На следующий день разбирали результаты учёбы в городе, и «дядька», покритиковав Борьку за недостаточно глубоко проработанную легенду, которую тот предъявил «наружникам», признал его действия в основном правильными. Особо он отметил стойкость Борьки на допросе.
Ничего, соколик, оботрёшься, закалишься толк будет, резюмировал он своё выступление.
Когда через четыре года Борьку из-за предательства коллеги взяли с поличным в Марокко, он вспомнил своё боевое крещение в Марьиной Роще. Проведенные им несколько суток в грязной восточной каталажке, пинки полицейских в спину и ниже живота, угрозы поставить к стенке и расстрелять или сгноить в тюрьме почему-то не напугали Борьку, а наоборот, заставили его собраться в кулак и не поддаться на угрозы. В каком-то отношении он чувствовал себя даже лучше, чем во время истории с кирпичом.
Через несколько дней советский консул вызволил Борьку из тюрьмы и отправил ближайшим рейсом «Аэрофлота» в Москву. Месяц спустя начальник разведки приколол к его груди орден Боевого Красного Знамени. Так что не зря он был уверен, что родни своей не посрамит. Только жаль, конечно, что никто об этом так и не узнал. А хотелось бы! Но нельзя такова уж доля разведчика.
Шпион любви
Ночной ливень, обрушившийся на дачный посёлок, принёс с собой долгожданную прохладу и, как ни странно, бессонницу. Перед отходом ко сну небо заволокло тучами, а к полуночи в воздухе стало так тягостно безмолвно и душно, что было трудно дышать и заложило в ушах. Деревья и кустарники за окном притаились и, казалось, отвернулись от внешнего мира, никого не узнавая и замкнувшись в настороженном ожидании неотвратимого наказания с неба. В неестественных застывших позах встречали учащающиеся вспышки зарниц испуганные кусты сирени и жасмина, приветливая днём рябина и всегда уверенный в себе вяз.
Во сне его опять мучил кошмар. Он возвращается с ответственной встречи с агентом и пытается найти припаркованную в укромном месте автомашину, но его «опель-кадет» куда-то как сквозь землю провалился. Он обыскивает всю парковку, с бьющимся от страха сердцем выбегает на улицу, заглядывает в каждую подворотню, но всё напрасно. Закрадывается подозрение, что машину убрала контрразведка, а значит, встреча прошла под её контролем и ему угрожает провал. Тогда усилием воли он подключает остатки сознания и убеждает себя, что это всего лишь сон, что такое уже снилось, и никакого провала в его памяти не было и быть не может. Безуспешные поиски пропавшего транспортного средства, несмотря на это убеждение, продолжаются всю ночь.
Он не слышал, как с запада налетел порыв ветра глашатай наступающей грозы, который нахально пробежался по саду, бесцеремонно взъерошил листву на деревьях и кустах и с шумом распахнул форточку в кабинете. Проснулся он от ровного и приятного шума дождя, который, по всей видимости, уже шёл давно и успел заполнить собой всё вокруг. Щемило в области сердца последнее время он стал ощущать наличие этого органа. Лёжа в постели, он вспомнил, как однажды в детстве, вот так же на даче, посреди ночи проснулся от грозы и долго лежал под одеялом, боясь высунутьcя наружу. Ему казалось, что как только он выглянет из-под одеяла, его либо опалит электричеством, либо убьёт громом, и никто о его смерти не узнает.
Присосок, поселившийся в груди, всё тянул, тянул и не хотел отпускать, и он встал с кровати и подошёл к окну. Свежий воздух приветливо пахнул в лицо и наполнил лёгкие молодой живительной струёй. Он не мог точно сказать, как долго стоял у окна и жадно ловил ртом обогащённую озоном смесь. За окном уже слегка светлело короткая июльская ночь была на исходе, и близился рассвет, но дождь всё лил и лил не переставая.
Он отошёл, наконец, от окна и зажёг на прикроватной тумбочке лампу, чтобы посмотреть, который час. Его швейцарские наручные часы «Ролекс» показывали без четверти четыре. Что ж, даже гроза не нарушила привычного ритма его ночной жизни. С тех пор как умерла жена, он с точностью до пяти минут всегда и зимой и летом стал просыпаться в одно и то же время. Обычно он вставал, ходил по комнате, а потом ложился и под утро засыпал.
А сегодня Сегодня ему что-то не хотелось возвращаться в быстро остывающую холостяцкую постель. Он присел на краешек деревянной кровати и задумался. Мысли перескакивали с одного предмета на другой и никак не могли зацепиться за что-то определённое так, лезла в голову всякая старческая чепуха. Да и впрямь он уже может считать себя стариком это не шутка прожить на свете целых пятьдесят восемь лет! И каких лихих лет! Если сделать поправку на «лихость», то потянет и на все семьдесят пять.
Шум за окном стал стихать, и в кабинете можно было вполне отчётливо различать контуры стоящих в нём предметов: письменный стол, старая этажерка, шкаф, кресло в углу, фотографии в рамках, давно остановившиеся настенные часы с кукушкой. Спать по-прежнему не хотелось, и он стал одеваться. Каких-либо определённых планов в голове не было. Не зажигая света, он ощупью прошёл на веранду, зачерпнул из ведра ковш холодной воды и полил на шею. Громко фыркая, вытерся полотенцем, хотел, было, побриться, но потом махнул рукой и решил сделать это попозже.
В доме, кроме него, никого не было, и до сих пор это не казалось ему ни плохим, ни хорошим признаком. Так уж сложилось: в городе он больше жить не хотел, а сюда, на дачу в Огородниково, к нему ездила только жена, да и то на выходные, потому что не могла расстаться со своей работой. Сын был занят своими студенческими делами, и на дачу его нельзя было затащить никакими уговорами. А вот он расстался с городом и со своей работой без всякого сожаленья. И ведь как он любил свою профессию, гордился ею, не мыслил без неё своего существования!
Пять или шесть лет тому назад, вернувшись из очередной загранкомандировки, он вдруг поймал себя на мысли, что работа стала не интересной, бессмысленной и вообще лишней в жизни. Он сидел у начальника, отчитывался о выполнении задания и неожиданно поднял голову и взглянул ему в лицо. Мутносерые глаза шефа были наполнены безразличием и скукой. Трудно сказать, почему, но это потрясло его до такой глубины, что, ещё не отчитавшись до конца о проделанной работе, он тут же принял решение «завязать».
Никто, в том числе и жена, не понял мотивов этого спонтанного решения. Сотрудники в его возрасте, наоборот, любыми способами старались продлить своё «оперативное долголетие», а он добровольно решил уйти на пенсию. Его уговаривали остаться, обещали перевести на более спокойную и интересную работу, но он был непреклонен. На проводах, вопреки ожиданиям и сложившейся процедуре, он не «пустил слезу», а смеялся и искренне радовался уходу «на гражданку». При этом за стенами служебного здания у него не было ни одного предложения о том, чем заняться и на что употребить свободу, чем окончательно поверг своих коллег в недоумение.
Жена никогда не понимала его по-настоящему, хотя и ни в чём и никогда ему не перечила и, можно сказать, безупречно выполняла свою супружескую роль. Выполняла роль Грустно всё это. Между тем, он сам во многом виноват в том, что у них за двадцать пять лет благополучного вроде бы брака не возникло той близости, о которой он когда-то мечтал в молодости. Думается, Ольга тоже страдала от этого, но изменить что-либо в их отношениях уже не могла. Его работа заслонила всё в их жизни, да и пробыли они все эти годы вместе, если хорошенько посчитать, не более пяти-шести лет. Дома были лишь скоротечные встречи, разговоры урывками, бодренькие наставления типа «не тужите, не скучайте тут без меня» и слишком частые и долгие расставания. Дома его не было не днями и неделями, а месяцами и годами. Какая уж тут могла возникнуть близость!