«Ты ли тот, который должен прийти, или ожидать нам другого?»
Выучил? у редактора тревога.
Такое мне неведомо.
Память хорошая? Валя, будто с ребёнком.
Не жалуюсь. Я из тех, «кто видит сны и помнит имена, кому в любви не радость встреч дана, а тёмные восторги расставанья».
Волошина любишь?
«Венок сонетов», и её муж не лыком шит.
«Corona astralis», далее веду игру.
Ну, эрудиты собрались! в рифму редактор.
Разговор о моём предшественнике.
Муратов:
Не перейми его скандальность.
Такую «скандальность», как у Тоши Егорцева, ведь он борец за справедливость, мне и перенимать не надо.
Тошу жаль, Валентина, по-моему, глупенькая.
Добрый он! из фотобудки Валуй.
Докатился с пьянкой до грузчика, ирония Фёдора Ипполитовича.
Они провинциалы, но приняли меня с почётом. Я не Белозёркин, оценили. Если б не я, век бы им с Павкой. Тупой сын какого-то лесника. У меня аппаратура (у них один магнитофон на всех). Дама по уши
С местной знаменитостью с Феодором (у него и Елена, декоратор), думаю, найдём общее. С гением фотоснимка Валуем, уже. Расспрашивает о моём крае, более центральном. Мечтает побывать там с дочкой по имени Шурочка. Георгий (коллеги зовут Гошкой) короткий, кругленький, подойдёт на роль ординарца!
Какой глупый вывод! Разве «с почётом» приняли? В шоке: вместо вполне нормального Павки Белозёркина явился этот Гусь
Удивление, но имеет оттенки: от доброго (Валя, Фёдор, Гошка) до злобного (Муратов). И Леонтий был не рад. Володя подметил и «шепелявость» Кочнина «от плохо вставленных зубов», и «резиновость» Муратова. Колкие наблюдения о Вале
«Книгу амбарную» Бийкин ударил бы об пол, но картонная обложка сработана на века, и не будет никакого урона. Вот бы владельца, этого кривляку в каскадёрке! «Очки тёмные, кепка модная», возмущение редактора.
А вдруг врёт парень вопреки обещанию быть откровенным? Между строк бравады горечь. Будто на котурнах и готов с них шмякнуться. Дневник от этого увлекательней.
У Бийкина теперь кое-какая информация. Правда, Бийкин-«исследователь» не доволен: мнения других фигурантов этой, возможно, криминальной истории, в отличие от показаний Володи, не на бумаге, а некий материал в голове. Но, как охотник, вышедший на тропу добычи, надеется: нужные факты из головы выйдут. Надо только шевельнуть память. И теперь о Гусельникове судачат: и тайно, и явно, и официально, и взахлёб.
Отца Павки, Ивана Павловича Белозёркина знает Бийкин, как и других руководителей (не лесник он, а лесничий, глава целой конторы), а его сына не видел никогда. «Этот парень длинный вместо моего огольца. Вбегает ко мне в кабинет, напугав секретаршу: Вы не могли бы прекратить выделение леса под рубку тем предприятиям, которые не вывозят срубленные деревья из тайги? Нет, вы подумайте, каков Гусь!»
Бийкин улавливает шуршание над потолком, будто там, в глубине чердака кто-то не спит, живя тайно. В этот день на первом этаже пустуют комнаты для газовиков, которые работают на трассе. И на втором никого, кроме Бийкина, да мамок с детьми, у них ранний отбой. Вверху топают! Вроде бы низковато, но ходят
Вахтёр Федуловна вяжет палантин, длинный, как невод.
Снег стронулся, нехотя откладывает работу.
От площадки второго этажа лесенка вверх, к люку. Бийкин открывает ключом, который дала Федуловна. А тот ходит! Поднимает крышку с опасением удара ею по голове, но шум утихает! Неповоротливая бабка в телогрейке глядит на храброго корреспондента.
Бийкин в тёмном нутре. У фронтона вполне можно ходить во весь, и немалый рост.
Кто тут?
В ответ вихрь в темноте и грохот на тротуаре. Слуховое окно настежь. В нём видна главная улица, неоновые буквы ресторана «Рассвет над Лысьвой». Под фонарём обитатель чердака бежит к выработанному карьеру. Миновав ресторан, попадает в тень. Как одет, не разобрать.
Вполне реально, такого роста мог: на доме кое-где скобы, а от страха быть схваченным прыгнул в сугроб. Вон ямка, хотя, наверное, от капели.
Бийкин прикрывает окно, закрыть не вышло.
Федуловна комментирует:
Ослобонятся из лагеря, и ну, шастать верхотурами! Пойду-ка, проверю входную дверь: на два оборота или на один.
Бийкин и у себя «проверяет».
«Зачем вы читаете мой дневник?» У этого бомжа поставленный голос? Хотя, кого только нет в этих краях! Кремлёвский часовщик отбывает в колонии номер три. Актёров немало. В оцепке театр, какого на воле нет в некоторых городках. Бийкина на премьеру пригласил замполит колонии: материал для внутриведомственного журнала «К новой жизни». И вот диктор бегает чердаком, вопрошает по телефону
Но нет, никакой не диктор, не актёр, а именно тот, чей дневник найден в тайнике этого видавшего виды стола!
В доме тишина и во всём городе. А вот и локомотив, бьют о рельсы колёса. Мимо поезд: с юга на север, а потом встречный: с севера на юг.
Глава четвёртая
(8 февраля, суббота)
Дай ему в руки автомат
Утром отдаёт материалы машинистке: дежурная хвала аккуратному почерку.
Планёрка.
Виталий Андреевич опять закрывает полосу, Валя глядит в макет на краю редакторского стола. Фёдор обещает репортаж «Спектакль в клубе». У меня готова корреспонденция из девятой школы, там преподаватель литературы добровольно ведёт историю литературы.
Ладно, кивает редактор. На вторую моя статья на партийную тему Фотографии готовы?
У меня, эн-та, пара снимков, да три негативы
Ладно, делай быстрей, чтобы меньше негатива, больше позитива Вон опять какие тёмные фотографии на третью. У тебя не нашлось чего-нибудь попраздничней к «Празднику Труда» Виталия?
Один, эн-та, их передовика
Ладно. Виталий Андреевич, а ты останься
Вита, в дневнике, ну, этого парня, Гусельникова
какие-то воспоминания
А про редакцию?
Ничего.
На этом вранье и надо было прервать беседу.
Лёня, а, правда, что он умер прямо в тот день, когда его уволили? Вроде, молодой специалист и увольняют
Специалист он никакой. А характер, не приведи бог! Думаешь, я с ним не разговаривал? По-доброму! Он молодым был (у меня сыну Денису семнадцать). Я к нему, как к сыну У мамки моей чуть не инфаркт из-за Володи! Ерунда такая: дефицитные ковры выделяют начальству. Директор Промторга Мефодий Игнатов один ковёр и мне навязывает. Беру на горе для моей мамки!
Леонтий говорил спокойно, но как дошёл до «ковра»
Твой предшественник тебе не ровня. Ты работаешь. А он воевал. Такая категория: дай им в руки автомат пол-Удельска перестреляют. Из вольнодумных. Нагородят, а нам расхлёбывай. Кочнин глядит опасливо, будто проверяет, нет ли у Бийкина магнитофона? У таких героев не ум, не знания природы вещей, не опыт житейский, наконец, а только желание под свои идеи приспособить непонятное и рубить, камня на камне не оставляя, по головам! Резать так по живому!
Толстощёкое лицо Кочнина налилось краснотой, руки дрожат.
Что натворилон?
Натворил! Творец! Творюга Носитель правды! Я от него требую работу, но работает он мало Федя о нём: «Такие плохо кончают».
А он мог «плохо кончить»?
Была версия: не умирает, не уезжает, а убивают в колонии, куда его впихнул один влиятельный в городе гражданин начальник. Некая непонятка: парень из душа, а на руках микро-фрагменты почвы. Какой, дознаваться не стали.
Леонтий Фролович в сомнении: ещё говорить или нет? На лице Бийкина доброта интервьюера: говори, старик.
Нет! Доказано, поворот головы к подоконнику, где выводок кактусов, Программа у него! Таких гадов с программами давить в колыбели! Такие всё хотят перевернуть, хоть трава не расти. Лёня дёргает шеей, будто скидывает невидимый хомут, дабы тот не превратился в удавку, а то умрёт в один момент, как от пули
И у Феди интервью:
Воевал, автомата ему не хватало?
Объясняю ему разницу между рыцарскими романами и жизнью. Хочу от края оттащить И он не был полоумным. А так, добровольно ушедший