Достопримечательность лежала да спине, уставившись в потолок. Юстес лежал совершенно неподвижно, заставляя себя думать об одних лишь сухопутных предметах. Только таким способом ему удавалось сгонять с лица зеленоватый оттенок. Но было бы слишком смело утверждать, что он хорошо себя чувствовал. Сэма он встретил со спокойной суровостью.
Сядь, проговорил он, нe раскачивайся на ногах, потому что мне от этого делается дурно.
Что ты? Мы еще не вышли из гавани. Неужели у тебя уже началась морская болезнь?
Я ничего не утверждаю. Когда мне удается не думать об этом за последние десять минут я достиг недурных результатов, упорно сосредоточиваясь на Сахаре. Вот это местечко, с восторгом прибавил Юстес. Это ландшафтик! На целые мили ничего, кроме песку, ни одной капли воды!
Сэм присел на диванчик.
Ты совершенно прав. В таких случаях самое важное сосредоточиться на посторонних предметах. Почему бы тебе не рассказать мне, например, еще чего-нибудь о твоей несчастной любви к этой девушке Билли Беннетт, так, кажется, ты назвал ее?
Вильгельмина Беннетт. Откуда тебе пришло в голову, что ее зовут Билли?
Я заметил, что девушек, которых зовут Вильгельминами, друзья называют иногда
Билли.
Я никогда не звал ее иначе, как Вильгельмина. Но об этом я совершенно не в состоянии говорить теперь. Вспоминать о ней для меня настоящая пытка.
Это именно тебе и нужно. Поступай, так сказать, по принципу анти возбуждения. Попробуй заставить себя, и ты немедленно забудешь, что находишься на судне.
До известной степени ты, пожалуй, прав, согласился Юстес. С твоей стороны очень мило сочувствовать мне.
Дорогой мой Для тебя я готов на всеГде ты впервые встретился с нею?
За обедом Юстес вдруг запнулся. У него была хорошая память, и теперь ему вспомнилась рыба, которую подавали за этим обедом, разваренная рыба, имевшая какой-то истомный вид и полузатонувшая в густом белом соусе.
Что тебя поразило в ней прежде всего? Наверное, ее красивые волосы?
Откуда ты знаешь, что у нее красивые волосы?
Дорогой мой, я просто уверен, что у девушки, в которую ты можешь влюбиться, непременно должны быть красивые волосы.
Ты совершенно прав. Волосы y нее действительно замечательные с красноватым отливом
Подобно осенним листьям на солнце, с экстатическим восторгом добавил Марлоу.
Как странно, воскликнул Хайнетт: ты удивительно метко выразился! Глаза y нее темно-синие.
Или, вернее, зеленоватые.
Синие, говорю я!
Зеленоватые! Некоторый оттенок зеленого легко принять иногда за синий.
Какого черта можешь ты знать о цвете ее глаз? разгорячившись, вскричал Юстес. Кто из нас будет рассказывать о ней, ты или я?
Дорогой друг, не выходи из себя. Разве ты не понимаешь, что я пытаюсь, так сказать, сконструировать эту девушку в своем воображении, воссоздать ее? Конечно, я отнюдь не подвергаю сомнению твоих специальных сведений по этому вопросу, но обыкновенно рыжим присущи зеленые глаза, и бывают разные оттенки зеленого. Существует, например, ярко-зеленый цвет, как трава на лужайке, мутно-зеленый, как неотшлифованный изумруд, и желтовато-зеленый, как, например, твое лицо в данную минуту.
Оставь, пожалуйста, в покое мой цвет лица. Вот ты заговорил о нем и напомнил мне то, что я начинал уже забывать.
Виноват! Очень глупо с моей стороны. Выкинь это из головы. Так о чем мы говорили? Ах, да об этой девушке! Мне всегда казалось, что гораздо легче составить себе представление о физическом облике человека, когда знаешь что-нибудь об его вкусах Чем она интересуется; например, какие ее любимые темы? О чем можно разговаривать с мисс Беннетт?
О, о разных предметах!
Да, но о чем именно?
Например, она очень любит стихи. Это как раз и сблизило нас.
Стихи! Настроение Сэма несколько понизилось. Он читал иногда стихи в школе и раз даже получил премию в три шиллинга и шесть пенсов за последнюю строчку шуточного стихотворения на конкурсе какого-то еженедельного, журнала, но он обладал достаточной дозой самокритики, чтобы знать, что стихи не его специальность. Тем не менее, на пароходе, была библиотека, и в ней, наверное, можно было достать собрание сочинений какого-нибудь общепризнанного поэта, чтобы от времени до времени цитировать его. У нее есть какой-нибудь любимый поэт?
Ей нравились, например, мои стихи. Ты никогда не читал моих сонетов к весне?
Нет. А кто еще из поэтов нравится ей кроме тебя?
Главным образом Теннисон, ответил Юстес Хайнетт со странной дрожью в голосе. Мы целыми часами читали с нею «Королевские идиллии».
Какие? Что? переспросил Сэм, вынимая из кармана карандаш и выправляя из рукава крахмальный манжет.
«Королевские идиллии». Дорогой мой, неужели ты никогда не слыхал о «Королевских идиллиях» Теннисона?
О, «Идиллии»! Конечно. «Королевские идиллии» Теннисона? Как же! Слыхал ли я когда-нибудь о «Королевских идиллиях» Теннисона? Ну, конечно. А что, у тебя нет с собой экземпляра этих «Идиллий»?
Там, у меня в чемодане, томик Теннисона, который мы читали вместе. Возьми его и сохрани на память, а если хочешь выкинь за борт. Я не желаю больше видеть его.
Сэм запустил руку под рубашки, воротники и брюки, сложенные в чемодане и нашел на дне томик в кожаном переплете. Он положил его возле себя на диванчик.
Мало-помалу, дюйм за дюймом, заговорил он, я начинаю составлять себе портрет этой девушки, этой Как ее там? Да, Беннетт, этой мисс Беннетт. У тебя просто талант насчет того, чтобы описывать людей. Она прямо как живая передо мною. Расскажи мне еще что-нибудь о ней. Не знаешь ли, как она относится к гольфу?
Мне кажется, она играет в гольф. Как-то раз у нас зашел об этом разговор, и она с большим увлечением отозвалась об этой игре. А тебе зачем это?
Просто так. Я скорее стал бы говорить с девушкой о гольфе, чем о стихах.
Вряд ли тебе когда-нибудь придется беседовать с Вильгельминой Беннетт на ту или другую тему.
Да, разумеется. Но я имею в виду девушек вообще. Некоторые девушки ненавидят гольф, и тогда положительно не знаешь, о чем с ними говорить. Теперь скажи мне, что больше всего раздражает мисс Беннетт. Я думаю, тебе случилось хоть раз сказать ей что-нибудь такое, что ей не понравилось. Мне кажется просто невероятным, чтобы она отказала тебе, если раньше вы никогда ни в чем не расходились и не ссорились.
Видишь ли, у нас всегда выходили недоразумения из-за ее собаки. Нужно тебе сказать, что у нее была дурацкая собачонка китайской породы. Вот из-за нее-то мы и ссорились. Я не раз говорил ей, что не потерплю этой собаки в своем доме после того, как мы поженимся.
Понимаю, сказал Сэм. Он снова вытащил манжет и записал на нем: «собака». Да, конечно, это должно было оскорблять ее.
Да, но войди в мое положение. Эта противная собачонка укусила меня за щиколотку, как-раз накануне того дня когда мы должны были венчаться. Теперь, разбираясь в своем горе, я мысленно утешаюсь тем, что однажды, входя в комнату, наступил на собаку и, кажется, здорово отдавил ей лапу,
Тебе не следовало этого делать, неодобрительно покачал головою Сэм. Он снова выправил манжет и приписал: «В высшей степени важно», Может быть, именно это и заставило ее взять обратно свое слово.
Что ж? Я ненавижу собак, сердито заговорил Юстес; помню, однажды Вильгельмина осталась чрезвычайно недовольна мною, потому что я отказался растащить двух грызущихся собак, к тому же еще чужих, которые сцепились на улице. Я говорил ей, что в настоящее время мы все бойцы, что жизнь в известном смысле не что иное, как борьба, но она не захотела и слушать меня. По ее мнению, сэр Гелехэд, наверное, вмешался бы в эту собачью драку. Я же думал иначе. У нас нет никаких доказательств, что сэру Гелехэду приходилось когда-либо впутываться в столь опасное предприятие. А кроме того, он был закован в латы. Дайте мне кольчугу, которая спускалась бы до самых щиколоток, и я охотно раскидаю в стороны хоть сотню дерущихся собак. Но в тонких фланелевых брюках, благодарю покорно.