Арф? с радостным удивлением откликнулся он, в отличие от Брана не противясь объятью. Как ты? Когда ты?
Я приехал сегодня после рассвета, Двир. Ты служишь здесь?
Да, я стряпчий.
А где живешь?
У нас дома.
Он еще стоит? Однако.
Что ты? Его же строил отец.
У меня два прошения, Двир. Потом я бы хотел заглянуть домой.
Служба заканчивается лишь после заката, но я, конечно, отдам тебе ключи. Лицо брата вдруг омрачилось. Правда, там Нерис Пожалуй, тебе все же не стоит идти домой без меня, продолжил он упавшим голосом.
Что за Нерис? Собака?
Нет, это моя
До нас донеслось хихиканье. Оказалось, что несколько писцов, сидевших около лестницы, отвернули свои уши от просителей и с любопытством слушали наш разговор.
Арф, смущенно пробубнил Двирид, мы мешаем здесь. Встретимся у дома на закате. Мне нужно идти.
Опустив голову, он стремительно зашагал вглубь зала. Стремительно, но теперь осторожно, опасаясь наткнуться на кого-нибудь, кто окажется менее дружелюбным. Я узнал эту походку. Когда мой брат выныривал из своего внутреннего мирка, он ходил так, будто все окружающее его было сделано из хрусталя, в то время как на самом деле он был куда хрустальнее окружающего.
Итак, ни друг, ни брат не оставили своих дел ради меня хотя бы на осьмую свечи, отложив на потом разговоры о моем прошлом, здоровье и целях. Пожалуй, я оказался бы заурядным себялюбцем, если бы пожелал этого. В конце концов, что плохого, если они выросли непраздными людьми? И все же мне было обидно, как буднично мы увиделись.
Ярус стряпчих поприветствовал меня бешеными воплями какого-то несчастного. Он носился взад и вперед по длинному сырому дурно освещенному проходу, вдоль которого были установлены скамьи, усеянные, как ни странно, в той или иной мере зажиточным людом. Я помнил, что проход загибался и прямоугольником опоясывал служебные помещения, перегороженные множество раз таким образом, что внутренний прямоугольник разбился на целые соты из крохотных комнат-ячеек. Каждый стряпчий владел собственной каморкой, однако те, чья дверь выходила прямо в проход, ведущий к лестнице, обладали большими правами и преимуществами. Тем временем бешеный поскакал на меня. Он все время повторял что-то наподобие: «Приноси-и-л!» и указывал сидящим в сторону коморок стряпчих, будто пытаясь призвать их на помощь. Его увлажненные глаза отчаянно скользили по скамьям, ни на ком не задерживаясь, при этом он попеременно хохотал. Уже в следующее мгновение наперерез бешеному тяжелой походкой шагал появившийся со ступенек спешенный всадник. Не упало и горсти, как вскрики умолкли внизу.
В третий раз отказали. В третий, молодой человек, неторопливым густым голосом проговорил по-морскому загорелый седобородый купец, расположившийся на скамье неподалеку. Он вежливым жестом указал на соседнее с ним пустующее место.
Прошу простить, господин купец, поклонился я. Я спешу к стряпчему по делу.
Ну, конечно, кивнул седобородый, как и все здесь. А вы по какому, простите за любопытство?
Духовному.
Ах, да. Этот плащ. Вы, разумеется, чтец?
Арфир-чтец, к вашим услугам, ответил я, чувствуя, что чтеца во мне узнают, пожалуй, быстрее, чем мне бы того хотелось.
Дилан-корабел, к вашим. Да вы не тушуйтесь, господин Арфир! воззвал купец. Стряпчий, к которому я приглашен, как раз скоро должен освободиться, другие примут вас не раньше. Ладья у меня припозднилась, видите ли, идет с края света, напрямую в наши моря оттуда не попадешь. Ей приходится огибать полмира, мне объясняться с Управой, и, право, не знаю, что сложнее. Но верите ли, в третий раз.
Вы об этом помешанном? уточнил я, устроившись рядом с корабелом.
Я бы лучше сказал, о непутевом. Ему уже было повторно отказано на прошлой неделе, но он все-таки явился еще раз не может смириться, а между тем случай совершенно безнадежный. Вот вы, чтецы, уважаете письмена и свитки, а этот парень отнесся к ним легкомысленно и поплатился. На Утесе он появился недель семь назад, полагая ненадолго остановиться здесь и разыскать судно, уходящее на юг. У этого горемыки странная мечта попасть к южанам не для торговли или иных понятных дел, а чтобы выяснить, так же ли они смеются, как кимрийцы. Я говорил ему, что бывал за морем множество раз и не обнаружил особых отличий, но вряд ли это принесло ему утешение.
Вы знакомы с ним?
Почти в той же мере, что и с вами. Месяц назад он сидел на том самом месте, где вы нынче, также дожидаясь стряпчего. Тогда он еще не был так отчаян, обладая способностью изъясняться и даже беседовать, как образованные люди, ведь это было его первое посещение ратуши. Он приехал на побережье с северных гор и, как я сказал, собирался в дальнее плавание. Естественно, такое путешествие предполагает значительные траты, поэтому несчастный продал дом со всем имуществом, и на бо́льшую часть денег приобрел яхонт. Прибыв на Утес, он поспешил к нашему меняле Корину, именующему себя златником, но не продал камень, а отдал на хранение, получив обычную в таких случаях расписку. Затем бедолага добрался до пристани и, к своему ликованию, нашел нужный корабль, готовящийся к отплытию через два дня. Вечером на радостях он хватил лишнего в харчевне на постоялом дворе, где остановился. По пробуждении в своей постели засветло с треском в голове, этот мечтатель потянулся к поясу, привычно проверяя, в порядке ли расписка, но ни нее, ни денег на месте не оказалось. Обшарив комнату вдоль и поперек и облазив харчевню, с тяжелым сердцем он вновь отправился к Корину. Однако меняла сделал вид, что видит его впервые. Так непутевый в считанный миг сделался нищим в чужом городе, потеряв дорогу на юг к мечте и на север к дому. Горемыке не оставалось ничего, кроме Управы. Когда он вышел от стряпчего, на него было больно смотреть. Власть в лице своего представителя не только посмеялась над ним, полностью подтвердив правоту Корина, но также допросила его и потребовала найти место в недельный срок. Не хочу кичиться добродетельностью, господин чтец, но я попытался помочь бедняге. Я предложил ему временную работенку в моем мореходстве, но тот был совсем раздавлен и не воспринимал мои слова. Тогда я пихнул ему горстку монет. Как я слышал потом от знакомых, он делал детские попытки обмануть златника. Отыскал несколько держателей кориновых расписок, взял у них образец и нарисовал подделку. Когда он предъявил это художество Корину, меняла лишь усмехнулся и выкинул его из лавки, пригрозив всадниками. Упорствуя в своем безумии, он нанял какого-то проходимца, чтобы тот устроил перебранку со златником и отвлек его внимание, в то время как владелец яхонта проникнет в хранилище. Однако этому «хитроумному» плану не суждено было сбыться, потому как проходимец просто сбежал с деньгами. Непутевый заглянул в Управу еще раз. Теперь он умолял стряпчих за счет казенных средств написать и даже послать гонцов на его родину, чтобы те отыскали местного меновщика, у которого и был приобретен яхонт, меновщик прибыл бы на Утес и подтвердил бы, что камень, хранимый у Корина, принадлежит непутевому. Думаю, его не бросили в подвалы только потому, что он доставляет чиновникам удовольствие своим унижением. Сегодня вы стали свидетелем его третьей попытки. Насколько я понял, он пытался доказать, что приносил расписку в первый же приход, и что она просто затерялась из-за нерадивости стряпчих. Окончание столь печального сказа вы видели. Вы можете подумать, господин чтец, что я заговорил об этом глупом и неудачливом человеке просто чтобы скоротать время или почесать языком. Не скрою, отчасти, да. Но мне занятно вот что. Все это время непутевый ел, спал и сходил с ума на том же постоялом дворе на мои деньги. Распорядись он ими по-другому, устройся на самую худую работу, пусть и не у меня, неужели не смог бы такой нестарый еще и здоровый подняться на ноги, заняться делом, скопить средств и в конце концов пустить их туда, куда он так хотел?