И что же рассказывает пьяный Боров? равнодушно спросил Шатопер, открыв свое измученное лицо.
Иди и сам послушай. Он вечно сидит, в самом дальнем углу. Каждому собутыльнику рассказывает свою душераздирающую историю, если россказни старых пьяниц тебе интересней, обиженно надув губы и сложив руки на груди, фыркнула Флер ле Солей.
Что ж, раз я уже здесь, почему бы не послушать. Все равно других идей у меня нет, полицейский медленно поднялся на ноги и, осунувшись, направился к двери.
Ты точно не хочешь снять напряжение, красавчик? вновь игриво окликнула его девица. Ты заплатил кучу денег.
Это уже не имеет значения. Ничего уже не имеет значения, не оборачиваясь, ответил Феб и вышел из комнаты.
Пьяный Боров сидел в самом темном углу, отдельно от всеобщего веселья. Его стакан был пуст, и он, опираясь своим мощным и неповоротливым телом на стол, опустил громоздкую голову на грудь. Рядом крутилась молодая девица, сверкая своими прелестями, но мужчина не обращал на нее ни малейшего внимания, хотя еще недавно она сидела у него на коленях.
Шатопер с легким стуком поставил перед Боровом стакан с самым жутким пойлом, которое он пробовал, и тот поднял на него свой мутно-стеклянный взгляд.
Я присяду? больше для формальности, нежели ища одобрения, спросил Феб, которому больше нечего было терять, а надежда иссякла словно свеча, затушенная на ветру.
Валяй, хмуро ответил Боров и отпил из своего стакана, даже не поморщившись.
Полицейский опустился на стул справа от собеседника и равнодушно оглядел молодую проститутку.
Смотри-ка, красивая девушка скучает, пытаясь хоть как-то начать разговор, заметил Шатопер.
Хе! Красивая? Как же? с грустной усмешкой отозвался Боров. Ничего ты не знаешь о красоте, раз заглядываешься на этих шмар. Что, рыженькая уже все? Надоела? Быстро же ты. Обычно от нее до рассвета не выходят.
Не мое это любовь за деньги.
Хаха! мужик разразился громоподобным смехом. Любовь! Ну, ты даешь! Они предлагают свое тело и страсть. О любви и речи идти не может. Если ты пришел сюда искать свою любовь, то ты крупно облажался, малец.
Это точно. Любовь не мой конек. Где же здесь найти красивую, добрую, заботливую
Когда-то у меня была такая. Жули! О, милая Жюли! Боров вновь стал мрачнее тучи.
А что с ней сталось? Феб не знал, что стоит спрашивать, а что нет, поэтому выбирал вопросы интуитивно, что очень сильно напоминало русскую рулетку одно неверное слово и конец.
Боров смерил полицейского тяжелым и хмурым взглядом и вновь посмотрел вперед.
Ее больше нет. Хочешь верь, хочешь нет, но двадцать лет назад, она была самой прекрасной женщиной в этом проклятом месте и мне все завидовали. Я был счастлив. Черт! он вновь отпил из стакана и рукавом рубахи вытер потрескавшиеся губы. Мой нрав, ревность и алкоголь все испортили. Как-то мы вернулись с большой гулянки. Я слегка перебрал, ну и это поссорились мы сильно. Пойми меня. Среди всего этого отребья и уродин очень трудно быть мужем такой красавицы как она. Понимаешь? нервно ломая пальцы рук, Боров посмотрел на Феба глазами полными слез.
Я понимаю. Конечно, заверил смутившийся столь откровенным разговором полицейский.
Я ударил ее. Боже, я ударил ее! Чуть не задушил, но вовремя осознал и остановился. Когда понял, что мог натворить, я испугался и решил свалить от греха подальше, пока не протрезвею полностью и не остыну, но на полпути меня остановил наш сын десятилетний мальчик. Он бросился ко мне и обнял. Я посмотрел в его глаза, и он сказал: «Папа, не уходи! Хочешь, убей ее, но не уходи!»
Шатопер с широко открытыми глазами слушал рассказ пьяного Борова и уже всей душой сочувствовал ему, не смея проронить ни слова.
Я был в шоке! Мой сын! Ее сын! Маленький мальчик и это в его глазах не было ничего кроме какого-то холодного огонька и мне стало жутко. Я оттолкнул его и ушел.
Так она тогда была еще жива? вдруг не выдержал Феб, а собеседник только едва кивнул головой, глядя куда-то внутрь себя.
Я вернулся домой только под утро. Шатопер видел, как все огромное тело этого сентиментального и нетрезвого рассказчика пробрала дрожь, и он судорожно сглотнул. Она лежала на полу, там, где я ее и оставил без сознания! Но она была бела как лист, а на шее длинная и тонкая рана от бритвы. Моей бритвы! Она была мертва, а вокруг ее тела во все стороны разбегалось озеро из крови. Ее крови! Боров резко повернулся к Фебу и, схватив его за плечо, посмотрел в глаза уже совершенно ясным взглядом. Он убил ее моей бритвой! Он убил ее! Мой маленький сын убил ее! Тибальт!
Феб, пораженный до глубины души, не моргая и с приоткрытым ртом, смотрел на этого несчастного человека и не мог сказать ни слова.
Боров отпустил уже онемевшее плечо полицейского и вновь посмотрел перед собой.
Больше я его не видел и даст бог, никогда не увижу. Но меня не покидает чувство, что он будто преследует меня. Двадцать лет спустя я все так же отчетливо слышу его голос «Хочешь убей ее, но не уходи!»
Шатопер был потрясен услышанным и, как загипнотизированный, не мог отвести свой взгляд от собеседника. Из задумчивости обоих вывели чересчур оживленные крики с улицы. Феб только прислушивался в тот момент, когда дверь распахнулась, и на пороге показался молодой парень с большим родимым пятном на правой щеке.
Эй, все сюда! Мы поймали полицейского! крикнул юноша и вновь исчез во тьме улицы.
Толпа в кабаке подняла жуткий шум и, с довольными криками волной повалила наружу. Шатопер был ошарашен. «Не может быть! Это какая-то ошибка!» пронеслось в его голове и он, вскочив с места и расталкивая толпу, тоже бросился к выходу.
Когда Феб все же добрался до двери и вышел под открытое небо, на улице перед кабаком уже было полно народу. Они расположились по кругу, выкрикивая угрозы и насмешки. Шатопер с трудом пытался пробраться сквозь агрессивную и возбужденную толпу, чтобы увидеть того, кто стоял в центре. И его старания не были напрасны. Он протиснулся меж двух в усмерть пьяных громил, и его взору предстало то, чего он никак не мог себе вообразить даже в кошмарном сне. Двое местных ублюдков заламывали руки уже сильно избитому юноше. Они повалили его на землю и принялись пинать ногами. Один из них тот, что поплотнее, схватил за волосы и поднял пленника, смачно харкнув в его окровавленное лицо. Перед Фебом и всей толпой местных жителей на коленях стоял его друг Меркуцио Либертье.
Смотрите-ка, кто тут у нас! Сам страж закона! Наверно порядок пришел наводить! насмешливо громко, будто это представление, воскликнул коренастый и со всей силы ударил полицейского кулаком в переносицу.
Меркуцио, захлебываясь кровью, повалился на спину. Феб стоял скованный от шока, не соображая, что ему делать. У него нет ни малейшего шанса противостоять этой толпе. Это просто самоубийство. Но в тот момент, когда второй из истязателей Либертье худой и высокий, принялся расшнуровывать завязки у себя на штанах и, под одобрительный хохот зрителей, собираясь помочиться на Меркуцио, Шатопер не выдержал. Он выскочил в центр круга и с разбега сбил обидчика с ног, повалив на землю, и нанес пару точных ударов ему в лицо. Оставив бессознательное тело лежать на земле, Феб снова вскочил на ноги и преградил коренастому путь к избитому другу.
Парень, ты чего? Мы же просто веселимся! истязатель был в полном недоумении, как и притихшая толпа.
Ты его не получишь! Как и никто другой! Шатопер решительным взглядом обвел всех собравшихся. Адреналин бил в нем ключом и страх скрылся где-то глубоко в подсознании. Он со мной!
Но он же полицейский! Ты че? раздался недовольный голос из толпы.
Да! Как и я! гордо и с вызовом признался Феб. Отступать уже было некуда, да он и не собирался трусливо выкручиваться.