал так, как никогда не бегал словно за ним, его тенью, скользящей по широкой мощенной дороге, гнался сам дьявол. Он не думал ни о павшем коне, которого загнал в тщетной попытке успеть доставить новость, ни о сбитых в кровь ногах страх, и поставленная им же самим цель гнала его вперед вперед, к королю, ко дворцу, где ждут новости. Или, скорее не ждут