Тю. Вылечилась, значит? Рудольф Александрович задержал взгляд на лице девушки от ходьбы и свежести воздуха Николина полыхала. Или не выздоровела? он потянулся рукой ко лбу студентки, но она увернулась.
Всё в порядке, Рудольф Александрович. Вот, познакомьтесь, это наш новый студент Андронов Игнат.
Знаю, знаю. Привет, Игнат! Бережной подал руку. Всё нормально?
Вопрос был задан осторожным тоном. Андронов смутился.
Я вас там подожду, Лена указала на коридор.
Не задерживайся. Ждём ещё одного, и по коням, предупредил Бережной, бросив взгляд на свои наручные часы.
Да, Рудольф Александрович, вспомнила Николина на ходу, с нами в колхоз хотят ехать две молодые поварихи. Вместо того чтобы тут, без студентов, бока наедать, пусть помогут стране.
Бережной кивнул:
А кто против? Пусть едут. Только санкцию на это должен дать Орлов. То есть согласие, поправился он, вспомнив, про тюрьмы и ссылки Урала, откуда Игнат приехал.
18
В восемь утра по Москве на бане включился репродуктор и забили куранты Спасской башни Кремля. Студенты, кто мгновенно открыв глаза и встряхнувшись ото сна, кто раскачиваясь, кто перевернувшись с боку на бок, медленно осознавали, где они. Бодрый Евгений Александрович Молотов и угрюмая Гера Андреевна Зайцева, сменив Джанкоева и Иванову, забрали ключ от здания и пошли по коридору в разные концы, проговаривая одну и ту же фразу:
Подъём! Уже восемь утра.
Мало-помалу в туалетах и умывальных комнатах воцарились суета, шум, недовольные переговоры. Первое пробуждение заняло в общей сложности более четверти часа.
Наконец, группы студентов из обоих бараков выстроились на площадке, каждая со своей стороны. Неровные ряды качались, молодые люди осваивались с сумраком над полями, тучами с дождём, с лицами напротив и сонно смотрели на красивого блондина на трибуне в кирзовых сапогах, плотной ветровке и широкополой шляпе. Там, кроме Горобовой и Печёнкина, стояли дежурные преподаватели. Остальные остались под навесами террас, наблюдая за вверенными четырьмя сотнями подопечных с тыла.
Незнакомый блондин выглядел моложаво и подтянуто. Его длинные светлые локоны спускались из-под полей шляпы, загорелые и крупные кисти рук то и дело поправляли выбивавшиеся пряди. Студенты, принявшись гадать, работник ли он колхоза или заезжий, как они, зашуршали голосами. Долго ждать ответа не пришлось. Подняв высоко руку и дождавшись тишины, Горобова без микрофона поприветствовала всех и указала на своего собеседника:
Товарищи, это Сильвестр Герасимович, местный агроном. Сейчас товарищ Эрхард расскажет вам, как вы будете работать.
Предлагаю звать дядьку Сталлоне, тихо шепнул Стас, шаря глазами по рядам девчат, над которыми возвышалась Кашина. Ира тут же поняла его. После Олимпиады в Москве видеомагнитофоны стали частью жизни советских людей, позволяя молодёжи прорываться к просмотрам таких запрещённых в СССР шедевров Голливуда, как «Рокки», «Агент 007», «Крёстный отец», «Челюсти» и другие. Галицкий, тоже понявший, о чём речь, хмыкнул:
Нет, лучше будем звать агронома Герасим. Судя по его сурьёзному виду, он не одну Му-Му утопил.
Грустное примечание вызвало смех. Блондин медленно оглядел студентов по обеим от себя сторонам, словно запоминая их лица, и оглянулся на руководство:
Наталья Сергеевна, может, пусть ребята сначала позавтракают? А то, боюсь, на голодный желудок им никакие указания не полезут, голос мужчины, зычный, звонкий, показался внушающим доверие. Толпа удовлетворённо загомонила и, по сигналу декана, пошла: половина к столовой, другая к дальнему бараку.
Значит, всё же, Сталлоне, подвёл итог Стальнов относительно кликухи для агронома.
Вовочка, а тебе бы тоже подошло имя Сильвестр: ты высокий, красивый, осталось кудри отрастить, поравнявшись со старшекурсником, маленькая Рита мягко взяла Стальнова под руку.
Ритуля, разве мы с тобой не все вопросы выяснили? тихо спросил он, высвобождаясь. Их нагнала Кашина и громко засмеялась:
Ты бы ему, Чернухина, ещё кирзовые сапоги предложила и звание агронома.
Стальнов, уходя вперёд с поднятыми вверх руками, оставил двух «кусачек» на месте.
Стремишься быть первой? Рита указала взглядом на спину Володи.
Нет. Стремлюсь быть лучшей. Я ведь не из Засранска, как ты, а из Москвы, Ира смотрела на Риту, надменно усугубив разницу в росте гордо задранной головой. Коверкание названия родного Саранска вызвало у Чернухиной гнев. Ей захотелось схватить наглую девицу за косу и потаскать по земле; сил на это у маленькой прыгуньи в длину, судя по бицепсам на руках, хватило бы.
Смотри не грохнись с пьедестала, на который громоздишься. Ма-а-асвкичка. Зуб за зуб, глаз за глаз, и, уж если нельзя было кощунствовать над названием столицы, поглумиться над говором москвичей казалось возможным. Ускорившись, Рита оставила Иру позади.
Мордва вреднючая, мотнула Кашина косой. Гена Савченко, наблюдавший за этой перепалкой красавиц, выставил ей большой палец.
Большой квадратный зал столовой пролиновали четыре стола на пятьдесят человек и лавки при них. Стена с окошком для раздачи делила столовую на обеденный зал и кухню. Местный кочегар затопил общую котельную, из трубы бани повалил дым, и уже скоро нагрелись печи, а в бараки пошло тепло. И если вчера отопление кому-то показалось излишним, то сегодня Кашина потрогала батарею с удовлетворением, а в жарко натопленную столовую вбежала тоже с радостью.
Расшнурованные отношения студентов-физкультурников радовали персонал кухни. Ребята перемигивались между собой и с кухарками, кто-то махал рукой из одного конца зала в другой, кто-то кричал, задавая вопросы или отвечая. Определившись с местами в столовой ещё вчера за ужином, сегодня студенты рассаживались, обмениваясь шуточками по поводу рациона на завтрак подали пшёнку.
Щи да каша пища наша продекламировал Галицкий, с аппетитом набрасываясь на еду.
Каша это всегда хорошо, поддержал Стальнов, улыбаясь и дважды подмигнув Кашиной. Это заметил Добров и закапризничал:
Только вот жирная она какая-то.
Ложки тоже жирные. На, протри, Кашина вытащила из кармана куртки бумажный платок и протянула Стасу. Тот сразу подобрел.
Посреди завтрака в обеденный зал вышла повариха, полная женщина, какими зачастую бывают работники общепита, и с добрым лицом. На её голове возвышался белоснежный колпак, талию огибал такой же белизны фартук.
Голос у женщины был низкий, привлекающий внимание.
Ребятишки, меня зовут тётя Маша. Как вам каша? Нравится? спросила она, как воспитатель детского сада.
Нравится, Армен облизал ложку. Тётя Маша расплылась. Но тут встряла недовольная Кашина:
Скажите, а нельзя ли в эту кашу класть поменьше масла? Мы же всё-таки спортсмены, а не курортники. Нам нужно за фигурой следить.
Повариха обернулась к Ире и для выразительности выпучила глаза:
А масла тут, детка, совсем нет. Это у нас молочко такое жирное. Такие женщины редко могли сердиться. Ира посмотрела на повариху с оторопью. В детстве ей не раз приходилось бывать в пионерских лагерях, потом, став постарше, она часто ездила на спортивные сборы, на соревнования и поэтому была абсолютно уверена, что знает, из чего варят кашу.
Так и что, вы молоко не разбавляете?
А зачем, детка? Мы то, что не сливаем, даже скоту неразбавленным даём.
Как это «сливаем»? Почему это вы его сливаете? Савченко посмотрел сначала на повариху, потом на Цыганок. Света перестала есть: ей тоже было не понятно, что сказала женщина. При том, что в городских магазинах всегда был перебой с молочными продуктами, в деревне, где в каждом дворе держали корову, в город везли только то молоко, на которое хватало тары и транспорта, да ещё отсепарированные сливки. Пахту молочную сыворотку после сепарации отправляли частично на скотный двор, поить телят, частично на хлебозавод для дрожжевого теста. Остатки молока скармливали свиньям, коням, скоту и даже птице, замешивая на нём корма. Но и при таком подходе молока оставалось много, и поэтому его излишки на самом деле сливали.