Были потеряны:
Старый город Иерусалима (его арабская часть);
Синай (территория Египта);
Сектор Газа (Палестина);
Западный берег реки Иордан (территория Иордании);
Голанские высоты (Сирийская территория).
Количество палестинских беженцев составило около 500 тысяч человек.
Смотри, какие рыбки! отвлекла от раздумий жена.
Прямо около берега, у деревянных мостков, чинно построилась стайка игл. Кроме них, в воде резвились рыбы всех цветов радуги, явно ожидая от людей лакомых хлебных кусочков. Самые храбрые вились у ног и, чувствуя себя хозяевами положения, отгоняли своих товарок, претендовавших на угощение.
Накупавшись, супруги долго карабкались в гору по солнцепеку. Останавливаясь и отдыхая на лестничных пролетах, проклинали свою физическую немощность и обещали друг другу «взяться за себя».
Глава 2
Москва. Военный институт, сентябрь 1968 г
С однокурсником, Игорем Вахтиным (слева от автора) во дворе Военного института иностранных языков, сентябрь 1968 г.
Фото с друзьями у учебного корпуса, 1970 г. Нижний ряд: слева на право: Выродов, Ратников, автор повести. Верхний ряд: слева на право: Введенский, Моисеев, Гукайченко, Жабыко.
Вы можете хоть все уйти из института. Майор Крестьянинов мерно прохаживался вдоль строя только что вернувшихся из лагерей слушателей Военного института иностранных языков. Его бравый вид никак не портил солидный животик, выпиравший из-под гимнастерки, стянутой на месте предполагаемой талии широким кожаным офицерским ремнем. По вам по всем армия плачет, вот там бы вас сразу научили дисциплине!
А мы где? послышался робкий вопрос из второй шеренги.
Отставить разговоры! огрызнулся майор. В войсках служба, а здесь курорт!
Ни фига себе курорт! не согласились во второй шеренге.
Как ты думаешь, он воевал?
Откуда, ему лет сорок, а то и меньше.
Значит, в сорок пятом ему было лет четырнадцать-пятнадцать. Не успел. Потому и выпендривается. Фронтовики по мелочам не размениваются!
Майор Крестьянинов тем временем подал команду, строй повернулся налево и начал движение в столовую.
Не тяни ногу, салага! раздался за спиной надменный голос старослужащего (так называли тех, кто поступал в институт не после школы, а непосредственно из войск или уже по окончании срока службы), и один из молодых ощутил удар сапога по своей пятке.
Еще раз так сделаешь, и я тебе так наверну по «чану», мало не покажется, повернулся он к старослужащему.
В казарму вернемся и поговорим, зло прошипел «старик», но подсекать ногу больше не осмелился.
В лагерях произошел случай, который сразу выделил парня из числа салаг. Вчерашние школьники сильно зауважали, а старослужащие хоть и хотели наказать по-свойски, по-армейски, сделав ему «темную», но доказать ничего не смогли. А где-то в глубине души и сами прониклись к нему уважением, хотя и не показывали вида. А произошло вот что.
На лагерном сборе, который был объявлен сразу же по окончании вступительных экзаменов, первокурсников вывезли в район подмосковного города Щёлково на Медвежьи озера для прохождения курса молодого бойца.
Лагеря института соседствовали со Звездным Городком и находились в очень живописном месте, на опушке соснового леса. Но красотами полюбоваться не давали.
За новобранцев взялись всерьез: утром подъем в 6:00, ежедневный семикилометровый кросс в сапогах и непременно с голым торсом. Далее полевые или классные занятия по военным дисциплинам: тактике, топографии и прочему. К вечеру новобранцы валились с ног, с облегчением стаскивая с себя в палатках опостылевшую за день кирзу (кирзовые сапоги) и разматывая сбившиеся в кучу портянки, впитавшие в себя запахи всех дневных «страданий».
По распределению отцов-командиров Олег попал в одну палатку со старшиной курса, которого за высокий рост 2,07 м прозвали Алефом (первая буква арабского алфавита алеф напоминала цифру один или, проще говоря, наклонную палку).
Старшина изо всех сил старался навести «армейский порядок» и выслужиться перед начальством. Ходили слухи, что на курс набрали слишком много народа и будет отсев. Алеф едва вытянул на вступительных экзаменах. Говорили даже, что по языку у него вообще-то была сначала двойка, но потом за него заступились. Ведь старослужащие имели приоритет перед вчерашними школьниками, у которых в памяти еще свежи были учебные дисциплины.
В палатке трое лежали рядом на общем деревянном настиле, укрываясь шинелями, и тщетно пытались согреться. Старшинское место находилось отдельно, сбоку, и также без особых удобств. К этой картине нужно прибавить специфический запах, на языке у новобранцев смел, исходивший от сапог и прелых портянок (от англ, smell запах).
Понятное дело, вставать утром не хотелось ужасно.
И когда в 6:00 начинал хрипеть «колокольчик» и проигрывался сигнал «Подъем!», Алеф, не вставая сам, начинал орать и выпихивать новобранцев из палатки на построение и утренний кросс, находясь еще некоторое время в блаженном положении лежа.
Когда в утреннем тумане все, дрожа и мучительно ожидая команды «Бегом», чтобы согреться на ходу, жались друг к другу, из палатки появлялась сначала задняя часть, затем спина и все остальное, что считалось Алефом.
Такая несправедливость казалась вопиющим хамством. Но поведение начальствующего лица являло константу.
И вот однажды, заготовив орудие возмездия с вечера, Олег, по молчаливому согласию жителей палатки и однокашников Миши Абрамова и Валеры Яроша, задумал и успешно осуществил свой план. Выскочил наружу первым и, пошарив в кустах, выхватил ствол подготовленной заранее ободранной ели, чем сильно удивил дневального стоявшего под грибком со штык-ножом и в плащ-накидке «кадета»[2] Шкарупету.
Когда из палатки показалась филейная часть старослужащего Алефа, наш друг с силой нанес удар чуть выше начальственного копчика и тут же выбросил елку в кусты. Алеф тяжело крякнул и плюхнулся на колени, лицом вовнутрь палатки.
Как оказалось позже, при служебном расследовании, «никто ничего не видел».
Заместитель начальника лагерного сбора подполковник Шах-Назаров был человеком умным, преподавателем гуманитарных дисциплин института, а не строевым командиром из «дубовой рощи» (так называли кафедру оперативнотактической подготовки военного вуза, сплошь состоявшую из строевых офицеров, в прошлом командиров, полковников и подполковников).
Он сразу все понял, едва бросил беглый взгляд на руки нашего «инквизитора», тщетно пытавшегося оттереть ладони от елочной смолы подручными средствами. Внимательно поглядел в глаза новобранца черными, как смоль, южными глазами, как будто оценивая поступок юноши, и отдал распоряжение двигаться на занятия.
Алеф бушевал от несправедливости, а еще от того, что стал предметом насмешек. Обещал всех «вывести на чистую воду» и написать рапорт по команде. Но так ничего и не сделал, потому что хоть и был «каланчой», но парнем порядочным и сердечным. И хотел лишь одного: удержаться в институте.
Много позже, уже в 2000 году, на встрече бывших однокашников, постаревший, сильно изменившийся, но все еще узнаваемый старшина осторожно напомнил тот случай. Значит, все знал! Но разговор не получил продолжения. А зачем? Совсем другие чувства переполняли нашего друга, тоже повзрослевшего и умудренного опытом. Ему было просто очень хорошо с теми, кого он помнил молодыми и, всю жизнь вспоминая, любил.
По возвращении из лагерей всех новобранцев разместили на зимних квартирах в Алёшинских казармах, за высоким металлическим забором, выходившим на Волочаевскую улицу. Двухэтажные строения, сложенные из добротного темно-красного кирпича в незапамятные времена, имели богатую историю.