«Высказывается важное мнение, новое или обновленное; рано или поздно оно признается; находятся единомышленники; результат передается ученикам; его преподают и распространяют, и мы, к сожалению, замечаем, что совершенно неважно, истинное это мнение или ложное; и то и другое идет одним и тем же путем, и то и другое в конце концов становится фразой, и то и другое хоронится в памяти как мертвые слова». Все это, вместе взятое, свидетельствует о том, что условия рассуждения, обусловливающие приобретение знаний о внешней природе, ничуть не менее благоприятны, по сравнению с другими. Поскольку трудности, препятствовавшие их более совершенному формированию в указанных отношениях, проистекают из глубочайших фундаментальных отношений, которые, как бы мы ни относились к ним, не могут быть изменены нами никоим образом, они будут в равной степени препятствовать этому формированию и во всякой будущности; и науки о внешней природе, следовательно, в отношении полной или внутренней истины своих понятий и в отношении полного или внутреннего проникновения в связь успехов, по существу обречены на недостатки.
III. Трудности, свойственные познанию духовной природы.
При познании духовной природы не возникает тех зол и трудностей, о которых говорилось в предыдущем разделе. Постигаемые объекты входят непосредственно в состав самих постигаемых образов, обнаруживаются в полностью развитых постижениях как составные части; а постигающие силы (внутренние органы чувств) не добавляют к ним ничего постороннего. Именно то, что в цитированном выше отрывке из Кювье было названо непреодолимым препятствием для познания себя, для более глубокого исследователя оказывается в высшей степени способствующим этому. Мы являемся и становимся самим познающим; и поэтому мы также способны представлять себе познаваемые вещи и успехи такими, какими они являются непосредственно сами по себе, или в полной, внутренней истине. У нас есть качества без всякой обманчивой примеси; и у нас есть не просто «вместе» и «после», но «внутри» и истинная (внутренняя) причинность. Новая психология доказала, что все, что утверждалось против этого, в форме сомнений или решительного идеалистического отрицания, ЮМОМ, КАНТОМ и другими, является совершенно ложным. (3) Здесь мы познаем «вещь себе», как вещи и их качества, так и результаты. Это проявляется, в частности, в том, что здесь продукты повсюду соответствуют по своим качествам факторам, которые можно понять из них наглядно и в их внутренней связи: от того, что присутствует в нашем сформировавшемся сознании, бесконечно сложенном, возвращаясь к самому элементарному, а затем наоборот от этого к тому. Только здесь (в этом заключается бесценное преимущество познания духовной природы перед всяким познанием природы материальной), только здесь мы можем получить представление о внутренних формах становления и внутренне постигающую теорию дальнейшего хода развития жизни. В отличие от этого, однако, мы находим здесь трудность, которой не было там, и из которой следует вывести именно то, что изложил Кювье, в той мере, в какой это вообще имеет под собой основание. В случае интеллектуальной природы восприятия формируются гораздо труднее; и поэтому они формируются лишь очень несовершенно и непригодны для основания научного знания у всех людей, не прошедших необходимой предварительной подготовки. Эта трудность может быть прояснена при более внимательном рассмотрении некоторых аспектов. Для восприятия внешней природы также необходимы определенные предварительные упражнения. Общеизвестно и признано, что не каждый может наблюдать природные явления без дальнейших усилий; для этого также необходимо сначала пройти обучение. Мы уже имели случай упомянуть о более глубоких причинах этого. Каждое ясно выраженное представление, даже относительно внешних чувств, уже является множественной композицией; поэтому для его совершенства необходимо, чтобы первоначальные представления действительно осуществлялись многократно и чтобы продукты их сплавлялись пропорционально своему сходству. Но объективное сходство уже возникает в элементарных чувственных представлениях совершенно определенно и бесповоротно. Поэтому оно сливается легче, в большем количестве и в большей степени. С другой стороны, субъективно-подобное, чье многократное слияние необходимо для концепций наших душевных действий, сначала очень значительно отличается от объективного, действительно, по большей части еще отсутствует изначально, но должно быть сначала сформировано. Формы желания, воли, мысли и т. д. еще не существуют в нас, а возникают, даже если они изначально предопределены в общечеловеческом смысле, только как продукты более длительного ряда образований, и они часто затрудняются тем, что во время них объективное также выдвигается на передний план нашего сознания. Тем не менее восприятие себя может быть достигнуто только путем слияния наших душевных актов пропорционально их субъективному сходству (4). Здесь, таким образом, сначала должны быть сформированы органы чувств, тогда как по отношению к внешней природе каждый человек уже обладает ими от рождения; а для восприятия каждого индивида, поскольку каждый может укрепиться в своем сознании только тем, что для него едино, должно быть сформировано особое чувство. Конечно, такие чувства не образуются действительно с самого начала, так как с первых же дней жизни слияние в отношениях одинаковости происходит в каждом человеке, хотя бы в этом субъективном направлении, и до известной степени непрерывно. Но требуется больше времени и особенно благоприятные условия воспитания и события для большинства человеческих существ, пока эти подобные слияния не станут происходить достаточно часто и регулярно, чтобы привести к четко определенным представлениям о внутренних качествах, формах и отношениях. Все люди воспринимают себя, но не все способны наблюдать себя даже с некоторым достаточным мастерством; и очень немногие способны наблюдать себя с той определенностью, точностью и в том объеме, который необходим для подлинно научного познания природы. Причем именно в том объеме и разнообразии, которые необходимы для решения более сложных научных проблем! Именно это все еще поощряет материализм, особенно среди тех, кто занимается изучением внешней природы. Конечно, для них невозможно познать себя научно ясным и определенным образом; но эта невозможность объясняется не природой вопроса, а тем, что они так плохо подготовили себя в этом вопросе.
Если теперь подвести итог вышеизложенному обсуждению, то станет ясно, что, помимо упомянутого выше большего состава духовных продуктов, большая трудность, с которой сталкивается концепция духовных продуктов и удачных результатов, не только оказала, но и должна была оказать существенное и неизбежное влияние на то, что впоследствии знание внутренней природы получило свое подлинно научное развитие. Но можно ли из этого сделать вывод, что и в будущем оно будет лишено этого? Учитывая прошлую историю, психология в ее новой, подлинно научной основе была встречена с явным недоверием. Поскольку то, что так часто менялось и колебалось, и где до недавнего времени сталкивались столь диаметрально различные взгляды, не может быть установлено подлинно научным путем. Но разве история других естественных наук не представляет нам такое же зрелище? Разве в этой области не было столько же колебаний, споров и изменений мнений? И более того, даже после того, как было найдено и высказано правильное утверждение, не было ли оно воспринято с таким же изумлением и отказом в признании, как это произошло в настоящее время с новой психологией? «Действительно, примечательно (говорит один английский ученый), как мало были оценены заслуги Кеплера в его собственный век. Галилей не имел никакого представления о его открытиях; их почти не рассматривал Гассенди; их слабо ценил Риччиоли; они даже не упоминались Декартом. Честь оценить их по достоинству была предоставлена Ньютону». (5) «Ничто не может (замечает уважаемый историк химии) более поразительно показать почти деспотическую власть моды и авторитета над умами даже научных исследователей, и как мало число самостоятельно мыслящих людей, чем тот факт, что самое важное и яркое исследование природы солей Венцеля (Lehre von der Verwandtschaft der Körper, 1777), которое было основано на более точных экспериментах, чем те, которые ранее рассматривались для химии кем-либо из его современников, все же не привлекло ни малейшего внимания. В науке это такое же несчастье для исследователя опережать эпоху, в которой он живет, как и отставать от нее». Далее автор проливает свет на другие, столь же печальные и обескураживающие примеры из той же науки, а именно на восхитительные объяснения процессов горения и дыхания, сделанные HOOKE и MAYOW в середине XVII века (6). Еще более известна судьба ГАРВЕЯ. Его теория циркуляции крови, которую после ее завершения он восемь лет пересматривал, а затем изложил в письменном виде, не оставляющем желать ничего лучшего в плане «простоты, ясности и определенности», а также строгого обоснования на наблюдениях и экспериментах, поначалу имела лишь тот эффект, что «практика, которой он пользовался как врач, постепенно сокращалась. Он был слишком умозрителен, слишком теоретичен, недостаточно практичен. Таково было мнение о нем даже его друзей. Его враги видели в его трактате лишь признаки самонадеянного духа, осмелившегося поставить под сомнение почитаемый авторитет древних, а некоторые из них хотели найти в нем, более того, признаки злого умысла: в защите доктрин, которые, если их не остановить, подорвут самые глубокие основы морали и религии!» (7) Итак, история не показывает нам существенного различия между судьбами наук о материальной и духовной природе. Каждое знание о природе имеет, исходя из природы своих основ, свою особую предопределенность в части завершений и времени своего научного становления. То, что обусловлено ими, приходит к исполнению. Оно не может быть осуществлено раньше, пока не будут собраны вместе и сформированы необходимые факторы; но затем оно обязательно будет осуществлено; и как астрономия была создана в шестнадцатом, физика в семнадцатом, химия в восемнадцатом веке в подлинно научном характере, так и психология в настоящее время.