И Катерина Петровна принялась рассказывать свое житье-бытье за последние дни.
И зачем вы только меня за него замуж выдали! Неужели вы не видали, какой это мерзкий человек! Ведь уж, кажется, он даже перед самым венцом сказался и выяснился.
Отец развел руками.
Ну, да уж теперь говорить нечего. И близок локоть, да не укусишь, говорил он. А теперь надо покориться своей участи. Покорись, да как-нибудь ладком Сама покорись, а его старайся как-нибудь в руки взять.
Как его возьмешь в руки! Не таковский это человек.
Будь поумней, так и не таковского возьмешь. А брать тебя мне к себе как же?.. Это уж совсем невозможно. Столько денег на тебя истратили да брать!
Катя продолжала плакать.
Был жених у меня хороший, с теплым сердцем, так нет, вы не отдали меня за него А отдали за дрянь, за ростовщика.
Это ты про Мохнатова-то, что ли? спросил отец с насмешливой улыбкой. Так где же это видано, чтобы за простого конторщика из мещан девушку с приданым выдавать!
Конторщик Что такое конторщик? Вы сами ведь когда-то были приказчиком.
Верно, но и был холостым, пока в люди не вышел. В люди вышел женился. А ведь Мохнатову сорок рублей в месяц цена.
Вздор. Нисколько он не хуже Порфирия Васильича. Что такое Порфирий-то Васильич? И ему только семьдесят пять рублей в месяц цена.
А семьдесят пять рублей в месяц так почти аккурат вдвое. Да, наконец, когда он к тебе сватался и мы наводили об нем справки на службе, то там сказали, что он сто двадцать пять рублей в месяц получает. Конечно, там наврали, по его просьбе наврали. И все-таки Порфирия с Мохнатовым ровнять нельзя. Твой муж Порфирий чиновник, на государственной службе состоит, стало быть, благородный.
Подите вы! Благородства у него вот на столько нет. Катерина Петровна показала кончик мизинца.
Ты все про внутреннее благородство А я про наружное благородство, про чин, про звание Мохнатов У Мохнатова ничего впереди, а этот может в гору пойти.
Выгонят его со службы за ростовщичество, выгонят, прежде чем он в гору по службе пойдет. Он даже сам мечтает уйти со службы, чтобы настоящую гласную кассу ссуд открыть.
И все-таки останется благородный, и ты будешь благородная. А Мохнатов Что такое Мохнатов? Тьфу Отставной козы барабанщик.
Да душа-то у него теплая. А уж как бы он любил меня! Ведь влюблен в меня.
В деньги твои влюблен был.
Нет, нет, не говорите этого. Зачем порочить людей? Он и не упоминал никогда о деньгах. А дали бы вы нам хоть половину против того, что вы дали теперь, и были бы мы счастливы, открыл бы он свою торговлю.
Какую? Какую он мог открыть торговлю, ежели он никакой торговли не знает! Он конторщик, а не приказчик. Щелк-щелк на счетах, да и записал в книгу вот и вся его торговля, старался пояснить дочери отец и прибавил: Ну, полно Уймись Покорись своей участи, скрепи сердце и ухитрись мужа в руки взять, чтобы он плясал по твоей дудке
Да поймите, папенька, что я даже ухитряться не хочу, потому что он мне противен! воскликнула Катерина Петровна. Весь противен! С головы до ног противен!.. Вся душонка у него противная, поганая!
Катерина Петровна навзрыд плакала, плакала и ее мать.
Беда с нынешними девчонками. Прежде этого не было Прежде всему покорялись, проговорил Петр Михайлович, махнул рукой и отправился в лавку.
XVI
Домой Катерина Петровна вернулась от своих часу в двенадцатом ночи. Вернулась она полубольная от слез, с разбитыми нервами. Слезы ее у родителей, однако, не помогли делу. Отец и мать окончательно отказались принять ее к ним. Прощаясь с ней, отец перекрестил ее три раза и сказал:
Смирись Стерпится слюбится. А я с ним завтра поговорю.
Когда Катерина Петровна приехала домой, то Порфирий Васильевич был в гостиной и при свете лампы перетирал тряпкой какие-то вновь явившиеся у них в квартире бронзовые канделябры, помещенные на подзеркальном столике. Не здороваясь с мужем, Катерина Петровна прошла через гостиную прямо к себе в спальную.
Что так поздно? крикнул он вслед.
Она не ответила. Дверь из спальной в гостиную была отворена.
Принесла чего-нибудь съестного от папеньки с маменькой? спросил он.
Ничего не принесла, послышался ответ.
Что же ты зевала? Должна была бы попросить что-нибудь, коли уж давать начали. Не заботишься ты о доме.
Не стоите вы этого.
Да я не для себя одного прошу. Ведь мне и твой рот кормить приходится.
Ах вы, мерзавец! воскликнула она. Вы обогатились моими деньгами и вещами, и еще смеете попрекать меня кормлением!
Зачем так? Зачем? Я не попрекаю, я хочу выяснить перед тобой хозяйственные соображения, сказал он спокойно. Муж трудится, заботится о приращении дома, покоя себе не знает, а жена не хочет даже языком шевельнуть на пользу хозяйства. Посмотри, кстати, какие я канделябры бронзовые приобрел. Это уж не в залог взял, можешь быть спокойна, а купил. У вдовы одного нашего бывшего сослуживца купил и очень дешево дал. От нужды и продала. Но дура, совсем дура. Настоящей цены вещам не знает. Продала за восемнадцать рублей, когда тут в лом ежели бронзу продать, то и тогда дадут тридцать. И какая художественная работа! Эти канделябры я смело перепродам за семьдесят пять рублей. Долго торговались. Ей очень хотелось взять за вещи двадцать пять. А я пятнадцать. Она двадцать я восемнадцать. Ну, на восемнадцати и сошлись. Очень уж ей деньги нужны были, до зарезу нужны. И отчего, глупая, к ростовщику не снесла? Всякий бы жид, наверное, ей дал бы двадцать пять рублей. Просто, я думаю, растерялась после смерти мужа. Что было деньжонок, на похороны истратила, а пить-есть надо.
Катерина Петровна молча разделась и тотчас же легла в постель. Муж долго еще возился в гостиной и в кабинете, но, когда пришел в спальную, жена не спала. Она при свете свечки, поставленной на ночном столике, читала книгу.
Послушайте, Порфирий Васильич, начала она. Лягте сегодня спать в кабинете, оставьте меня одну в спальной.
Это еще зачем? удивился он. Спальная общая, и я имею на нее такое же право, как и вы.
Но я у вас как милости прошу. Не могу я с вами вместе, не могу Или вы оставайтесь здесь спать, а я к вам в кабинет на диван уйду.
Порфирий Васильевич недоумевал. Он пожал плечами и вздохнул.
Вот это новость для меня, проговорил он.
Прошу вас, потешьте меня, упрашивала Катерина Петровна. Мне сегодня нездоровится.
Нет-с, не потешу. Зачем же я буду тешить непокорную жену! От вас только и слышишь одни неприятности.
Он начал раздеваться. Катерина Петровна вскочила с постели, завернулась в одеяло, схватила подушку и опрометью бросилась в кабинет.
Стой! Стой! Куда ты? закричал Порфирий Васильевич, бросившись за ней в кабинете в одном сапоге, но она уже захлопнула дверь и заперла ее на ключ.
Порфирий Васильевич ошалел.
Отопри сейчас! кричал он, шевеля ручку двери.
Ответа не последовало.
Отвори, Катя! раздавался его голос,
Но она молчала. Он понизил тон и продолжал:
Но понимаешь ли ты, мне нужно в стол сходить. У меня там вещи, чужие заложенные вещи.
За дверями хранилось упорное молчание. Он стал говорить ласково:
Катюша, голубушка, отопрись. Ну пожалуйста, отопрись.
Результат просьбы был тот же.
Так ладно же, я с тобой завтра поговорю серьезно! воскликнул он, удалился в спальную, лег в постель, но ему не спалось.
«Это черт знает, что за своенравная бабенка такая! думалось ему. Никак я ее подчинить себе не могу, никакой на нее управы не находится. Я и так, я и эдак ничто не берет. А еще в некотором роде образованная, полированная женщина! Да отец-то ее и мать хоть люди и серые, невежественные, а куда лучше ее и сговорчивее. Тех хоть запугать можно чем ни на есть, и они сейчас сократятся, а у этой какая-то особенная неукротимая строптивость. Ну, что я ей, в сущности, сделал? Решительно ничего, кроме хорошего. Из серой семьи в благородные дамы вывел, а она этого не хочет даже и чувствовать. Нет, надо ее сократить, надо! Нужно принять решительные крутые меры, а то ведь эдак она просто на шею сядет и ноги свесит», решил он, перевернулся на другой бок и силился заснуть, но спать не мог.