Он стоял молча, в темноте и его никто не замечал. Он как будто ждал чего-то и не успел хорал закончить молитву, как в храм ворвался взволнованный молодой человек и с криком «Убийство!», стал яростно пробираться через толпу к алтарю.
Пока вновь прибывший спешил вглубь храма, по залу прошел встревоженный ропот, как эхо сказанного объявления «Убийство!» разнеслось под сводами Собора Парижской Богоматери.
Юноша бесцеремонно забрался на алтарь над всеми собравшимися, в своих солдатских сапогах из черной кожи, но никто не был против подобного богохульства. Благодаря короткому зеленому пиджаку с полетами и белыми, заправленными в сапоги обтягивающими бриджами, во вновь прибывшем узнавался полицейский.
Мадам и месье! Произошло новое убийство! Жертва Мари Фирье, внучка многоуважаемого и всеми любимого члена совета старейшин была найдена сегодня утром на берегу Сены с перерезанным горлом.
Но как же так? Почему она оказалась на улице после заката? Как она там оказалась? Куда смотрели ее родители? взволнованно и негодующе вопрошала толпа.
Несмотря на столь жуткое время, Мари, под видом горничной покинула родной дом и направилась к Сене. При ней был найден мужской платок, пропитанный туалетной водой с инициалами V. G., что позволяет сделать вывод, что она спешила на свидание. На данный момент полиция выясняет, чей этот платок. Возможно, убийца, наконец, допустил ошибку.
Молодой человек был сильно взволнован и пытался отдышаться после быстрого бега. Он рукой откинул назад свои длинные темные волосы с лица, оголив взмокший лоб, серые глаза и тонкий острый нос. Его дыхание сбивалось, и потому отвечал он отрывисто, постоянно набирая в легкие воздуха. Но это волнение было вызвано не страхом, а чем-то приятным. Не трудно было заметить, какое удовольствие получал этот юноша от столь большого внимания к своей персоне, как торопился он поведать народу о произошедшем. Он был всего лишь рядовым полицейским, который безумно жаждал славы или хотя бы интереса к своей личности. И звали его Меркуцио Либертье. Настоящая фамилия де Верве. Его семья всегда была приближена к королю, и она до последнего оставалась верна Людовику XVI, в отличие от самого Меркуцио. Уже в самом начале революции, не смотря на свой род и происхождение, молодой и вспыльчивый де Верве принял сторону якобинцев. Чувствуя в них силу и, выглядывая из-за их спин, шестнадцатилетний родственник сторонников монархии открыто на публику выступал против короля. Якобинцы пользовались им, дабы сыскать себе больше сторонников, демонстрируя, что даже титулованные особы выступают на их стороне. Но как только монархия пала, а вся семья де Верве казнена вместе с королевской при попытке к бегству из страны, он стал никому не нужен, а ведь еще совсем недавно, с ним обращались как с почетным лицом, и он чувствовал себя очень важной фигурой. Оказавшись без поддержки революционеров, Меркуцио понял всю иронию последствий своих действий вместо того, чтобы добиться славы и любви народа, в глазах рабочих он стал предателем родной семьи, бароном-оборотнем, избалованным ни на что не способным мальчишкой из богатой семьи любителем роскоши и пышных слов. Все смотрели на него с презрением или вовсе не замечали. Остаток революции он провел, как обычный гражданин, сражаясь на стороне свободы, равенства и братства, а по окончании отказался от своей фамилии и назвался Меркуцио Либертье1, и поступил на службу в полицию охрана спокойствия населения, поиск и арест политических преступников не совсем то, о чем он мечтал, но в армию его не взяли из-за фамилии, данной при рождении и репутации предателя.
Прихожане взволнованно засуетились, шепот их голосов был похож на пчелиный рой и с каждой секундой нарастал. Где-то в глубине толпы слышались рыдания напуганных женщин, у алтаря, на котором стоял Меркуцио, девушка потеряла сознание и повалилась на пол, но полицейский, даже не обратил на нее внимания, он упивался вызванной реакцией его сообщения, и даже легкая самодовольная улыбка промелькнула на его губах. Впервые, за долгое время, он смотрел на людей сверху вниз и был в центре событий и более того их осветителем.
На помощь бедной девушке пришел более зрелый и благородный юноша. Он поднял ее на руки и командным голосом громко произнес А ну расступись!
Расталкивая плечами толпу, молодой человек вынес девушку в центр зала, подальше от алтаря, где людей было меньше, и уложил на скамью, которая с появлением Меркуцио опустела. Толпа обступила их по кругу, наблюдая за очередной драмой. Как бы ни ужасны были события, о которых только что сообщили, люди больше переживают за то, что происходит в непосредственной близи от них, и потому теперь все внимание было приковано к лишенной сознания и ее спасителю. И даже Меркуцио спрыгнул с алтаря и влился в толпу.
Воды, спокойно скомандовал юноша и, не отводя взгляда от девушки, протянул руку назад. Не подходите слишком близко. Дайте ей воздуха.
Просьба не заставила себя долго ждать. Молодой служитель собора вложил флягу с водой в протянутую руку юноши. Молодой человек набрал в рот воды и со всей силой выдул ее в лицо девушки. Ее глаза широко распахнулись, и она резко села, хватая ртом воздух.
Посмотрите на меня, юноша участливо заглянул ей в глаза, нежно ладонями удерживая ее голову. С вами все хорошо?
Д-да, девушка испуганно попыталась оглядеться, но заботливые руки заставили ее сфокусировать свой взгляд на лице молодого человека. Спасибо. Я в порядке. Спасибо.
Хорошо, юноша добродушно улыбнулся и, встав, обернулся к толпе. Внимание! Теперь послушайте меня!
Люди притихли, но молодому человеку этого показалось мало, и он запрыгнул с ногами на скамью. Он был очень красив и молод. Аккуратно подстриженные русые волосы падали ему на лоб, а голубые как утренние небеса глаза, смотрели на людей, и в них горел огонь огонь справедливости, которую Феб боготворил, и из-за которой, не смотря на возражении матери, пошел в полицию. На нем был синий сюртук, весь расшитый красивым узором из серебряных нитей, белая атласная рубашка и черные брюки, заправленные в высокие солдатские сапоги из черной кожи, единственная вещь из стандартной формы полицейского. На серебряной бляшке ремня юноши была изображена водяная лилия, символ чистоты и безгрешности.
Надеюсь меня всем видно и слышно! Меня зовут Фэб Шатопер, и я сотрудник полиции!
Недоверчивый шепот пролетел в толпе, но тут же стих и юноша продолжил:
Я знаю, что городская полиция не оправдала ваших ожиданий, но паника только ухудшает данное положение. Я человек слова и признаюсь честно убийца жесток и очень хитер, но он остается человеком, а людям свойственно ошибаться и платок, о котором сообщил мой друг и напарник, месье Либертье, это его первая ошибка и, уверяю вас, последняя. Мы найдем его. Чего бы нам это не стоило. Перед лицом свободного французского народа, я обещаю, жертв больше не будет. Я не допущу. Фэб сделал глубокую паузу. Мы все не допустим. Запомните, тот ужас, который охватил наш город, только объединяет нас, а когда французский народ един, в чем мы не так давно убедились, его невозможно победить.
Люди слушали полицейского как завороженные, и когда он закончил, по собору пронесся довольный гул.
Он прав! Мы едины! Нас не победить! восклицали люди.
Но что будет, когда мы его схватим? Вы будите его судить? вдруг раздался голос из толпы.
Его будут судить. Но не я. И не судья. Его будете судить Вы народ. И это будет самый справедливый суд! Шатопер говорил так уверенно, что ему невозможно было не поверить.