Мейрик бесстрастно пожал плечами:
Не беспокойтесь, любезный, терпение одно из главных качеств дипломата. Я сяду здесь. Он указал на ряд резных лавок, обитых зеленой кожей, расположенных вдоль стен восточного коридора. Вы можете быть свободны, любимец муз и мастер слова Майкл Дрейтон[17] скрасит мое одиночество.
В ответ на недоуменный взгляд старый дипломат вытащил из поясной сумки томик модной в то время «топографической» поэмы Дрейтона с причудливым названием «Полиольбион». Лакей отстраненно улыбнулся шутке и, поклонившись, удалился прочь беззвучный, словно один из многочисленных призраков Вестминстера.
Мейрик присел на скамейку напротив покоев лорда-канцлера, но вместо обещанного лакею чтения поэтических виршей погрузился в глубокое размышление. Злые языки, коих при дворе всегда с избытком, давно уже окрестили испанского посланника графа Гондомара самым влиятельным человеком в окружении английского короля. Вряд ли дело обстояло именно так, однако не вызывало сомнения, что опытный и умелый дипломат приобрел весьма большой вес при дворе короля Якова. Этому способствовало как личное обаяние посла, умевшего расположить к себе собеседников, так и его бездонный кошелек, коим охотно пользовались не только вечно нуждающиеся в деньгах английские лорды, но и сам король, расточительность которого никогда не знала границ.
Из приватных бесед с близкими друзьями, осведомленными о положении дел в государстве, Мейрик знал, что граф Гондомар щедрыми посулами легко вкрался в доверие к королю и под видом дружеских бесед постоянно выведывал у того планы на будущее. Однако о чем не знал дон Диего, зато прекрасно были осведомлены влиятельные друзья Мейрика, собеседник испанского посла являлся натурой на редкость капризной, склонной к пошлому надувательству, причем не ради исполнения каких-либо целей, а просто по прихоти несносного характера. После бесед с королем испанцу каждый раз приходилось ломать себе голову над тем, что из сказанного его коронованным приятелем было правдой, а что лишь порождением причудливой фантазии, ибо король лгал и говорил правду легко, без всякой задней мысли.
Спустя примерно четверть часа дон Диего Сармьенто де Акунья, 1-й граф Гондомар, покинул покои лорда-канцлера. Несмотря на давние торговые связи с Испанией, посланника Мадридского двора Мейрик видел впервые. Видимо, поэтому он с любопытством, граничащим с бестактностью, принялся рассматривать прославленного на родине идальго, где его почитали как победителя великого Фрэнсиса Дрейка в морских баталиях при Байоне и Виго. Пятидесятилетний испанский посол своим видом и повадками весьма походил на старого грифа-стервятника. Сухой, почти лысый, с пронзительными, никогда не моргающими черными глазами навыкате.
Взгляды дипломатов встретились. Не выдержав страсти неукротимого огня, пылавшего в глазах испанца, Мейрик встал со своей лавки и, потупив взор, учтиво поклонился блистательному графу. В ответ дон Диего недоуменно передернул плечами и, небрежным кивком ответив на приветствие незнакомца, размашистым шагом скрылся в дверях палаты лордов, весьма озадачив англичанина решительностью своего поведения в самом сердце чужой страны. Впрочем, долго пребывать в недоумении Мейрику не позволил доверенный секретарь лорда Бэкона, Эдвард Шербурн. Извинившись за нечаянную задержку аудиенции, он пригласил дипломата в покои своего хозяина.
Лорд-канцлер, хранитель Большой печати, пэр Англии и знаменитый философ барон Веруламский и виконт Сент-Олбанский, сэр Фрэнсис Бэкон встретил посетителя за рабочим столом кабинета. Последний раз они встречались десять лет назад, в далеком 1608 году, и был Бэкон в то время не всесильным лордом-канцлером, а скромным регистратором Звездной палаты. С тех пор многое в нем изменилось даже внешне. В январе исполнилось вельможе пятьдесят семь лет. Его волнистые каштановые волосы поредели и выпрямились. Их покрыла густая седина, поседели даже усы и борода. Лицо изрезали глубокие морщины, изрядно его состарившие. Стал он солиднее, полнее. Только светло-карие глаза оставались все такими же острыми и живыми, и виделось в них в одно и то же время сострадание и плохо скрытое презрение к собеседнику. Как согласовывались эти противоположные пароксизмы души в одном человеке оставалось загадкой для большинства современников. Но если верить преподобному Иоанну Дамаскину, относящему сострадание к одному из четырех неудовольствий, то, может быть, в чувствах высокомерного чиновника и не было места противоречию?
Увидев входящего в кабинет Мейрика, Бэкон небрежно бросил в мраморную чернильницу остро отточенное гусиное перо и, отодвинув на край стола толстую рукопись, изобразил на лице приветливость, граничащую с самым сердечным радушием, которое, впрочем, нисколько не обмануло прожженного дипломата.
Милорд, произнес он расстроенным голосом, право слово, неловко отнимать у вас драгоценное время! Но мне было назначено!
Знаю, кивнул Бэкон и прихлопнул ладонью рукопись. Вот уже несколько лет я тружусь над своим «Новым Органоном». Я предвижу для себя судьбу, сходную с судьбой Александра Великого! Нет, не обвиняйте меня в тщеславии, воскликнул он в актерском упоении. Я хочу сказать, что пока память о нем была свежа, его подвиги считались величайшими в истории. Но когда восхищение остыло, римский историк вынес трезвое суждение: «Александр Македонский осмелился бросить вызов мнимым истинам, и в этом его единственная заслуга». Что-то подобное будущие поколения скажут и обо мне. Этой книгой я бросаю вызов новым мнимым истинам. Помяните мое слово, любезный друг, это произведение в будущем прославит меня и прославит Англию!
Счастлив слышать, милорд! Но, к сожалению, я не силен в философии!
В этом утверждении Мейрик ни единым словом не погрешил против истины, чем вызвал снисходительную улыбку на лице лорда-канцлера.
Вам это и не надо, дорогой сэр Джон! Ваша сила не в этом!
Интересно знать, в чем именно? тихо проворчал дипломат, а вслух добавил: Я ваш покорный слуга, достопочтенный лорд!
Высокомерная улыбка не сходила с лица лорда-канцлера. Он внимательно взглянул на собеседника и громко произнес в свойственной ему резонерской манере:
В конечном счете, все мы слуги его величества и должны быть счастливы обратить свои способности на службу королю! А король призывает вас на службу.
Мейрик понял, что началась самая важная часть разговора, ради которой его пригласили в Вестминстер.
Я шахматная фигура в августейших руках, осторожно подбирая слова, вымолвил он, и буду счастлив быть там, куда соблаговолит поставить меня его королевское величество!
Бэкон долго молчал, размышляя, и, как всегда, начал издалека.
Слышал, вы изрядно вложились в организацию экспедиции в Гвинею?
Мейрик согласно кивнул, ожидая продолжения.
Третьего дня граф Камберленд, ведущий судебную тяжбу со своей племянницей Анной Клиффорд, подарил мне юную рабыню из племени фулани. Девушка неземной красоты! Сэр Фрэнсис утверждает, что все племя таково! Я ценю хорошую коммерцию, но, полагаю, агенты компании способны справиться с поставленной задачей без вас? Король желает возвращения Джона Мейрика в Россию, дела в которой с момента вашего отъезда весьма расстроились. Кажется, вы не удивлены?
Нет, милорд!
Понятно! Бэкон многозначительно хмыкнул в кулак и погладил седую бородку-эспаньолку. Король не ставит вам сверхзадач, надо просто восстановить прежнее положение дел. Я писал его величеству, что основы выгодной торговли прежде всего в том, чтобы вывоз товара из королевства по стоимости превышал ввоз. В противном случае дефицит баланса будет покрываться оттоком из страны золота и серебра, чего допустить никак нельзя. Сейчас в Московии мы терпим убытки. В этой связи хочу задать вопрос, который волнует меня уже некоторое время.