Она сама сообразила, что сказала не то, но было уже поздно.
Очень удобно, пугающе задумчивым голосом протянул Сидше. Вы искушаете меня, Фогарта, а ведь я человек слабый. Знаете, как говорят на юге? Молчаливость сестра ума и мать долгой жизни.
Фог бросило в холод. Ощущение беспомощности, подспудно дремлющее в груди, ожило, и сердце стало биться гулко и болезненно.
«Я справлюсь?»
Как совладать с порогом морт, как вернуть память Алаойшу, если даже капитан-контрабандист вертит ею как пожелает, безо всяких зелий легко заставляя говорить то, о чём она хотела умолчать?
«Не могу не справиться».
Вы что-то побледнели.
А вам весело.
Вы спрашиваете?
Нет.
Чудесно, коротко хохотнул он и слегка подтолкнул её вперёд. Прошу. Располагайтесь, где и как вам угодно.
В каюте Фог сразу отошла в сторону, присела на свой сундук, по-мужски подогнув под себя ноги, и только потом огляделась. Жилище Сидше было на удивление скромным для удачливого контрабандиста ни украшений, ни трофеев; по стенам тонкие тёмно-синие гобелены с серым орнаментом, едва прикрывающие обшивку, на полу в три слоя ковры с коротким ворсом. К одной из стен крепился винтами ящик, с потолка свисал дешёвый шар-светлячок с мирцитовой капсулой, иллюминатор наполовину прикрывала шторка, а ложе представляло собой два тонких одеяла и продолговатый валик-подголовник.
Что у вас в сундуке, Фогарта?
А что у вас вон в том ящике?
Разные бумаги, ничуть не смутился Сидше и уселся на пол напротив неё, глядя снизу вверх. Фог только сейчас заметила, что глаза у него слегка подведены по верхнему веку. Одежда. Книги. Чуть-чуть того, чуть-чуть этого.
Разные механизмы, тщательно подражая его тону, ответила Фог. Одежда. Специи. Набор для умывания Чуть-чуть того, чуть-чуть этого.
Набор для побега, для путешествия или для поисков?
Для поисков.
Человека или вещи?
Капитан был мягок, но настойчив, как морской прибой, обтачивающий даже гранитные скалы.
Человека, осторожно сказала Фог. Больше не спрашивайте, хорошо?
Сидше улыбнулся и в который раз за вечер пригладил волосы.
Пока не буду. К слову, искать его вы собираетесь случайно не на Кашимском невольничьем рынке?
Фогарта нахмурилась, вспоминая карту. Оазис, упомянутый капитаном, находился к юго-западу от Шуду, в глубине пустыни, а город Дабур строго к западу, ближе к горной гряде. Могли ли эстру, оказавшегося сразу после сброса в Земле злых чудес, схватить работорговцы? В Ишмирате или Лоргинариуме это даже звучало немыслимо, но после того, как Сидше рассказал о торговле «юными красавицами» из кимортов, она ни в чём не была уверена.
Сердце точно ледяная рука стиснула. Фог зажмурилась и потрясла головой, отгоняя ненужные мысли.
«Нельзя бояться. Главное очертить круг поисков, а уже там можно расспросить людей об эстре-бродяге. Алаойш не из тех, кто проходит, не оставив следов. Его будут помнить долго».
Нет. Не там. А зачем вам лететь в Кашим?
За прилавком присмотреть, а то что-то мне письма управителя не нравятся, недобро усмехнулся Сидше. Люди от денег портятся. Не глядите так сердито, красавица, в Кашиме не только рабами торгуют. Туда всё редкое, всё запретное везут. Не желаете взглянуть одним глазком?
Не желаю, терпеливо улыбнулась Фог. Она уже начала привыкать к лукавым манерам капитана; это немного походило на ученичество у Алаойша. Только теперь вместо хитрых, постоянно удивляющих трюков с морт были слова. Я тороплюсь.
Сильно?
На дирижабле успею.
Ой-ой, не загадывайте, нарочито серьёзно покачал головой Сидше. Лучше скажите, вам цукатов довольно было? Или не откажетесь разделить со мною трапезу, а потом скоротать время скажем, за игрой в на-джи?
Поужинать я не против, честно созналась Фог. Но потом хотела бы почитать кое-какие записи. Мне нужно для дела.
Ну что ж, сыграть и в другой раз можно, пожал плечами Сидше, ничуть не огорчаясь. Пойду принесу что-нибудь. А вы бы спустились пока на ковёр, красавица. Или брезгуете рядом со мною сидеть?
Фог глубоко вздохнула, понимая, что её цепляют на крючок, как ту рыбку, но всё равно слезла с надёжного сундука.
Ковры у Сидше оказались очень мягкими.
За ужином приходилось следить за каждым словом и действием. Вспомнив, как с помощью морт распознавать состав незнакомых препаратов, Фог сперва тщательно изучила жаркое, затем тонкие чёрствые лепёшки, крупно нарезанную ригму и травяной настой в чайнике. Оказалось, что два куска мяса из тех, что лежали ближе к её краю блюда, и часть фруктов были напитаны незнакомыми снадобьями. В первом случае Фогарта с горем пополам распознала снотворное, рискнув и капнув немного мясного сока на язык. А вот отраву в ригме, как ни терзала тонкие ломтики силой морт, не определила.
Сидше довольно жмурился и улыбался, неторопливо кроша лепёшку.
Что там? наконец сдалась Фогарта, чувствуя себя зверюшкой в балагане.
Любовное зелье, пробуждающее страсть, с удовольствием пояснил Сидше. Не сильное. Но действует забавно.
А в мясе снотворное.
Рассказать, какое именно?
В редких снадобьях он разбирался, как оказалось, не хуже Алаойша. А то и лучше если учесть, что над морт власти не имел, зато мог различать тончайшие оттенки вкуса и запаха, помнил, какие яды темнеют от солёной воды, какие шипят от вина, какие можно вывести без вреда для тела и через час, а какие лучше и не нюхать Фог слушала как заворожённая и думать забыла о том, чтобы почитать перед сном записи об эхе Миштар.
Потом Сидше отвёл её в умывальную комнату и отправился в обход по дирижаблю. Наскоро ополоснув лицо и руки, Фогарта вернулась в каюту. Веки смыкались сами по себе; капитан же не сказал ни слова о том, когда вернётся. Засыпать же на ковре в углу после будоражащего воображение ужина не хотелось совершенно.
Да уж, пробормотала она, раскрывая сундук. Правда, что ли, на потолке себе постелить?
В багаже отыскался и утеплённый плащ, который сошёл за одеяло, и запасная хиста, чтоб свернуть её и положить под голову.
Приспособить механизм прилипания «неподъёмного» сундука к полу для сна на потолке оказалось минутным делом. Поворочавшись немного, Фогарта убедилась, что морт держит крепко и ночью на капитана не свалится ничего и никто и только тогда укрылась с головой. Неяркое сияние от шарика-светлячка спать не мешало, а тихий, едва различимый гул, исходящий от дирижабля, ещё и убаюкивал.
Что именно Сидше подумал о дремлющей на потолке гостье, Фог так и не узнала.
Но снился ей почему-то мягкий, искренний смех.
«Затея с камнем памяти неудачна, стоит уже это признать.
Полтора года ушло у меня на то, чтобы создать бледное подобие сего легендарного предмета, но он совершенно бесполезен. Вновь приживлённые воспоминания вызывают у эстры не больше чувств, чем у любого другого чужака. Даже я, кажется, чувствую к дочери Д. больше любви и сострадания, чем он сам.
Не понимаю, говорит Д., почему я должен быть рядом с нею. Разве она не может заработать себе на хлеб? Я хочу странствовать, не держи меня.
Я спрашиваю: ты помнишь её?
Д. отвечает: да, и что с того?
Что сказать ему на это, я не знаю и не могу удерживать его боле.
Он сказал, что уйдёт через три дня, и оставил камень на столе в лаборатории. Может, что-то не так с расчётами и воспоминания недостаточно живые, но, сдается мне, дело не в этом. Сама по себе память картина, вырванный из книги лист. Если задуматься, то заключение в камень воспоминаний ничем не отличается от подробных дневников. Да и я, читая среди ученических тетрадей заметки на полях о своей любви к Н., уже не чувствую того жаркого томления Желания истёрлись о время и превратились в выцветшие буквы.
Или то перемены во мне?
А как сильно эстра отличается от киморта, которым был? Так же, как я теперь от того неискушённого ребёнка, жившего почти триста лет назад? Или ещё сильнее?