Витя тоже от неопределённости положения, статуса и реальной роли в этом непонятном альянсе маялся невыносимо.
Выдержки юноше было не занимать. Другой бы на его месте давно уже подругу уломал или измором взял, а этот играет по правилам, которые на самом деле его совсем не касаются.
Короче: и хочется, и колется, и мама не велит. Дурь одним словом, не иначе. К чему было начинать, если нет желания двигаться, силу воли испытывают?
С одной стороны Оля ждёт решительных действий, с другой смертельно боится их же.
Определиться бы пора. Но, говорить легко, а как исполнить?
Или уж разбегаться нужно, коли эксперимент потерпел неудачу, или сходиться окончательно и бесповоротно. Неудобно ведь жить в подвешенном состоянии: опоры нет, уверенности тоже. Какого лешего им нужно? Одним словом, не жизнь, а глобальная невесомость, путь в никуда. Скорее даже испытание воли и выдержки.
Для чего?
Сегодня с работы Виктор пришёл почти в одиннадцать. Горячий ужин на столе накрыт двумя одеялами, чтобы не остыл. Запах чего-то очень вкусного завис над пространством комнаты.
Оля подождала, пока друг-сожитель разденется. Каждое его движение знакомо, отчётливо слышно в маленьком помещении.
Вот он снял ботинки. Повесил куртку надел тапочки шаркает.
Витя, зайди, пожалуйста, ко мне. Я заболела. Поставь горчичники.
Сейчас, руки вымою. Холодные. Как же ты так!
Через несколько минут юноша подошёл к ширме, захожу, можно?
Угу.
Виктор вошёл. Оленька лежала на кровати без одежды, лицом вниз.
Ой, извини!
Ты же горчичники собрался делать, чего извиняешься.
Можно я тебя накрою?
Нельзя! Начинай, с дрожью в голосе прошептала Оля и решительно повернулась на спину.
Да я не умею, чего с ними делать, блеял ошеломлённый Витька, вперив застывший взгляд в живописный натюрморт, в котором центральной осью и главным символом возвышались живописные до одури холмики груди. Разглядывать детали галлюцинации было неприлично и ужасно стыдно. Ниже смотреть он так и не решился, хотя впоследствии закрывая глаза мог разглядывать сколько угодно всю экспозицию целиком.
Наклеивать, балда! Как цветную бумагу на аппликации. Ручками.
Куда, и это это не больно?
На грудь лепи. Больно. Но потом, когда горчица разогреется. Ты, правда, такой недогадливый или претворяешься? Не умею! А целовать, целовать умеешь? Какой же ты телёнок, Витька. Нельзя же так. Обними хотя бы, видишь, мне плохо.
Юноша поначалу оробел, мурашками покрылся величиной с просяное зёрнышко, холодный пот по спине потёк.
Издевается, провоцирует, шутит?
Всё же решил попробовать: наклонился, дотронулся нечаянно до груди, совсем уже не владея собой, с закрытыми глазами.
Внутри грудной клетки лопнула и разогнулась пружина, запирающая дыхание, руку обожгло нестерпимым жаром: то ли высокая температура больной, то ли сработал эффект неожиданности.
Это уже был не он, не тот Витька, который жил по соседству с Оленькой столько времени. Решения принимал кто-то другой, с кем юноша был в корне несогласен, но безоговорочно подчинялся.
Юноша схватил девушку в охапку, прижал к себе, одновременно натягивая на неё одеяло.
Завернул кое-как, уложил на постель, впился губами, сначала в глаза, потом в нос, обмусолил попутно волосы, шею и уши. Почувствовал индивидуальный интимный вкус, неожиданно обретая уверенность: сопротивления не последовало, зато было так сладко!
Как долго Витька мечтал об этой минуте!
Оля дрожала всем телом и открывалась, насколько позволяла девичья стеснительность.
Оба моментально улетели неведомо куда. Всё, что случилось после, впоследствии не могли припомнить.
Было и всё
Руки и губы действовали сами по себе, словно по загруженной в мозг программе, отключающей сознание за ненадобностью.
Юноша и девушка сплелись в копошащийся неспешно клубок, время от времени издающий чмокающие и чавкающие звуки. В полуобморочном состоянии неловкие любовники изучали тела друг друга, поражаясь несхожести анатомических деталей и прочих непостижимых подробностей.
Всё было впервые и вновь.
Каждый следующий штрих знакомства с рельефом живого тела, миллиметр за миллиметром, вызывали шок и решительное желание продолжить путешествие из мира реальности в мир иллюзий, которые невозможно было признать настоящими, настолько они были необъяснимо возбуждающими.
Словно подчиняясь гипнозу, девочка послушно раздвинула трепещущие от желания бёдра, впустив в себя напряжённое, горячее нечто, безжалостно распирающее внутренности.
Девчонки говорили, что будет больно. Оленька этого не почувствовала.
Сладкие спазмы подавляли стеснительную неловкость. Желание насладиться твердеющим изнутри существом, проникающим в каждую клеточку вибрирующего от восхищения тела, было единственным, на чём хотелось сосредоточиться. Блаженное умиротворение на вершине сладострастия заставило девочку вскрикнуть и замереть, сдавливая в тисках объятий мужчину, который с этого мгновения стал для неё вселенной.
Мозг посылал сигналы сказочного восторга, сковывающего движения, заставляя застыть, дрожа в нетерпении от предвкушения ещё большего блаженства, хотя и от того, что уже случилось, хотелось орать, выпуская из груди ликующий восторг.
Приходя в себя, парочка вдруг осознала, что никто не подумал о последствиях.
Дурак! Дурак! Дурак! Как ты мог, ведь я тебе доверяла, что я теперь маме скажу!
Оля зарыдала, уткнувшись в Витькину грудь, стучала по его плечам маленькими кулачками, но не грубо, а бережно, нежно.
Витя гладил её по голове, прижимая к себе, впитывая родной теперь запах.
Сегодня он стал мужчиной. Следовательно, отныне Оля его женщина. Единственная.
В молодости каждому хочется большой чистой и вечной любви.
Как же иначе, ведь мы рождены для счастья. Одноразовые отношения для неудачников.
Теперь Витька будет её опекать. Ведь это и есть любовь, правда? К чёрту перегородки. Семья значит семья! Спать нужно на одной кровати: каждый день. каждую ночь, каждую свободную минуту, насколько сил хватит.
Милая, шептал счастливый мальчишка, какие мы глупые, что столько терпели. Представляешь
Оля плакала всё тише и тише, ещё всхлипывая по инерции, но, уже засыпая, думала, что всегда добивается своей цели, но дойдя до неё, отчего-то ощущает неприятно гнетущую пустоту и неудовлетворённость собой.
Вот и сейчас чего она, в сущности, добилась? Продегустировала запах и вкус взрослой жизни? Ничего особенного.
Конечно, полёт был и много чего ещё фееричного, чарующего, но совсем не долго.
Попробовать ещё, убедиться, что это не глупость, что интимные отношения и есть счастье?
Может быть, самое главное и прекрасное от страха и неожиданности познать сразу не получилось?
Спали они теперь вместе. Много спали, часто каждую свободную минуту.
Нет, совсем не так это было
Они вдвоём не спали каждую ночь до самого утра, пытаясь познакомиться со всеми нюансами изучаемого процесса, падая в изнеможении после каждого блаженного сближения и снова покоряя сияющие восторгами греховного познания вершины, которых становилось всё больше и больше.
Правильно в песне поётся: лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал.
На чисто физическое наслаждение наслаивались бесконечно разнообразные выразительные эмоции, запахи, звуки, желание понравиться и доставить удовольствие партнёру.
Одну за другой находили влюблённые исследователи волшебные точки, прикосновение к которым дарило иные восторги, неведомые прежде. Число открытых неожиданно медоносных зон оказалось немыслимым. Иногда удавалось вызвать бурю эмоций, пик страсти, одним единственным прикосновением и это было волшебно.