Полноте вам. Сестра Котомцевой, Левина, прехорошенькая.
Но ведь это еще почти ребенок. Котомцева это, очевидно, премьерша их какая-то кислота. Поднеси к лицу ее кринку свежего молока скиснется.
Ах, какой вы зоил!
Позвольте Это мое впечатление, а стало быть, будет и впечатление всей публики. Гулина эта самая какая-то маринованная минога, а Безымянцева тамбурмажор в юбке. Клянусь чем хотите, вы, милейшая Ольга Сергеевна, убьете их всех вашей красотой.
Ну-ну-ну Полноте остановила его лесничиха, вся вспыхнув.
Ma parole dhonneur[1].
Они пришли на сцену. Мужчины уже были одевшись и бродили по сцене. Днепровский, игравший деда Архипа, в белой русской рубахе и в валенках, с седой бородой и в лысом парике, совсем не подходящем для Архипа, смотрел в щелку занавеса на публику и говорил:
Негусто, негусто в зрительной-то зале.
Котомцев распекал Суслова, значительно уже пьяного, и говорил ему:
Послушай, как распорядитель товарищества, я положительно запрещаю тебе бегать в публике загримированным! Оделся для спектакля, и вдруг шляешься в буфете и пьешь там водку с купцами.
Да ведь я только в кассу, Анатолий Евграфыч Сами же вы хотели узнать, какой сбор, ну, а по дороге, само собой, и выпил. Нельзя же, если приглашают. Могут обидеться. А тут именно нужно угождать публике и искать знакомства.
Язык Суслова уже слегка заплетался.
И насчет выпивки прошу тебя прекратить. Довольно, продолжал Котомцев. Подумай, что тебе после главной пьесы еще водевиль играть.
Ну вот Сыграю. Слава богу, шестнадцать лет на сцене, отвечал Суслов.
К Котомцеву подошел Безымянцев, игравший Афоню. Он был в полушубке нараспашку, в валенках, в картузе.
Ну что, голубчик Анатолий, как сбор? спросил он.
Тридцать девять рублей в кассе и на пятьдесят четыре рубля с рук продано, отвечал Котомцев.
Гм Ведь это скверно для первого спектакля девяносто три рубля
Что ж ты поделаешь, коли театр за городом! Не многих заберет охота тащиться сюда, у кого лошадей нет.
К ним подскочил лесничий и, дымя папироской, сказал:
Сейчас я из кассы. Акцизный сейчас приехал и взял три билета по полтора рубля для себя, жены и дочери. Да купец Мельгунов с женой пришли и два билета по рублю взяли.
Четыре с полтиной и два шесть с полтиной, стало быть, вот уже сорок пять в кассе, тотчас же сосчитал Днепровский и спросил Котомцева: Сколько у нас вечерового расхода?
Ах, боже мой! Да кто же теперь сосчитать может!
Публика в зале прибывала. Настройщик и часовых дел мастер Кац играл уже в зале на фортепиано какой-то марш. Начали приходить и актрисы из своей уборной на сцену. Показалась Котомцева, показалась Безымянцева, играющая Жмигулину. Котомцева подошла к мужу и уныло спросила:
Как сбор, Анатолий? Должно быть, плох?
Давеча было сто рублей без полтинника.
Это только то, что в кассе, не считая того, что с рук продано?
Да нет же, нет. Всего вместе.
А ведь мы рассчитывали, что полный сбор больше двухсот пятидесяти рублей.
Мало ли, что рассчитывали!
Анатолий, у меня полусапожки совсем худые. Не знаю, как уж и играть буду. Думала у сестры взять, но у ней еще хуже моих, шепнула мужу Котомцева.
Завтра купишь себе и сестре новые сапоги.
Да, но как сегодня-то играть! Я уж кой-как зашила, позачернила чернилами, но
Обувь только из лож видна, а из стульев и мест в партере обуви никогда не видать, лож же здесь нет. Что ж, начинать, что ли? спросил Котомцев.
Погоди Авось подойдут и подъедут еще кто-нибудь, откликнулся Днепровский.
К Котомцеву опять подскочил лесничий и сказал:
Радуйтесь Сын головы сказывает, что сейчас в театр помещик Куликов в долгушке с семейством и гостями приехал. Вот уж тут еще приращение сбора рублей на десять будет.
Ну, слава богу! проговорила Котомцева и перекрестилась.
Тапер Кац кончил марш и принялся играть вальс.
В семь с половиной часов Котомцев решил поднимать занавес.
По местам! крикнул лесничий актерам и, когда все было готово, сам отдернул коленкоровую занавесь в одну сторону.
XII
Пьеса «Грех да беда» шла довольно гладко, и только нотариус в роли Бабаева несколько портил дело. При открытии занавеса интеллигенция посада Гусятниково приветствовала исполнителей аплодисментами. Встретили рукоплесканиями и Котомцева. Интеллигенцию поддерживала публика посерее, но этой серой публике пьеса не понравилась. Кабатчица Подседова прямо сказала головихе после второго акта:
Канитель Что дальше будет, я не знаю, а пока канитель Цирк-то с обезьянами и намазанными шутами куда интереснее был у нас. Там, по крайности, хоть посмеяться можно было. Помните, сколько они, бывало, оплеух себе надают, дураки эти самые? И ничего им, как с гуся вода.
Погодите Может быть, и эти актеры разыграются, так посмешат, отвечала головиха.
Нет, уж это такая игра. Тут все разговоры, разговоры и ничего больше.
Знаю я. Это театр, а вы про цирк Но и в театре бывает веселая игра. Вот, например, оперетка, где поют и смешат. Бывали ведь мы с мужем и в губернии, и в Петербурге, и в Москве, так видали всякие театры. Надо вот мужу сказать, чтоб он попросил их оперетку поставить.
Мужская интеллигенция в каждом антракте уходила на сцену и старалась выпить с актерами, требуя на сцену вина из буфета. Голова, желая оказать гостеприимство и угостить актрис, послал им в уборную бутылку мадеры, коробку монпансье и яблок, явился туда сам и просил всех выпить.
Пожалуйте по рюмочке Да вот и закусить есть чем кланялся он.
Актрисы чокнулись с ним и выпили.
По второй, чтоб не хромать на сцене продолжал он.
По второй-то уж много отвечала Котомцева.
Ничего Поваднее будет. Веселее играть будете.
Роль моя сегодня не такая, чтоб весело играть.
А зачем же вы такую игру поставили? В другой раз поставьте что-нибудь повеселее. Вот и жена моя говорит: «Скажи им, говорит, чтоб они оперетку поставили».
У нас для оперетки нет ни исполнителей, ни костюмов, ни декораций. Кроме того, для оперетки оркестр нужен.
Тс Так кивнул голова. А хорошо бы веселенькое-то что-нибудь.
Да и кроме оперетки можно какую-нибудь веселую комедию поставить.
Ну так вот Пожалуйста. Да уж посмешнее что-нибудь Посмешнее-то, так оно лучше Ну, а еще по рюмочке-то все-таки позвольте просить
Нет, нет, не могу наотрез отказалась Котомцева. После спектакля извольте.
Давайте я с вами выпью, вызвалась Безымянцева, поднимаясь во весь свой громадный рост со стула и подходя к голове маленькому, кругленькому, коренастому. Сегодня моя роль такая, что можно выпить.
Ну, вот и чудесно. Ваше здоровье! А играете вы сегодня на отличку и даже, можно сказать, лучше всех.
Нравится вам? Очень приятно. А вообразите, роль Жмигулиной даже не моя роль. Я на роли гранд-дам и комическую роль играю сегодня за неимением в труппе комической старухи.
Очень потешно играли, очень потешно, отвечал голова, выпивая рюмку мадеры. Да и зонтик у вас смеху подобно Вот кабы у всех такие роли были! Ну, до свиданья, прибавил он. Теперь пойду господ актеров шевелить, чтобы позабавнее играли.
К мужчинам также приставали со всех сторон с вином, и Котомцев то и дело ходил за пьяным уже Сусловым, стараясь уберечь его от дальнейшей выпивки.
Господа! Пожалуйста, не угощайте его Ведь ему еще ответственную роль в водевиле играть упрашивал он пристава, купца Глоталова и кабатчика Подседова. Ну что хорошего, если из-за него придется водевиль отменить! Лучше же вы после спектакля с ним выпьете. Егор! Ради Создателя не пей больше, обратился он к Суслову.
Да ведь и то не пью, отвечал тот, покачиваясь.
Лесничий посмотрел на него и покачал головой.
Я уж и то стараюсь его зельтерской водой и чаем отпаивать, но не пьет, сказал он.
Да что вы ко мне пристали! Будто я не знаю своей препорции! говорил Суслов.