«Ладно, поживём-увидим», беззвучно прошептал ты и аккуратно, стараясь не помять, спрятал фотографию в карман. Застегнул шинель. Поднял с земли свой «АКС», поудобнее приладил его на плече. Передвинул подсумок из-за спины, вернув его в прежнее положение сбоку, под рукой. И медленно двинулся вдоль ограждавшего пост двойного ряда спирали Бруно. Достав спрятанную в подсумке между рожками с патронами сигарету, с наслаждением закурил. На посту это строго запрещалось, но дорога отсюда просматривалась хорошо, и ты не сомневался, что проверяющий не сумеет застать тебя врасплох.
Небо над головой было чистым и густо-звёздным. Его необъятность ощущалась почти физически. Словно оно готовилось растворить в себе вышагивавшую по периметру поста крохотную человеческую фигурку и уже сделало первую осторожную попытку приближения к ней Сорвавшись с невидимой крепи, ринулась вниз звезда. Следом за ней упала вторая. Потом третья
Это был метеорный дождь. Множеством ярких росчерков осыпался он на землю, и ты стоял, зачарованный величественным зрелищем. Огненные небесные частицы сгорали быстро, однако траектории их падения отпечатывались у тебя на сетчатке, тлели в памяти, и от этого казалось, что движение каждого сгоревшего метеора продолжалось пусть недолго, но продолжалось после его смерти. Время словно замедлилось, чуточку приблизив тебя к вечности. Ты впервые видел настоящий звездопад и не мог избавиться от ощущения удивительной свободы и неправдоподобности происходящего.
Красота этой ночи переполняла всё твоё существо.
Наверное, поэтому ты и не заметил, как из-за далёкого поворота вырулила караульная машина. Лишь когда свет фар упёрся в тебя, ослепив на короткое время, ты поспешно бросил окурок в чахлую траву и придавил его сапогом.
Разводящий Ковальчук спрыгнул с борта крытого брезентом ЗИЛа, грохнув прикладом о доски кузова.
Стой, кто идёт? по-уставному окликнул ты его.
Но устав писан не для старослужащих, и Ковальчук ограничился лениво-пренебрежительным:
Свои, не видишь, что ли.
А подойдя поближе, добавил:
Так, говоришь, службу понял, салабон?
Ясное дело, сотрясение его голосовых связок было чисто риторическим и не подразумевало никакого ответа. Но это не предвещало ничего хорошего.
Куришь на посту, да? сощурившись, поинтересовался Ковальчук.
«Вот это уже поконкретнее. Неужели заметил?» ты ненавидяще посмотрел на него; однако ответил ровным тоном:
Нет.
Курил-курил, я видел огонёк, подал реплику из кузова рядовой Мухин, тоже «дед».
Нет, упрямо повторил ты, глядя перед собой застывшим взглядом. Показалось тебе, не курил я. Может, это звёзды
Ага, звёо-о-озды, издевательски-тонким голоском протянул Мухин. Ты ещё скажи: светлячки, гы-гы-гы!
Чего звёзды? не понял Ковальчук и задрал голову вверх (звездопад продолжался, хотя и заметно шёл на убыль).
Ну видишь: в небе же сверкает, пояснил ты. Вот, наверное, и почудилось Мухе.
А за Муху я тебе ща в лобешник закатаю, понял, чайник? отозвался Мухин. Ты что, забыл, с кем разговариваешь? Знай, сверчок, свой шесток! Или совсем нюх потерял? Так ты мне гляди, я тебе быстро напомню, как надо к дедушке обращаться!
Но Ковальчук прервал его словоизлияния:
Ладно, после смены разберёшься.
И хмуро бросил тебе:
Давай не задерживай, лезь в машину.
Перебираясь через борт раздолбанного ЗИЛа, ты думал о том, что, если нохчи, не дай бог, снова спустятся с гор, тебе будет непросто удержаться от искушения в первом же бою всадить несколько пуль в спину Ковальчуку. А заодно и Мухе. Не ты первый; по слухам, подобное случалось не раз. И многим сходило с рук
Дедовщина явление не новое, и тебе на гражданке, конечно же, приходилось слышать о ней. Однако то, с чем ты столкнулся в армии, превзошло все ожидания.
Это была чёткая, давно установившаяся система угнетения сплочёнными «дедами» разобщённого и растерянного молодняка. Любые попытки отступить от неё карались беспощадно, с изощрённой жестокостью. То подобие дисциплины и порядка, которое ещё сохранялось в российской армии, держалось исключительно на кулаках старослужащих. Офицеров это устраивало, поскольку избавляло от лишней работы.
Ты помнил о случае с ефрейтором Серовым. Тот недавно прибыл из «учебки»9 и, будучи парнем крепким, не пожелал подчиняться. Понадеялся на свои силы; а зря. Несколько раз «деды» толпой избивали его. Серов, оклемавшись, затем вылавливал их поодиночке и производил расчёт аналогичным способом. Из нарядов ефрейтор не вылезал. Спать по ночам ему не давали: стоило парню закрыть глаза, как в него тотчас летел чей-нибудь сапог или припрятанный с вечера булыжник. Попробуй доищись в темноте, кто это сделал! Трудно сказать, сколько времени могла продолжаться травля. Но всё закончилось неожиданно быстро.
В ту ночь ты проснулся от топота, криков, ругани. Некоторое время не мог сообразить, что произошло. На тревогу было не похоже: оружия ни у кого не наблюдалось, только дежурный старлей отчего-то испуганно матерился, да «деды» шушукались по углам.
Двое «молодых» торопливо растирали тряпками по полу тёмную лужицу крови.
Вскоре тебе рассказали, что произошло. Кто-то из старослужащих перестарался заделал борзому ефрейтору табуреткой по голове, когда тот мирно спал.
Серова с сотрясением мозга и поломанным носом увезли в госпиталь.
Виновного искали не очень усердно. Всё потихоньку спустили на тормозах, не поднимая лишнего шума. Ни ротному, ни комбату не хотелось нареканий из-за этого ЧП.
Не существует для людей общих законов; есть лишь их иллюзия. Это ты очень хорошо понял в армии. Прочувствовал на собственной шкуре.
Казалось, ты попал на другую планету. Здесь всё было не так, как в прежней твоей жизни далёкой, очень скоро превратившейся в нечто сказочное и яркое, до боли неправдоподобное.
Смириться. Другого выхода не существовало. Или разом покончить со всем этим, проломив череп кому-нибудь из старослужащих. Мухину, например. Или Ковальчуку, на него у тебя особенно чесались руки. Пока человеку есть что терять, он чаще проявляет малодушие, чем тогда, когда ему уже не на что надеяться. Даже заяц, загнанный в угол, способен наброситься на волка. Впрочем, есть на сей счёт и более фантастические загогулины например, индийская сказка про сердце мышонка: волшебник, пожалев трусливого мышонка, сначала превратил его в кота, затем в пса, а после этого в тигра; однако кот (пёс, тигр) продолжал бояться всего на свете, потому что у него в груди продолжало биться сердце робкого мышонка
Увы, ты сейчас подобен этому мышонку. Ведь если взбунтуешься и покалечишь кого-нибудь из «дедов», тогда к гадалке не ходи тебе светит дисбат. Или «зона». Тоже ничего хорошего. Значит, надо терпеть, оставив всё как есть. Стиснуть зубы и терпеть. Мир неправилен, несовершенен, этого не изменить, но можно понять и привыкнуть. Приладиться по мере возможности.
Так думал ты, трясясь в караульном ЗИЛе и с переменным успехом пытаясь отогнать сон Ещё полтора года. Даже немного меньше. А потом все радости жизни будут к твоим услугам. Это кое-чего стоит, как ни крути, ведь жизнь закончится не завтра.
А ЗИЛ знай себе ехал и убаюкивал, мерно урча движком; как назло, ехал и убаюкивал, зараза такая, тебе нельзя было спать, ты прекрасно понимал это, но хотел слиться с тёплой ночной темнотой и не имел сил бороться с неотступным желанием, и уже не пытался бороться с ним, поскольку ничего не мог с собой поделать Ты наверняка уснул бы однако внезапно кто-то стал тормошить тебя за плечо и тихо прошептал на ухо:
Серёжа.
Голос был удивительно ласковый, мягкий, грудной.