Перевёрнута страница
Anno
За этим словом и число, и «август» на русском. Только слово «год» на латыни. И опять ощущение: автор глуповат. Итак, воспоминания кончились. И далее именно дневник, в котором, наверняка, информация об удельских днях, и о дне гибели, если она была!
«Kenst du Land, где небо блещет». Солнце горит над осенней тайгой, над рекой и над скалами. Я парю над землёй. Я лечу, ощущая себя жизнеспособным.
Это Удельск?! Будто еду и лечу в один населённый пункт, а прибываю в другой. Город не имеет центра, одна окраина.
От аэродрома на автобусе.
Кому в «Центр»? Выходите!
Деревянной лестницей, напоминающей корабельный трап, сброшенный в город, как в море, на некое плато, которое и претендует на центр. Тут пятиэтажки из кирпича. А в городе много деревянных изб. Наш пострел куда-то поспел
Редакция (пять комнат) на первом этаже административного здания (их два, это с колоннами).
Моего будущего шефа зовут Леонтий Фролович. Оригинальные имена. А фамилия Кочнин идеальна для того, кто нашёл некую кочку в данном болоте. Толстоват, лысоват.
Шево надо? шепелявость не природная, плохо вставлены зубы. Вы к кому?
К вам, ведь вы редактор? выкладываю документы.
А где Белозёркин?
Мы поменялись.
По-ме-ня-лись?!
Чтоб открыть путь на ваше плато, я убил Павку Белозёркина, моего однокашника на факультете журналистики.
Редактор оглядывает багаж:
Что за аппаратура?
Магнитофон, пишмашинка
Личные?
Личные отличные.
А в этом чемоданчике..?
Бумаги, блокноты. «Дипломат», кейс, а по имени одного американского супермена «Джеймс Бонд».
А-а, супермен
И пиджак личный
Ну, да. Хороша экипировка.
Он перебирает вырезки с моими материалами:
О пианистке нормально О спектакле ни-че-го А у нас будешь про назём да про навоз, на «ты».
На-зём?
А тоже навоз.
Мне обещали именно в производственно-хозяйственный! Я в отделе культуры работать не буду.
сельскохозяйственный.
«Нет пределов познанию и любое знание постижимо для пытливого ума».
С этим согласен. С жильём у нас худО! нажимая на «о» Белозёркин местный, сын главного лесничего. Придётся тебя домой к себе весть. Гостиницы нет путём
Путём?..
Только непутёвая
Не имеет значения.
И там у тебя жилья нет?!
Кое-какое.
Плохое?
Никакое.
Ни туалета, ни ванной?
О, мне бы ваши понятия
Там у тебя родной город, а ты явился да ещё говоришь загадками.
Но ведь я к вам «пришёл к своим, что ж не принимаете»?
Да нет, принимаем, направление-то есть.
Решил я с круга сойти. Судьбой одно дано, но я опровергаю идиому: «Не властны мы в судьбе своей».
Романтик!
Нет. Романтика удел юных.
Он опять в документ:
В двадцать два всем кажется, что юность позади
Двадцать три мне стукнуло третьего августа. Вот так «страна Гергесинская!» И что ж теперь? Отряхнуть прах с моих чемоданов и обратно в АН?
Кочнин терпелив, как лошадь, комментарий Бийкина. Тоже мне мессия! Я бы показал ему «страну Гергесинскую», но, главное, Содом и Гоморру.
Вызывает подмогу чету Муратовых. Их портреты.
Всеволод Акбулатович упакованное в синтетику изделие среднего формата. Немнущийся, но гнущийся, будто резиновый. Голова напоминает старинную укладку бриолином, брови лоснятся, угольные гляделки горят.
Жена Муратова. Валентина Ильинична. Старовата, но велит звать Валей. Её портрет. Глаза распахнуты. Широкий лоб. Светлые волосы туго на затылке. Лицо бледное, не как у её желтокожего супруга. Она умней его, но при этом рядом с ним, как Дездемона, тонкая и хрупкая. В кольцах камушки по килограмму. Вот бы пощёчину внешней стороной такой ручонки!
Кассио сопливый, реакция Бийкина.
Пока они оба вникают в мои творения, передавая друг другу газетные фрагменты, редактор к начатой теме:
Да, и мне было двадцать два
У каждого индивидуальное время. Я даю себе тридцать три года.
В пылком лице Муратова (ему-то более тридцати) улыбка, но померкшая от мимики Валентины. Она не на мужа глядит, она сама отыскала мой взгляд. Тёмные фильтры моих очков отпугивают, но не всех. Муратов на лице мадам читает ревниво с пятого на двадцать пятое.
Пишет он неплохо. Публикации у него неплохие, у вас, Владимир, она отдаёт мне «шедевры».
В ответ целую её ручку, тяжёленькую от камней.
Галантный! ирония её супруга. Надо бы его замом, и зама у нас нет.
Ладно и сотрудником. Ох, трудно будет парню, да и жить негде! подводит итог шеф.
Так, не триумфально, меня приняли на первую в моей трудовой биографии работу.
«Сама отыскала мой взгляд». Как это понимать?.. Намёк: втюрилась? Врёт?
«Книга амбарная» «отвечает»:
Anno Опять пора записать в дневник, необходимая вещь, но необходима и полная откровенность. Это у меня будет!
Значит, не врёт? Вот гадёныш
Редактору не пришлось меня «весть» к себе домой. Я переночевал на редакционном диване. Диван удивительный! В его глубине что-то звенит, гремит. Сон, будто я играю на органе. Ха-ха-ха!
Ха-ха-ха! Читатель (не его предшественник) знает, над чем смеётся. В ящике для белья не бельё, а винные бутылки гонорар уборщице Зое Прокофьевне, даме принципиальной, пока не о деньгах.
Я раньше всех на работе! Мой непосредственный начальник Муратов:
Стол тебе маловат.
Мне все столы маловаты!
Да, этот парень был огромным, некоторые говорят: длинный. Бийкин, например, метр восемьдесят два.
Идём в гараж. Там редакционный шофер Миньша (шофёров в Удельске зовут на «ша»: Петьша, Геньша) оглядывает брюки:
Кожзаменитель?
Натюрлих.
Ого! Не продаёшь?.. А нафига вам такая гробина? Берёте, чё ли?
Я тренируюсь говорить «чё ли». Решаем «несть», но до редакции не дотащили. В моих «апартаментах» нет письменного. А в редакции как-нибудь. Нанимаю грузовик и перевожу предмет мебели в посёлок газовиков. Это микрорайон Удельска. Далековато до редакции, но мне надо больше ходить, тренировать сердце.
И у того были «планты». Один пункт, как у Бийкина (ходить пешком), хотя его сердце не нуждается в тренировках. Да, эти «длинные» люди бывают дохляками.
В посёлке газовиков ресторан «Рассвет над Лысьвой» из стекла и бетона. Жилые дома с коммунальными удобствами. Например, у меня. Рад цивилизации. В первый день был напуган. Павка Белозёркин ни слова о быте, одни хвалы
Бийкин глядит на стол. Давно ли тащил его возлагавший надежды Гусельников?..
Немного о нём, уважаемом Никакая это не «гробина», удобный и капитальный. Аура бензиновая отмыта глухонемой уборщицей, она и полы вымыла.
В нижнем ящике тайник моего предшественника, которого из редакции уволили, и он умер.
Выходит, Бийкин в этой очереди не крайний, наверняка, и за ним заняли? Если и не заняли пока, то займут.
Anno
Проглядывая подшивку, говорю Муратову:
По-моему, мой предшественник Антон неплохой журналист. Вот фельетон, автор «Тоша Егорцев». «Не стая воронов слеталась» О квартирных махинациях
А-а Он на тот момент командовал (Кочнин в отпуске). Горком не одобрил, так как среди этих «воронов» руководители города. С тех пор ни одного номера не идёт без одобрения горкома. О тайнике: Водку он там прятал. Кроме водки ему там прятать было нечего.
Не скажи! Да и водка туда не влезет. Мало того, в редакции, где находился в то время этот мебельный шедевр, не та атмосфера, чтоб бутылку в тайник прятать. У Феди, наверняка, наливают.
Кстати, другие коллеги по перу Иванов Федор Ипполитович. Его ребёнком привезла в Удельск мать, школьная учительница из Подмосковья к отбывавшему за драку Фединому отцу. Он там умер, так и не выйдя. Мать и теперь жива. В городке этом немало лагерей. Он в кольце исправительно-трудовых учреждений. Выходцы «Удельлага» вольно работают на предприятиях, на объектах строительного управления номер тринадцать. Где другие двенадцать, никто не ведает.
Федя Иванов, будто постоянно поддатый. Дружки (шоферня) на «моём» диване. Что они там делают? Наверное, выпивают.
Ещё один обитатель редакции: Георгий Валуй. Удивление на розовом лице: «Вы тот, кто должен быть? Или уедете, и пришлют другого?» Невольная, но едва не буквальная цитата из Евангелия от Луки, глава седьмая, абзац девятнадцатый.