На снимке да, это моя мама, но ещё худенькая, как тростинка, со стайкой ребятишек на лесной поляне, окруживших её, доверчиво глядящих, улыбающихся На обороте чернильным карандашом: «Экскурсия по природоведению, 1953 год»
Вообще-то в нашей семье фотографии размещены в альбомах, а самые важные висят на стене. Почему же эта спрятана? Во время завтрака я спросила о фотографии. Мама, помолчав, ответила:
В молодости я учила детей в далёкой деревне. Но проверяющий из района написал плохой отзыв о моей работе, и я уволилась. Может, теперь бы я разумнее поступила. А тогда я вспылила, как это так: инспектор за один и тот же урок устно хвалил, а написал всё иначе? Это лицемерие. У меня будто крылья отрубили А какие у меня были славные ребятишки!.. Короче, Вика, иди на инженера. Это надёжнее.
Я молча смотрела на маму. А если бы я не нашла эту фотографию? Мама бы заговорила со мной об этом? Подумав, я достала из портфеля свой калькулятор и протянула маме со словами:
Забери, пожалуйста! Только не указывай мне дорогу, ладно? У меня своя дорога.
Мама лишь отмахнулась и убрала калькулятор в ящик стола.
Я смотрела на костер, в который Вова только что подложил несколько сухих веток, и мысль проявилась словно из ниоткуда. Важная мысль, такая важная, что я чуть не вскрикнула сквозь слезы: «Мамочка! Пойми: я не хочу работать с железками! Это важно и нужно, но я не хочу! Я люблю лыжи, я люблю бегать в лесу, я хочу учить младших тому, что умею сама!» Но ведь мама хотела меня уберечь от предательства, мама вовсе не от меня отмахнулась, не от моей мечты. Она отмахнулась, потому что я её не понимала. А она меня.
Вовин голос вернул меня в лето.
А вот и картошка готова! Берёшь, Вика?
Я встала с ящика, сказала: «Да, Вова» и разжала кулак, протягивая ему руку. Вова, обжигаясь, осторожно положил мне в ладонь картофелину, горячую, черную от золы, ароматную. Перекидывая её с ладони на ладонь, чтобы не обжечься, я ощутила боль в горле и сразу вспомнила про ту сосну, и смолу из пореза на коре, и сосенки вокруг. Мне так захотелось показать её Вове, ничего не объясняя и не говоря. Просто прийти с ним туда и показать.
Я знала, что ничего никогда не расскажу Вове. И что я ещё очень долго одна, без чьей-либо помощи буду решать важную задачу: если раненые сосны становятся лекарями и лечат людей, то кем становятся люди, чьи души ранены в самом детстве теми, кто желал им только добра?
Папа, дай кису!
В траве у забора кузнечики исполняли хвалебную песню уходящему июлю. Солнце отражалось в большой бочке, где жили рачки-бокоплавы, похожие на чёрные жирные запятые. Огромные сосны, растущие вокруг огорода, возомнили себя защитниками ясной погоды. Своими кронами они крепко держали малую отару белых облаков, не давая им вырваться и превратиться в чёрные тучи, грозящие ливнем.
Родители шестилетней Наташи проводили выходной у овдовевшей больше года назад папиной матери бабушки Дуни. Они занялись делом: мама собирала чёрную смородину, а папа возился у колодца с насосом, переставшим качать воду.
А Наташа-«ураганчик», не получившая занятия по силам, пронеслась по дорожкам всего участка. В самых опасных местах она закрывала ладошкой нос, приговаривая: «Я любопытная, но не Варвара!» В бочке устроила нешуточный шторм, чтобы бокоплавы не скучали. Кузнечики замерли и, наверное, решили тихо поучить ноты, пока девочка бегала среди зарослей травы.
Наташа зашла в дом и попросила:
Бабушка, дай что-то поделаю, а? Я уже большая! Баба Саня мне всегда работать даёт!
Ну, что же. Держи ножницы и сумку. Настриги аптечной ромашки. Поняла, какой? А вот тебе рукавицы. Если сможешь, нарви мне крапивы для бани.
Бабушка вернулась к приготовлению обеда, переживая: не рано ли внучке управляться с ножницами? Но, решив, что пора девочку приучать к серьёзному труду, помолилась и успокоилась.
Наташа стригла душистую ромашку, представляя, как приятно будет пахнуть в бане, какими шёлковыми станут бабушкины косы. Девочка была рада чем-то помочь, хотя эта баня ещё не успела стать ей знакомой. Когда отключали горячую воду, семья мылась в двух километрах отсюда у бабы Сани. Внучку там иногда оставляли ночевать, а первую работу в огороде доверили в два года: поливать помидоры из синего ведёрочка
Наташа росла открытой девочкой и бесхитростно тянулась к каждому родному человеку, но особенно к папе. Он был для неё самым лучшим.
Всего час назад последнюю четверть пути папа нёс дочку на плечах, чтобы отдохнула. Взирая на лес с высоты, она чувствовала себя, будто верхом на слоне.
Девочка знала, что отец радовался любой возможности поиграть с ней, быть кем угодно: деревом, лошадкой или слоном.
Наташа управилась с ромашкой, надела огромные рабочие рукавицы, подошла к забору и со всей мочи рванула стебель крапивы вверх. Он выдернулся, но девочка потеряла равновесие и упала в растущий рядом лопух. Что-то серое с утробным «мау» выскочило из зарослей и побежало к дому. Это была дикая, ручная лишь для бабушки, Мурка. Наташа узнала её и в ту же секунду захотела приласкать. (Из-за маминой аллергии на шерсть мечта девочки о питомце всё не сбывалась.)
Девочка встала на ноги и крикнула, показывая рукой, куда побежала кошка: «Папа, дай кису!» К счастью, отец уже поправил насос. Он осмотрелся и увидел Мурку на крыше. Папа проследил путь зверюги к чердаку, приставил лестницу и полез по ней. Наташа подошла поближе и, болея за него, несколько минут напряжённо слушала разные восклицания и стук от падения досок, грабель и лопат. Наконец-то папа спустился и вручил дочке хвостатую дикарку.
Наташа держала в объятиях кошку, напоминающую сжатую пружину, и пыталась её гладить. Но не прошло и минуты, как пушистая пружина распрямилась и ускакала в кусты, а оттуда на сосну.
Девочка подняла глаза на папу, который стоял рядом и с улыбкой наблюдал. Его лысина блестела от пота. Спортивные штаны собрали всю паутину с чердака, а белая майка стала серой. А главное на правой руке чуть кровоточили царапины. Наташе стало жалко папу, потому что она понимала: царапины это больно. А он не сердился на дочку, не ругал её, только спросил:
Ну как, приручила кису?
Не успела пока Тебе больно? Ты мой самый любимый папочка! Пойдём, зелёнкой помажу?
Ты сама справишься?
Наташа задумалась, взяла папу за руку и потянула домой, приговаривая:
Сейчас полечу царапины, подую на них и боль пройдёт! Мне мама тоже так коленки мазала!
Хорошо, доченька, делай, как мама.
Уже в доме девочка нанесла зелёнку и решительно сказала:
Помнишь, мы в цирке были? Там даже диких зверей приручают! Знаешь, папа, хочу дождаться, чтобы Мурка сама к нам с бабушкой подошла. Я бы объяснила ей, что нельзя когтями делать больно. Тогда кошка станет ласковой!
О рыбалке на «сто тысяч миллионов»
В летний день папа взял Наташу порыбачить на водохранилище. Отец с дочкой сидели на бетонной плотине, круто уходящей в воду, и наблюдали за поплавками. За спиной слышался шум проходящих машин. Вдали покачивались лодки с рыбаками. В метре от кромки воды крутились стайки мальков, блестя на солнце.
Пятилетнюю непоседу распирало любопытство: Наташа потянулась к малькам, соскользнула в воду и закричала.
Ужас в глазах отца сменился решимостью спасти своё сокровище. Мужчина кинулся на выручку
Вскоре девочка была в безопасности сидела, замотанная в отцовскую рубашку и сохла. Девчушка даже испугаться толком не успела, но навсегда запомнила выражение папиного лица.
Когда Наташа читала книгу «Малыш и Карлсон», она поняла, почему столь важной для неё оказалась та рыбалка. Отец, не говоря ни слова, дал понять, что его дочка стоит больше «ста тысяч миллионов».