Однако будет в том ограниченье.
Не всё возможно звуком врачевать,
При снятии волшебного заклятья
Ему придётся жизнью рисковать,
Ведь чары в этот миг перенесутся
В момент игры волною на него.
Увы, я защитить его не в силах,
Мне не подвластен тот, кто мечет зло».
И этот маг свершил всё, как и прежний.
Коснулся в шаре посохом до плеч,
Лба, сердца мирно спящего Давида,
Который уж давно успел прилечь.
И раз пошёл процесс всеодаренья,
Продолжил цепь щедрот уже другой.
Он произнёс: «Я наделяю силой.
Теперь он крепок телом и душой!»
Затем проделал посохом движенья
Как чародеи те, что до него,
Не думая добавить поясненьем
Для тех, кто был здесь, больше ничего.
Очередной стоящий маг по кругу,
Сказал: «Увы, мне ведомы пути,
Которые при многих испытаньях
Придётся одолеть или пройти.
Берусь помочь вернуться и не сбиться.
Я стану для него проводником,
И буду направлять его в дороге
В гостеприимный, хлебосольный дом.
Достаточно лишь будет постучаться
Туда, куда я волей укажу.
День, ночь ли, дверь всегда ему откроют.
Тем самым парню я и услужу».
И как его собратья чародеи,
Для подтвержденья действий, сделал знак.
А после взор направил на другого,
Кто должен был проделать тот же шаг.
Тот произнёс: «Я б одарил друзьями,
И сделать это с лёгкостью могу.
Немало тех, кто льнёт к чьей-либо славе.
От эдаких его остерегу.
Пусть будут рядом те, кто в час ненастья
Его не бросят в горе одного,
Разделят с ним веселие и счастье,
С кем будет при общении легко».
И также своим посохом волшебным
Заветные движенья совершил.
Теперь остался из семи последний,
Кто юношу ещё не одарил.
Он был из всех прибывших, самым главным.
Чуть время выждав, он вслух произнёс:
«Пусть музыкант несёт собою радость,
Вселяя чистоту счастливых слёз.
И если его слава не испортит,
И не лишит рассудка, как вино
Исполню сокровенное желанье,
Что будет очень важно для него».
Потом он тоже юноши коснулся
До плеч, лба, сердца, подавая знак,
Что закрепил тем самым своё слово,
Желая парню всех возможных благ.
На этом круг «дарения» закрылся.
Давид из шара дымкою исчез.
Огонь внутри пожаром распалился,
И начался обыденный процесс.
А наш герой не ведал, что творилось
Вокруг него, пока он сладко спал.
Он в подсознанье рисовал картины,
И скрипку к телу нежно прижимал,
Был, как дитя невинный безмятежен,
Ведь он привык к покою, тишине.
Он почивал, не зная то, что утром,
Случатся изменения в судьбе.
Давид открыл глаза от звука эха,
Которое манило за собой,
И дальше для уборки уводило
В зал новый и по сущности иной.
Но в этот день, играя тряпкам, щёткам,
Чтоб те, как прежде чистили легко,
Он чувствовал в руках немного тяжесть,
Неведомую прежде для него.
Внутри рождалось странное волненье,
Как будто зал, в котором убирал,
Хранил в себе особенные звуки,
Которые он в жизни не встречал.
Все ящички закрыты были также,
Но что-то изнутри из них рвалось.
Внезапно громко щёлкнула задвижка,
И нечто в неизвестность унеслось.
При этом музыкант не прикасался
К засову, что удерживал его.
Так в первый раз за годы пребыванья
Страшнейшее из бед произошло.
О высшей осторожности в уборке
Хранитель много раз предупреждал.
Найти звук, улетевший очень сложно!
Что скрылось изнутри, Давид не знал!
В мгновение раздался гром раскатный,
Давая знак, что было свершено.
Явился тут же маг Хранитель звуков,
Взирающий с укором на него.
«Как ты посмел настолько быть беспечным!
Ты верно про опасность позабыл!»
А юноша в таком был потрясенье,
Что статуей в безмолвии застыл,
Потом сказал, потупившись: «Простите.
Я этого, поверьте, не хотел.
Со мной сегодня что-то приключилось,
И я собою словно не владел.
Какой из звуков улетел не знаю,
Дозволите готов его найти.
Вы только мне хотя бы намекните,
Который нужно будет донести»
«Что ж так и быть. Даю тебе три года.
Сумей за это время всё успеть.
Я ж говорил тебе, как всё серьёзно!
Не справишься придёт царица-смерть!
Скажу ещё, сегодня в этом зале
Ты ощущал смятенье неспроста.
Здесь в ящиках на волю рвутся звуки,
Что издают влюблённые сердца.
И тот, что улетел, унёс с собою
Любовное страдание и боль.
В нём страсть и в то же время пониманье,
Когда готов пожертвовать собой.
Мы этого с тобой не изучали,
До этих мест пока что не дошли.
И я не в силах что-либо исправить,
Ведь я храню их только лишь, увы
Могу определить наличье фальши,
Не зная только, где их отыскать.
Вот если ты найдёшь его поймаю,
И заточу в хранилище опять.
А если нет прости, не в моей власти
Что-либо изменить в твоей судьбе.
Ты в этом упрекнуть меня не сможешь,
Ведь я донёс о том давно тебе.
Спуститься с гор не так-то будет просто.
Я сделать тебе это помогу.
И в этот день урок с тобой особый,
И очень важный в жизни, проведу.
Пойдём. Теперь уж нам не до уборки.
Ты встанешь вновь в очерченный мной круг,
Услышишь, звук отзывчивого сердца,
Которым обладает только друг.
Играть его, конечно же, не нужно,
Лишь вслушивайся и запоминай.
Почтительным с другими будь и вежлив,
Но недругов к себе не допускай!»
Давид пошёл за магом. Больше эха
Не слышалось Пропало волшебство.
Вокруг печаль царила и унынье,
Имеющее с горестью родство.
И юношу ужасно угнетало,
Что он подвёл учителя теперь.
Тот доверял ему сохранность звуков,
Предупреждая, чтоб не вскрылась дверь!
Когда они пришли, в заветном зале
Волшебником очерчен вновь был круг.
Он произнёс: «Теперь смотри и слушай,
Как слышится твой недруг или друг.
Мелодия друзей сопроводится
Особой гаммой красок на стене.
Те звуки будут в слышимости чётки.
Их трудно сбить кому-либо извне.
У недругов услышишь фальшь, слащавость,
Расплывчатость иль бьющий в спину стук.
На встречу, гамма красок не потянет,
А оттолкнёт или вселит испуг.
Когда урок закончится, дам время
Собраться. Ты немного отдохнёшь.
В котомке будет всё, что пригодится,
Что ты с собой отсюда заберёшь.
Не беспокойся, скрипка будет вечно
Твоей и только. Кто б ни захотел
Украсть, присвоить инструмент не сможет
Вернёт, когда поймёт, что онемел»
Хранитель стукнул посохом волшебным,
И для Давида начался урок.
По очереди звуки раздавались,
Рисуя на стене цветной поток.
Как никогда теперь было понятно,
Где слышались тепло и доброта,
А где скрипучесть, холод, натяженье,
Удар и словно в бездне чернота.
Запоминалось всё почти мгновенно.
Слух стал его чувствительней, острей,
Улучшилась и углубилась память,
Что позволяло схватывать быстрей.
Ему мешало только осознанье
Того, что к жизни эдакой привык.
И вдруг, теперь должно всё измениться,
А он ведь от мирского поотвык.
Хранитель звуков это сразу понял,
И произнёс: «Не думай наперёд.
У каждого в судьбе своя дорога.
Твоя тебя до места доведёт.
Сейчас запоминай, что пред тобою».
И чтобы не мешать, тут же утих.
Давид смотрел и слушал, проникая
В мельчайший, незаметный сразу, штрих.
Да, вариантов проявилось много,
Но вот всё стихло. Он пошёл к себе.
Поел с дымком наваренную кашу,
Хлеб с молоком, что были на столе.
На этом и свершились его сборы.
Что кроме инструмента можно взять?
Давид снял со стены свою котомку,
Чтоб скрипку и смычок туда убрать,
Как вдруг увидел свет, что бил из сумки.
Она вдруг стала на глазах расти.
Скажу вам, до значительных размеров,
Но и таких, что можно понести.
Затем огонь исчез. Котомка с виду
Надулась. В ней теперь было добро:
Еда, необходимая одежда,
И много ещё разного всего.
На этом волшебство не прекратилось.
Он сам обряжен был в другой наряд.
Цвет куртки, брюк, шарфа зелёно-серый,
Не яркий, не влекущий к себе взгляд.
На голове была с полями шляпа,
В руке лежали тёмные очки,
А на ноги одеты небольшие,
Но ладные из кожи сапоги.
Когда же чудодейство завершилось,
Хранитель превратил его волной
Идущею от посоха, как раньше,
В звезду, не очень яркую собой.
И перенёсся с ней из мест особых