Этот очерк о переменах во всех областях науки, принципы которой предполагают самопознание человеческого разума, может показаться кому-то сатирой на дух нашего века; но в моих глазах он содержит материалы, которые более искусное перо, чем мое, могло бы превратить в сдержанный панегирик этому духу. Философы, конечно, всегда спорили, и в золотой век греческой философии четыре противоположные основные системы, платоновская, аристотелевская, эпикурейская и стоическая, достигли зрелости. Но никогда еще спор философов не распространялся на столько областей науки и не велся столькими выдающимися умами; никогда еще влияние предметов этого спора на благосостояние и достоинство человечества и влияние спора на эти предметы, одним словом, его практический интерес, не проявлялась более заметно; Никогда еще нерешенные вопросы, решение которых отчасти является его целью, отчасти его необходимым следствием, не излагались с такой определенностью и не сводились к таким простым предложениям; никогда еще этот спор не предвещал столь общего и столь живого напряжения самых благородных сил человеческого разума. После стольких как успешных, так и неудачных учений, после стольких важных проблем, действительно решенных, после стольких бесполезных, безвкусных и безответственных споров, он теперь единодушно звучит во всех областях науки, которые должны получать свои принципы из природы человеческого разума, великий решающий вопрос о единственной вещи, которая необходима. Метафизика требует общезначимого принципа всего философствования вообще, история высшей точки зрения для своей формы, эстетика высшего правила вкуса, религия чистой идеи Божества, прослеживаемой до всех общих принципов, естественное право первого принципа, а мораль последнего фундаментального закона. Донести доктринальные здания всех этих наук, которые, в соответствии со своими объектами, стоят на непоколебимом фундаменте, до их сводов, да еще так далеко, что необходимость недостающих краеугольных камней попала в глаза, заслуга нашего века, которую можно превзойти только тем, что мы сами обнаружили, высекли и установили эти краеугольные камни. Когда они будут установлены, наступит время убрать все балки, кронштейны и все строительные леса, которые своим раскачиванием и так сообщают, что это всего лишь леса, не только без обрезков, но и с пользой для здания. При последнем и самом энергичном встряхивании односторонние мнения философов на темы, о которых человечеству не всегда суждено просто думать, отлетят в сторону, чтобы освободить место для незыблемых принципов.
Третье письмо
А теперь, дорогой друг, давайте вернемся к вашей картине и посмотрим, не составляет ли она, взятая вместе с моей, единого целого. Если собранные вами явления действительно имеют общую причину, то это не что иное, как давнее непонимание границ способности разума по отношению к делам религии, которое все еще сохраняется, но которое стало более чем когда-либо очевидным. Следовательно, неясность и неполнота наших научных представлений о разуме и его отношении к остальным, столь же непонятым способностям человеческого духа, является здесь, не менее чем в других областях науки, которые я осветил, настоящей причиной неустойчивости всех принятых принципов. В этом качестве она бросается в глаза гораздо больше, чем во всех других типах религиозных воззрений, и фактически совершенно напрямую.
Здесь спорные моменты уже настолько сведены к более простым, что спорящие стороны отчасти прямо апеллируют к самому разуму, который они возвышают или принижают, в зависимости от того, насколько, по их мнению, они имеют основания быть довольными или недовольными реальными, или предполагаемыми его решениями. Есть, конечно, и разочарованные, которые проникают в разум с некой страстной стремительностью, домогаются от него более удовлетворительных ответов и, поборовшись с ним некоторое время безрезультатно, либо становятся на его сторону, либо покидают поле битвы в качестве безучастных зрителей. Есть и такие удовлетворенные, которые, именно в силу своего удовлетворения, оставляют прежние ответы, повторяют старые доказательства разума с различными новыми оборотами речи и выражениями и таким образом вступают в настоящий спор между собой, за которым они вообще забывают возражения недовольных против самого дела; если они не считают иначе, что побежденными новыми оборотами речи они развенчали те же самые, давно опровергнутые ошибки.
Но настоящие самостоятельные мыслители с обеих сторон, от которых, в конце концов, зависит судьба всего спора, отнюдь не считают его законченным; и их постоянное стремление, в настоящее время более чем когда-либо деятельное, обосновать свое удовлетворение или неудовлетворение прежними заключениями разума с помощью новых причин, не только поддерживает спор, но и придает ему тот счастливый поворот, который делает новое разрешение старой проблемы о способности разума все более необходимым и приближает его, предварительно устанавливая его условия.
Насколько ответы, которые разум, или, вернее, которые кто-то дал во имя разума, на каждый вопрос так называемой естественной теологии, лишены того доказательства, которое в случае таких важных предметов чаще всего выражается всеобщей достоверностью, настолько вечный спор по каждому из этих вопросов является ярчайшим доказательством, а вопрос о существовании Божества самым ярким примером. Остановимся на этом вопросе.
Давайте раз и навсегда исходить из того, что именно разум постоянно поднимал этот вопрос с самых ранних времен своего развития. Я знаю, что верующие и неверующие противоречат этому утверждению. Первые утверждают, что разум никогда не может сам прийти к этому вопросу, а вторые что он объявляет его излишним. Но я знаю, что вы, мой друг, не относитесь ни к верующим, ни к неверующим такого рода и согласны со мной, что разум не только мог, но и должен был поставить этот вопрос. А раз так, то ему, должно быть, невозможно было ответить на этот великий вопрос в своих попытках.
Он не мог в своих попытках дать ответ на этот великий вопрос пройти мимо науки с ее самыми своеобразными понятиями, принципами и догматами, одним словом, метафизики, которую в настоящее время так осуждают. Скорее, эта наука обязана своим лишением, а также постепенным становлением в значительной степени вопросу о существовании Бога.
В действительности, весь предмет этого вопроса не может быть осмыслен никакими другими понятиями, кроме тех, которые становятся более метафизическими точно в той же степени, в какой они очищаются от странных добавлений воображения и примесей обыденных предрассудков, и более прочно воспринимаются постоянным исследованием. Даже в наше время, конечно, все еще выдвигаются так называемые исторические, физические, моральные доказательства существования Бога; но необходимая связь их с метафизической концепцией абсолютно необходимого существования уже давно перестала быть тайной для наших мыслителей; и некоторые из них с радостной проницательностью показали, что метафизические понятия, на которых основана естественная теология, действительно могут быть подтверждены естественным и даже сверхъестественным откровением, но не могут быть заменены или выведены из него.
Даже наши старые теологи не сочли излишним добавить метафизику к своим доказательствам, почерпнутым из сверхъестественных источников: и хотя они обычно отводили ей последнее место в своих обычных сборниках, они всегда оказывались вынужденными извлекать ее и признавать ее первый ранг, даже против своей воли, как только им приходилось иметь дело с неверующими. Как показывает опыт, наши современные враги и пренебрегатели метафизики не нашли другого средства для того, чтобы воспользоваться помощью своего врага, кроме как хранить глубокое молчание по этому вопросу, или держать себя в неведении, молчанием по этому вопросу или блужданием в лабиринте темных чувств. Если один заставляет другого говорить, а другой дать вразумительный отчет о своей сердечной философии: они оба, сами того не зная и не желая, говорят метафизикой так же хорошо, как тот дворянин говорил прозой.