Дружки накинули рушники на плечи, Федька пробежал по клавишам гармошки и стали выходить. Первыми вышли дружки, а за ними шёл Саня. Люди как увидели Саню, так поднялся шум.
Бабы запричитали, Какой красавец!
На Сане был тёмный костюм, под костюмом была белая рубашка, брюки были заправлены в сапоги, которые сияли на солнце. Пошли по улице к дому Банниковых. Гармошка заиграла, и девчата с бабами начали танцевать и петь, -
Не форси, милой, в калошах,
Ты в калошах не один.
Хоть я девушка селянка,
Но и ты не господин!
Другая ей в такт подпевала, -
Куда, милый, запрягаешь
Белогривого коня?
Или сватать богачиху?
Прокати сперва меня.
Дружки невесты братья Татьяны Семён с Васькой встретили жениха и по обычаю спросили, Чего пришёл добрый молодец? А чем заплатишь за невесту?
С Саней заранее обговорили, что нужно будет делать, и он выполнил все пожелания дружков невесты.
Первым вышел Иван. Он был в чёрном сюртуке и в чёрных начищенных сапогах. За его руку держалась Татьяна. Когда Саня увидел невесту, он был так удивлён, что чуть не потерял дар речи. Все вокруг загалдели, восхищаясь её красотой. В деревне такого давно не видели. Она была в длинном белом платье, фата красиво спускалась по её волосам, её туфельки сияли на солнце.
Татьяна улыбнулась, увидев Саню. Это уже был не беспорточник. Саня гордо подошёл к Татьяне и согнул правую руку. Она взялась. Таня была маленькая, ростом по Санино плечо, и от этого казалась такой хрупкой, как дюймовочка. И так под руку Татьяна с Саней и вся шумная ватага пошли к дому жениха. Бабы начали танцевать и петь, -
Комсомольцев не любила,
Комсомольцев я кляла,
А теперь я дорогого
Комсомольца завела.
Другая ей в такт подпевала, -
За высокие хоромы,
Папенька, не отдавай.
Человек дороже дома -
Человека выбирай.
Застолье, тосты и танцы продолжались долго. Но пришло время вести молодых в опочивальню. Бабы запели песню, и родители повели Саню и Татьяну в приготовленную светлицу.
Когда молодые остались наедине, оба молчали. Саня видел, как дрожит Татьяна, но и сам, почти заикаясь предложил, просто сесть. Татьяна села, и Саня встал перед ней на колени, взял её ладони в свои руки и сказал, Как я тебя люблю, больше жизни. Я тебя никогда не обижу.
Он приподнялся и стал целовать её осторожно, сначала в щёчки, потом нежно в губы.
Таня сказала, Хорошо. Встала и стала раздеваться.
Саня тоже поспешил раздеться. Они стояли напротив друг друга обнажённые и смущённые, прикрываясь руками.
Таня сказала, вот, я такая.
Это было, как взрыв. Саня схватил Татьяну на руки, положил на кровать и начал целовать всю с головы до ног
Только к полудню деревня начала приходить в себя после возлияний, и потихоньку люди стали подтягиваться к столам, чтобы опохмелиться и закусить. За гостями по обычаю ухаживала уже невеста.
Когда гости уже закусили и собирались по своим делам, мать Сани, по обычаю, демонстративно пронесла простыню молодых с красным пятном, замочить для стирки. Гости, одобрительно кивая и обсуждая свадьбу, стали расходиться. Работы в эту пору хватало у всех, и засиживаться было некогда.
Часть 1. Мы любили. Глава 7. Мы не рабы, рабы не мы.
После свадьбы сваты пришли забирать свою часть имущества. Иван сказал сыну Семёну запрячь телегу и помочь отвезти всё на телеге. Но сам Иван не мог на это смотреть и пошёл к Кылту. Так он гулял вдоль речки не раз, чтобы успокоить нервы и мог смотреть на речку часами.
Настала очередь вести на ферму коров и лошадь в колхозную конюшню. Иван сам покормил и отвёл лошадь. Удивительные животные. Они при любой возможности возвращались к дому Банниковых.
Учитывая, что Банниковы добровольно пожелали вступить в колхоз, и то, что Татьяна Банникова, а теперь Ожегова является женой колхозника и члена сельсовета Ожегова Александра, и, учитывая добровольную сдачу скота колхозу, семью Банниковых приняли в колхоз. Поля размежевали под колхозные нужды.
Теперь крестьян стали называть колхозниками. Татьяна тоже работала в колхозе. Работать она умела, так как выросла в хозяйстве у отца у него не забалуешь. Другие бабы на неё сначала косились, помня, чья она дочь. Но, видя, что она умеет работать, стали к ней относиться нормально.
Муж её любил и, как результат, она рожала. После родов нельзя было сидеть дома долго. Надо было зарабатывать трудодни, поэтому грудного ребёнка брала с собой на работу. Татьяна приходила домой уставшей, и по дому ещё было много дел.
Татьяна вспоминала, как они с мамой с утра кормили и провожали мужиков в поле, кормили лошадей, кур и животных, наводили порядок в хлеву, в конюшне и во дворе. И ведь тоже уставали, но это всё было в радость. Она вспоминала, с какой радостью встречала после работы братьев с отцом. Все шутили и всегда работали с удовольствием и с песнями.
А сейчас эта работа стала напоминать какую-то гонку. Надо сделать больше, надо выполнить план, надо, чтобы начальство было довольно. Трудодни эти, которые надо заработать, чтобы тебе дали зерна на жизнь. Или раньше у них было столько зерна, что делились с бедными крестьянами. И она видела, что начальство только портфелем трясёт, угрожает и живёт хорошо, а они работают, как лошади за еду. Жизнь стала без радости.
У них в доме были книги, по которым её учили читать и писать. И она читала про рабство на плантациях в Америке, как надсмотрщики заставляли работать рабов. И ей эта жизнь стала напоминать ту. Но на собраниях им твердили, что это всё на благо народа, что революция дала им свободу. И где эта свобода, если нельзя жить так, как жили раньше, без планов, без трудодней, без начальства.
Она смотрела на собраниях на колхозников, как они слушали, приезжающих начальников, и не понимала, почему они верят в какое-то светлое будущее и соглашаются работать за еду. Зачем верить во что-то призрачное, когда можно жить свободным сейчас, как жили до революции. Она отгоняла от себя эти мысли, но они терзали её.
Александр работал много, домой приходил поздно и уставший. Татьяна пыталась поделиться своими мыслями с Саней, но он, как заворожённый повторял, что надо потерпеть, и мир будет другим. А плохо живётся, потому что много вредителей, но с ними будет скоро покончено. А ей сказал, чтобы молчала, и что он не сможет помочь, ни ей, ни Банниковым, если ГПУ узнает про её мысли.
Через речку Валу в село Вавож построили мост. И Мальканский сельсовет перевели в подчинение в новый районный центр Вавож. По работе Александр часто ездил туда, а когда и пешком, благо до Вавожа было всего пять вёрст.
В тридцать втором был не урожай, но районное начальство требовало выполнить план любой ценой и предупредило, что было указание товарища Жданова А.А. принимать меры вплоть до репрессий. Некоторые председатели колхозов, кто отказался выполнять план, были арестованы. На их место поставили политически грамотных и забрали всё зерно, колхозникам буквально не оставили ничего.
Зиму как-то пережили, но весной тридцать третьего начался голод. Колхозники зароптали, стали выходить из колхоза, но это им не помогало, еды всё равно не было. Александр пришёл к Банниковым и предупредил, чтобы не выходили из колхоза. Власть припомнит, кем они были.
Приходилось, есть подножный корм. Отец и тогда помогал, как мог Татьяне, собирал берёзовый сок, делал отвары из коры, рыбачил, собирал съедобные травы, грибы, ягоды. «В тридцать третьем году всю поели лебеду. Руки, ноги опухали, умирали на ходу» вот так описывали голод.
Смертность детей от голода была высокой. В семье Ожеговых двоих детей тридцатого и тридцать третьего годов рождения тоже похоронили, отвары не помогли. У Татьяны от голода не было молока, кормить было нечем. И молилась Татьяна, и Саню просила, чтобы сделал что-нибудь. Когда хоронили, сил не было даже плакать.