Эмбер Шварц-Гарсиа.
Похожий возраст, верно?
Ей было семь. Между семью и пятнадцатью целая пропасть. Кроме того, это случилось пять лет назад.
А, точно Он вздыхает. Прости. Я забываю, что ты в отпуске.
Все нормально. Мозг копа никогда не уходит в отпуск. Есть основания подозревать семью?
Ни малейших. Мы всё еще ведем допросы.
Я полагаю, ты уже проследил всех зарегистрированных насильников в этом районе? И тех, кто на условно-досрочном? Всех со склонностью к девушкам такого возраста и подобным преступлениям?
Уилл странно глядит на меня.
Ты действительно хочешь об этом говорить?
Это мое единственное хобби. Пожимаю плечами, пью пиво. Возможно, ей манипулировали. Или затянули в какую-то грязь без ее ведома.
Хочешь сказать, вроде наркотиков? Она выглядит чистой, как стеклышко.
Возможно, секс. Кто-то может ее контролировать.
Брата ее матери обвиняли в изнасиловании, но это было тридцать лет назад. Может, это быть папаша Кэмерон?
Такое случается. Я подаюсь к Уиллу и не могу не заметить морщинки вокруг его глаз. Ему отчаянно нужен прорыв, и я ему сочувствую. Я отлично знаю, что он сейчас тянет. И как это тяжело.
Она приемная. Это может что-то значить?
Он бросает это слово, как еще одну мелочь, которую стоит обдумать, но для меня оно ближе, чем хочется. Кэмерон могла бороться с классическими проблемами приемного ребенка, проверяя любовь родителей на прочность. Или у нее могли быть целые слои эмоциональных шрамов, трудности с идентичностью, привязанностью и личными границами или тенденции к саморазрушению.
Возможно, я стараюсь выдерживать ровный тон, если у нее есть проблемы. Но ты только что сказал, что она чиста, как стеклышко.
Я знаю. Блин Уилл долго и громко выдыхает, потом машет бармену принести счет.
Надеюсь, ты скоро отыщешь след.
Я тоже. В его словах не слышно убежденности. Хочу тебе кое-что сказать. Я начинаю по-новому ценить папу. Теперь я понимаю, какое напряжение он испытывал, когда не мог все исправить. И ощущение неудачи. Его вздох несет груз поколений, как каждая ракушка вмещает в себя целый океан. Все ждали, что он вернет им ощущение безопасности. Но он так и не смог.
Уилл говорит о Дженни Форд. Мы оба говорим о ней, не упоминая ее имя.
Ты уже видела Калеба? внезапно спрашивает Уилл.
Что? Калеб здесь?
Он вернулся почти год назад, когда скончался его отец. Калеб унаследовал все, распродал все картины. У старого мерзавца были миллионы.
Правда? вызываю в памяти образ Джека Форда, эксцентричного отшельника, которого я знала: в запачканных краской джинсах и фланелевой рубашке, с кривой стрижкой, будто он подрезал себе волосы кухонным ножом. Миллионер? Он мне никогда не нравился.
Мне тоже. Что-то с ним было неладно. Знаешь, он так и не женился во второй раз.
Неудивительно Не думаю, что он был полезен людям. Как Калеб?
Вроде нормально, учитывая обстоятельства. Я редко его вижу.
Я думала, он никогда сюда не вернется. В этом городе для него слишком много боли.
Наверное, и для нас тоже. И все же мы здесь.
* * *
Рассчитавшись по счету, выхожу за Уиллом из бара на тихую улицу, где в свете фонарей сверхъестественно сияют «Время и дева», такие же загадочные и завораживающие, как и раньше.
Уилл останавливается посреди тротуара, моргает.
Рад снова видеть тебя, Анна. Это был не лучший год. Не стану врать.
У меня тоже. Быстро обнимаю его, удивляясь комку в горле.
Веди машину осторожно.
От одного пива не опьянеешь.
Правда? Повторяй себе это всю обратную дорогу.
Его машина припаркована рядом с моей. Я знаю, у него еще есть работа, но чувствую: он почему-то тянет время. Может, просто ощущаю его тревогу за девушку, а может, это чистая неприкаянность. Все рассказы о его безупречной семье могут быть выдумкой. Или с его браком все отлично, но он сошел с рельсов в чем-то другом. Уж я-то знаю, как быстро может предать тебя твоя собственная жизнь.
Открываю дверцу и успеваю устроиться за рулем «бронко», когда Уилл подходит ближе, грустный и беззащитный. Он долго смотрит на меня, и внутри начинают тихонько гудеть опасения. Он что, собирается меня поцеловать?
Но я ошибаюсь.
Рад, что ты вернулась. Даже если ненадолго. В такое время, когда мир слетает с катушек, здорово иметь рядом друзей.
Конечно, он прав. Я вернулась домой не ради этого, но он абсолютно прав.
Глава 9
Через пять дней после исчезновения Дженни двое рыбаков нашли ее тело в реке Наварро, настолько разбухшее и обезображенное, что офису коронера пришлось подтверждать ее личность по медкарте стоматолога.
Хэп отвел меня в лес, чтобы рассказать об этом. Я еще ни разу не видела, чтобы он потерял самообладание, но Хэп явно был близок к этому, когда взял меня за руку.
Анна, я всегда говорю с тобой откровенно, правда? спросил он дрожащим голосом.
У меня пересохло во рту. Земля под кроссовками куда-то покатилась, но Хэп продолжал говорить, объясняя, как рыбаки наткнулись на останки Дженни на глухом участке реки. И что иначе, возможно, ее тело никогда не нашли бы. Она не утонула. Ее задушили.
Мне хотелось, чтобы Хэп замолчал, настолько тошнотворным был его рассказ. Но я знала, что он не остановится. Если Хэп действительно собирался защитить меня, он не мог ничего скрывать.
Кто это сделал? мой голос, казалось, отскочил от деревьев и рухнул на мои колени подобно камню.
Мы пока не знаем.
Шериф Флад его поймает?
Надеюсь, что да.
Как человек может такое сделать? спросила я, хотя уже знала ответ. Я видела разных людей, скрученных болью и обстоятельствами. Людей, которым причинили такую сильную и глубокую боль, что им хотелось сделать то же самое с кем-то другим.
Дженни была такая юная Я плакала, в рот текли горячие слезы. Ей даже не дали шанс стать взрослой.
Анна, в жизни есть смерть и есть другие вещи, которые невозможно вынести. И все же мы их выносим.
Я знала, что он прав, но отдала бы все, только бы услышать другой ответ. Если б только Хэп мог пообещать, что такого больше никогда не случится, что я никогда не умру, и что они с Иден тоже не умрут Что мы будем вместе, в безопасности от любого вреда, от ужасных вещей и людей, которыми полон мир От людей, настолько уродливых изнутри. Людей, способных убить семнадцатилетнюю девушку и оставить ее в реке. Как мусор.
Как же мы их выносим? Эти невыносимые вещи?
Его ладонь была спокойной и теплой, она была теплой, уверенной и живой. Он не сдвинулся ни на дюйм.
Вот так, милая.
* * *
В следующие дни я выбираюсь в леса, с рюкзаком и без особой цели. Хэп научил меня, как отыскивать тропы и идти по ним, даже совсем заросшим, и как путешествовать по лесу вообще без троп. Ничто другое не успокаивает разум так эффективно. Красота живого мира: папоротники курчавятся по дну лощин влажным кружевом. Горчичного цвета лишайники и бородатый мох пятнают, как краска, темные камни и стволы деревьев. Полог леса над головой, как карта на небе.
Однажды я углубляюсь на четыре или пять миль в заповедник Джексона, пересекаю пустынную сельскую дорогу и выхожу к реке на юге от городка. Русло узкое и мелкое, выложенное мшистыми камнями. У меня с собой катушка тонкой лески и несколько крючков с мухами. Я пытаюсь поймать одну из бледных форелей, мелькающих в тени. Но они слишком осторожны, а мне скоро становится жарко. Я сдаюсь, раздеваюсь до белья и захожу в заводь. Над головой в косом свете золотистым туманом крутится сосновая пыль. Вода обтекает кожу, как прохладные шелковые ленты. Я чувствую, как пульс замедляется. Вот оно. То, что Хэп называл лекарством.
На обратном пути лезу прямо через хребет, исключительно ради нагрузки. Местами склон настолько крутой, что приходится карабкаться на четвереньках через серые лишайники, папоротники и чернозем. Делаю частые и резкие вдохи, на лицо налипли сосновая пыль и светящаяся пыльца.