М-да, давно я не слышал такого бреда, раздается знакомый голос. Тот самый мужчина в военной куртке, накинутой на тонкую черную толстовку с капюшоном, скрывающим лицо. Он играет в «Роботрон: 2048», тот самый автомат, за которым стоял Барон.
Видимо, пока народ уходил, они успели поменяться местами.
Где Барон? спрашиваю я.
Кто?
Парень, который играл в «Роботрон».
Пошел смотреть «Донни Дарко», видимо.
Ну разумеется. Про «Кроликов» Барону слушать неинтересно, а заплатить семь долларов за фильм, просмотренный уже раз восемьдесят, это всегда пожалуйста.
А я неплох, замечает мужчина, кивая на экран.
Я подхожу и смотрю на счет. «Неплох» это мягко сказано. Барон бы в жизни столько не набрал, а он самый настоящий мастер «Роботрона».
Раньше я часто зависал в автоматах, говорит мужчина и оборачивается, сбрасывая капюшон.
Я мгновенно его узнаю.
И тут стоит кое-что заметить. Во-первых, мужчина, играющий в «Роботрон», мужчина, спросивший, знаю ли я Алана Скарпио, и есть тот самый знаменитый отшельник-миллиардер-филантроп, якобы победивший в шестой итерации «Кроликов», хренов Алан Скарпио собственной персоной. Во-вторых, я могу сколько угодно врать, что мы знакомы, но вижу я его первый раз в жизни.
У меня просьба, говорит он.
Какая? спрашиваю я.
С «Кроликами» что-то не так. Помоги мне во всем разобраться.
И с этими словами Алан Скарпио вновь приступает к игре.
2. И что, мы будем слушать про тупых дятлов?
Если кому интересно, зовут меня К. Точка. Просто К. Одной буквой.
Скажу сразу: да, К это сокращение. И нет, уточнять я не собираюсь. Разочарованы? Ничего страшного, уж как-нибудь переживете.
Все мое детство прошло на северо-западе Америки, у тихоокеанского побережья. Тогда мне казалось, что нет на свете более скучного и мрачного региона; уже позже, много лет спустя, в темной зелени древних улиц и потаенных жизней мне начала видеться романтика, а сейчас я понимаю, что зловещая правда скрывается где-то посередине.
Я не ребенок мы с друзьями успели застать залы игровых автоматов; но и доступ в интернет появился у нас с ранних лет.
С самого детства у меня развита эйдетическая память: способность в мельчайших подробностях запоминать изображения, слова и схемы. По крайней мере, так говорили родители; они называли мою память «фотографической», хотя это неверно. Фотографической памяти не существует а если бы и существовала, у меня ее нет. Я просто неплохо запоминаю образы, а потом могу их четко представить. Но для этого нужно увидеть в них какую-нибудь закономерность, которая сможет меня заинтересовать. Так что в учебе это не помогало. Я могу бросить на пол коробок спичек и на память сказать, сколько их было, но извлекать квадратные корни? Увольте.
Зато благодаря куче херни, вертящейся в голове, можно было забалтывать злобных задир, рвущихся почесать об меня кулаки. Получалось, правда, раз через раз, а к старшей школе и вовсе перестало, потому что способность сосредотачиваться на деталях и выискивать скрытые взаимосвязи перестала быть средством самосохранения и стала настоящей страстью.
Именно эта страсть к поиску закономерностей и разгадыванию шифров (часть из которых и шифрами не были) поспособствовала моему диагнозу: у меня нашли легкие признаки аутизма, начали выписывать лекарства и таскать по врачам. Но та же самая страсть привела меня к «Кроликам».
Обычно люди не помнят, откуда узнали о существовании игры. Может, заметили что-нибудь странное в глубинах интернета, прочитали обсуждение «экранов смерти», спрятанных в игровых автоматах восьмидесятых. Услышали от дальних знакомых о мальчишке, который погиб за игрой на «Атари 2600», о существовании которой никто и не помнил.
Но я точно знаю, где и когда началось мое увлечение «Кроликами».
В гостях у друзей семьи в Лейквуде, штат Вашингтон.
Детство мое прошло в том же штате, только в Олимпии, где-то в часе езды от Сиэтла; любой, кто здесь вырос, слышал про «Полибиус» игровой автомат, из-за которого в Орегоне якобы погибли люди. Но эта таинственная игра показалась мне куда более притягательной и куда более зловещей. Как и «Полибиус», ее окружало множество слухов: и о неизвестных людях в серых костюмах, и о психотропных эффектах, пагубно влияющих на участников. Вот только «Полибиус» был на слуху, а игру при мне ни разу не обсуждали по крайней мере, до того дня.
Каждый год Билл и Мадлен Коннорс, друзья семьи, устраивали посиделки в честь Дня независимости. У них было двое дочерей Энни и Эмили, старше меня на год и на три соответственно.
Сестры Коннорс слушали лучшую музыку, носили лучшую одежду обязательно с ремнями и шляпками. В тот день они надели высоченные полосатые котелки, словно из сказки доктора Сьюза; сказали, что купили их в самом модном магазине Лос-Анджелеса, на Мелроуз-авеню. Не знаю, врали они или нет. На тот момент юг страны ограничивался для меня Оклендом, где находился мой парусный лагерь.
Подвыпившие родители играли в дартс во дворе, а мне понадобилось вернуться в дом, где ждала кола (пить ее можно было только по праздникам). Но по пути на кухню до меня донеслись голоса: Энни и Эмили что-то обсуждали.
Они сидели перед компьютером, глядя в экран.
Ну что, ты «ЭверКвест» включать собираешься? спросила Энни.
Я нашла кое-что поинтереснее, ответила Эмили, открывая знакомый сайт. Они меня не замечали, но из-за дверей кухни мне открывался прекрасный вид на экран и на юзнетовскую новостную группу.
Энни наклонилась поближе.
А что такое «альт точка байнарис точка геймс»?
Сообщество игроков, ответила Эмили, с видом знатока стуча по клавишам.
А что значит «байнарис»?
Тише.
У вас есть картинки с Зельдой?
Нет.
С танцующим младенцем?
Просто смотри. Эмили прикрыла рот сестры ладонью и нажала пробел.
На экране появилось видео отрывок из документального фильма о диких животных. Диктор зачитывал текст: что-то об императорских дятлах.
И что, мы будем слушать про тупых дятлов? Пойдем лучше на улицу. Люк Миллиган пришел, сказала Энни, дергая сестру за рукав.
Люк Миллиган полный придурок. Пытался облапать Нину на химии.
Серьезно? Энни явно расстроилась.
Да. И вообще, это не просто дятлы, сказала Эмили.
В смысле?
Посмотри, сколько их. Штук пятьдесят, не меньше.
Ага, и что? Они большие, в этом дело?
Большие, да, но не суть. Фильм сняли в 1989 году, а императорских дятлов никто не видел с 1956-го.
Ого. Энни придвинулась поближе к экрану. Но тогда почему
«Кролики», сказала Эмили и выключила компьютер.
Кролики? Энни завороженно уставилась на нее.
И я тоже.
В том, как она произнесла это слово «Кролики», было что-то секретное, тайное; так взрослые говорят о том, что не способны понять дети.
Эмили огляделась, проверяя, не подслушивают ли их, но меня закрывала дверь кухни. Она перешла на шепот:
Это такая игра.
Энни посмотрела на тень дятла, замершую на экране.
Какая?
В которую я буду играть, спокойно ответила Энни.
А как?
Сложно объяснить.
Почему?
В ней постоянно нужно что-то искать.
Что, например?
Закономерности и противоречия. Все, что выходит за рамки логики.
Закономерности? переспросила Энни. Она явно пыталась понять, о чем говорит сестра, но получалось плохо.
Эмили, глубоко вздохнув, собралась с мыслями и продолжила:
Так, смотри: эту документалку сняла студия, которой больше не существует, и не факт, что она вообще когда-то была
И тогда она пустилась в безумные теории, а мне оставалось лишь стоять на кухне и завороженно слушать.
Суть сводилась к тому, что в титрах было указано имя без подписанной должности: никаких визажистов, операторов, бригадиров и прочих помощников.
Просто одно-единственное имя посреди черного экрана, ничего больше. «Висячее имя» так, кажется, назвала его Эмили. Она сказала Энни, что случайно наткнулась на его обсуждение и рассказала об этом друзьям в сообществе. Они разобрали имя с помощью нумерологии и математических формул и в итоге узнали про существование некой «Ночной радиостанции».