Это водитель ЗИЛа неожиданно резко нажал на тормоз то ли зазевался, то ли прикололся, мудило.
Приехали.
В караулке ты сдал свой АКС и направился в столовую. Отдыхающая смена давно поужинала, посему тем, кто сменялся с постов, следовало поторопиться, чтобы не остаться голодными. Но тебя остановил «дед» Осипов: начкар заставил того убирать в коридоре, и теперь он вылавливал «молодых», чтобы припахать. Твой однопризывник Мусаев уже мёл полы. В проходе между одёжными шкафами, на днях сколоченными бойцами из поточенных жучком горбылей, стояло ведро с водой, а рядом лежала тряпка из рваной мешковины.
Я ещё не ужинал, сказал ты.
Осипов, за свою оттопыренную нижнюю губу получивший кличку Сандаль, насмешливо ощерился:
Значит, ты пойдёшь себе брюхо набивать, а «дедушка» останется здесь? Дедушка будет работать? Смеёшься, да?
Ты пожал плечами.
Урод губастый. И откуда только берутся такие.
Давай-давай, хлопнул тебя по плечу Осипов. Дело-то плёвое. Быстро управишься и пойдёшь ужинать.
Спорить было бесполезно. Не станет Сандаль работать, даже если ему из-за этого придётся оставить голодной всю роту.
Вода в ведре была рыжей от ржавчины. Макнув в неё, а затем слегка выжав тряпку, ты принялся мыть пол
Порой мимо проходил кто-нибудь из «дедов», невозмутимо оставляя после себя следы грязных сапог. Приходилось возвращаться и снова вытирать за ними.
Через несколько минут в коридор выглянул начкар лейтенант Антонов.
Молодых заставляешь? грозно спросил он Осипова, поправляя на руке красную повязку с надписью «Начальник караула».
Нет, они просто помогают, ответил Сандаль и легонько пнул ногой орудовавшего веником Мусаева:
Скажи, татарин, чего молчишь!
Да-да, переполошился забитый Мусаев. Ми немнога памагаля!
Ладно, буркнул лейтенант и удовлетворённо осмотрел уже почти убранный коридор. Гляди, чтобы мне жалоб от личного состава не было.
Товарищ лейтенант, какие могут быть жалобы? бодро заявил Сандаль. У нас в роте стукачей нет!
Надеюсь, сказал начкар и перед тем как исчезнуть, указал тебе носком сапога на стену:
Вот здесь пятно, ототри.
Ототрём, выразил готовность Сандаль.
Через несколько минут всё было закончено. Однако этого времени оказалось достаточно для того чтобы в столовой голодный молодняк расправился с теми скудными крохами, которые были оставлены для сменившихся с постов бойцов. Тебе ничего не досталось, опоздал.
Зато после ужина началась уборка пищеблока, о чём тебя радостно известил сержант Зеленский. Он отслужил год, а значит, был «черпаком» и имел право командовать салагами. «Молодых» в его смене было много, и работа двигалась споро.
Вы отскребали корявые самодельные столы, сколоченные из неоструганных досок, мыли посуду, драили полы. Зеленский расхаживал взад-вперёд, деловито покрикивая:
Шуршите веселее, караси! Труд помог обезьяне превратиться в человека! А карасям со временем поможет превратиться в настоящих «черпаков»! А потом в «дедушек»! А потом в дембелей! Так что шуршите, шуршите!
Приблизившись к тебе, он сделал удивлённое лицо:
Что такой кислый? Не нравится? Ничего, я тоже в своё время вкалывал почище тебя. И фофанов получил знаешь, сколько? До сих пор башка трещит, ха-ха-ха!
Мудак.
Трудно сразу привыкнуть к чему-то подобному. Однако все привыкают. Иного выхода нет.
Чёрт возьми, лучше не думать об этом.
О как хорошо было бы научиться вообще ни о чём не думать!
***
Когда уборка была закончена, ты вышел в курилку. Она представляла собой вырытую в земле яму для окурков и четыре брошенных вокруг неё бревна вместо скамеек. Над этим нехитрым сооружением была натянута маскировочная сеть.
Сигареты подходили к концу. Ты достал одну из смятой пачки, пересчитал оставшиеся их было четыре (да ещё, ты вспомнил, одна, спрятанная в подсумке, чтобы покурить на посту) Насчёт курева тут не повезло с местом дислокации. У ребят, которые стоят в Грозном или в крупных аулах, с этим проблем нет: за пачку патронов в любом коммерческом ларьке можно выменять бутылку водки плюс пачку «Мальборо», а за гранату пачку «Мальборо» и две бутылки водки.
В курилке было полно народа. Ты пристроился на краешек бревна и, достав из кармана спичечный коробок, зябко запахнулся в шинель.
Курил жадно и торопливо. Знал, что долго отдыхать не дадут.
Неподалёку ефрейтор Москаленко занимался строевой подготовкой с провинившимся в чём-то «карасём» Папрыкиным. До слуха доносились команды:
Нале-во! Кру-гом! Шаго-о-ом марш!.. Выше, выше ногу!.. Левой! Левой! Раз, два Выше, говорю, ногу, носок тяни!
Москаленко был блатным. И всем своим поведением старался подчеркнуть это. До армии он имел условный срок год, кажется за хулиганство. Теперь Москаль бравировал своей судимостью, строил из себя этакого прожжённого урку. Речь его была пересыпана уголовной феней, да и разговаривал он с каким-то неприятным искусственным акцентом, словно нерусский, противно слушать.
Ты сплюнул попавшую в рот табачину и посмотрел в сторону куражившегося Москаля. Тот был высок, но худ и хлипок на вид. Тебе встречались на гражданке подобные «герои» они смелы лишь когда за их плечами толпа: дома дворовые дружбаны, здесь одногодки-«деды». А прижми его одного где-нибудь в тёмном углу мигом в штаны напустит.
Чуть ли не на каждом дежурстве институтского оперотряда ты вылавливал с ребятами таких блатарей. Обычно их заводили к себе в штаб и если рыпались молотили вволю. Разумеется, синяков не оставляли: били по почкам, печени, в пах пока очередной «герой» пощады не запросит. А просили почти все. Слезу пускали. Во всяком случае, ни одного стоящего человека ты среди них не встречал. Да и откуда им взяться: стоящие мужики по улицам не шухарят, к прохожим не пристают.
Был случай, избила одна дворовая компания парня из вашего оперотряда. Такое нельзя было оставить безнаказанным. К счастью, отыскать зарвавшееся хулиганьё не представляло особенного труда: компания каждый вечер тусовалась в своём районе, выпивая, балуясь «планом» и задирая между делом гуляющие парочки Их всех накрыли в первый же вечер и отвели к себе в штаб. Курировавший оперотряд лейтенант предупредил, чтобы обошлись «без глупостей»; и дипломатично удалился. Тут-то ребята и всыпали этой шушере И что же? Хоть бы один из них выдержал свою блатную марку. Нет, сразу стали валить друг на друга: это не я, мол, это вот такой-то и такой-то били, а я только рядом стоял, отговаривал Протоколы подписали такие, что потом, наверное, стыдно было смотреть друг другу в глаза.
Материалы допроса передали следователю. А что было после, ты не знал. Скорее всего, посадили. Туда им и дорога.
Эй, казак!
Голос доносился откуда-то из-за спины.
Сидевший рядом Зеленский толкнул тебя в бок. Очнувшись от задумчивости, ты оглянулся. И понял, что это Москаль обращался к тебе:
А ну-ка, шагай сюда! сердито повторил он. Уши позакладывало, что ли?
Неохотно поднявшись с бревна, ты подошёл.
Слышь, сказал Москаленко, этот карась говорит, что больше тридцати раз отжаться на руках невозможно. Ты же у нас, вроде, мужик накачанный. Давай, покажи ему, как это делается.
Что показать?
Отожмись пятьдесят раз.
Я, наверное, столько не смогу.
Ты врал. Пятьдесят отжиманий были тебе по силам. Но пусть ефрейтор считает, что для тебя это трудно тогда, по крайней мере, не станет придумывать ничего более сложного.
Однако твой расчёт не оправдался. Москаленко сузил глаза и спокойно сказал:
Не сможешь, говоришь? Сейчас ты у меня и все семьдесят отжиманий изобразишь. А ну-ка, принял упор лёжа!
Приблизились, посмеиваясь, Осипов и Зеленский.
Что, опять молодёжь не слушается? с язвительными нотками в голосе поинтересовался Осипов.