Но я нашёл в себе силу улыбнуться и соврать:
Рад вас видеть.
Мсье ле колонель[21], ответил тот с поклоном. Вы знаете, у меня в Порт-ля-Жуа имеются свои люди.
Не знал, и я посмотрел на человека, прозванного Акадским Иудой, с несколько большим интересом. Расскажите.
Так вот. Седьмого числа в городок пришли корабли из Квебека. Прибыли какие-то вооружённые люди около десятка людей, именующих себя русскими, и около двух рот то ли шотландцев, то ли ирландцев. А ещё какие-то индейцы.
Русские, говоришь Я вспомнил, что именно про русских рассказывали после разгрома при какой-то Мононгахеле, недалеко от форта Дюкень. Интересно, но их всего десяток?
Или чуть больше впрочем, как минимум парочка новоприбывших, вероятно, англичане. По крайней мере, русские общаются с ними именно на этом языке.
Проклятые предатели, вырвалось у меня. Пишон скривился, что меня, конечно, обрадовало, но вслух я лишь сказал:
Я не про вас, я про них. Ну если этих всего, скажем даже, дюжина, плюс какие-то там шотландцы, то почему это должно меня заинтересовать?
Потому, что первым делом они, во-первых, занялись устройством всех местных, особенно беженцев из Акадии.
Ну и зачем им это? Всё равно мы рано или поздно заберём себе и остров Святого Иоанна, и Королевский остров.
Вы совершенно правы, мсье ле колонель. Но есть и во-вторых. Русские объявили о приёме всех желающих и французов, и индейцев в некое новообразованное ополчение. Причём ходят слухи, что целью его является, ни много ни мало, освобождение то ли перешейка Шиньекто, то ли всей Акадии.
Ха-ха-ха, рассмеялся я. Сколько их, ты сказал? Не более дюжины? Плюс какое-то количество сброда то ли из Шотландии, то ли из Ирландии? Ну-ну.
Но русские же помогли французам разгромить Брэддока у Мононгахелы, осторожно заметил Иуда. По крайней мере, об этом только и говорят в форте в последнее время.
Так вот. Человек, которого лягушатники отпустили, рассказал, что этих русских было не менее роты, наверное, даже больше. Впрочем, Брэддок, упокой, Господи, его душу, совершил одну большую ошибку он слишком полагался на колониалов.
Но, мсье, у вас здесь менее трехсот солдат регулярной армии и свыше двух тысяч новоанглийского ополчения И вы, тем не менее, победили при Босежуре после чего форт Гаспаро сдался, а форт Менагуэш сожгли сами французы, когда поняли, что против вас у них нет шансов. И это несмотря на то, что почти вся ваша армия состоит из, как вы выразились, колониалов.
Поговори тут ещё у меня. Сколько у тебя людей в Порт-ля-Жуа?
Двое, мсье. Один из них записался в это ополчение, чтобы держать меня нас в курсе. Вторая как бы это получше объяснить представитель определённой профессии, и именно от неё я получаю самую ценную информацию. Есть и третий он траппер, то появляется в Порт-ля-Жуа, то исчезает, но он мой связной.
Понятно. Ну что ж, Пишон, работай дальше. И держи меня в курсе.
Иуда вышел, а я подумал: «Как бы то ни было, бояться, как мне кажется, нечего. Разве что подойдут дополнительные силы и, в частности, основные силы русских но это произойдёт нескоро. Так что до весеннего таяния льдов ничего не произойдёт».
15 сентября 1755 года. Восточная Акадия.
Жан Прюдомм, бывший рыбак, а ныне «лесной бегун»
С холма, именуемого горой Гаспаро, было хорошо видно пожарище на месте одноимённого села, ещё недавно славившегося разноцветными домами и церковью Святого Николя, покровителя рыбаков, чья стройная, как свечка, колокольня, окрашенная в синий цвет, казалось бы, тянулась к небу. Не горела лишь новая рыбацкая слобода по ту сторону речки Гаспаро до неё отряд англичан-колониалов пока ещё не добрался. Но я знал, что пройдет два-три часа, и дом, который я построил своими руками вон он, на берегу реки, покрашенный дорогой красной краской, вспыхнет, как свечка, а затем рухнет и превратится в груду головёшек. Видите, с другой стороны реки догорает длинное здание коптильни, одно из немногих, построенных из кирпича, а рядом с ним искрится то, что ещё полчаса назад было родительским домом.
Родился я в этом доме двадцать один год назад, в семье коптильщика Анри Прюдомма. Прюдоммов в нашем селении было много кто выращивал пшеницу и ячмень, как мой кузен Мартен, кто, как другой мой кузен, Франсуа, возделывал виноградники вон на тех террасах, с таким трудом когда-то врезанных в склон горы всей роднёй. А мой старший брат, Андре, унаследовал семейную коптильню на берегу реки Гаспаро. Мы же с покойным Анри, моим младшим братом, названным в честь отца, ловили рыбу гаспаро, которую поставляли старшему брату. Надо сказать, что жили мы весьма неплохо Андре был прижимистым с кем угодно, но не с братьями и не с роднёй, и, кроме того, покупал рыбу у других только тогда, когда того, что поставляли мы, не хватало.
Осенью позапрошлого года мы с Анри пошли в залив гаспаро приходит в реку лишь весной, а в остальное время года рыбачить приходилось в море. Время от времени мы видели английские корабли они нас не трогали, а мы их хоть не слишком любили, но ничего поделать не могли. И когда мы заметили английский фрегат, двигающийся по направлению к нам, мы подняли паруса, дабы уйти с его пути. Неожиданно на борту его расцвёл цветок выстрела, ядро разбило наш ялик и убило Анри. Меня же выловили англичане, но это было лишь началом моей эпопеи. Несколько дней подряд меня били, вопрошая, кого мы поджидали в заливе и какие сведения мы должны были передать людям «папистского священника Ле Лутра». Мои заверения в том, что мы всего лишь мирные рыбаки, их не интересовали. В конце концов мне объявили, что меня наутро повесят на рее, и оставили на палубе, привязав к мачте. Часового ко мне не приставили мол, этот не убежит.
Разбудил меня ночной холод в наших краях сентябрьские дни бывают тёплыми, но ночью нередко становится весьма прохладно. Не знаю уж, каким образом я смог распутать узел и на четвереньках добраться до борта. Помню ещё, что я вывалился через планширь и бултыхнулся в море.
Очнулся я абсолютно голым я лежал у примитивного очага, в котором весело пылали дрова, а меня чем-то растирала весьма миловидная молодая индианка. А рядом сидел светловолосый бородатый крепыш лет, наверное, тридцати. Увидев, что я открыл глаза, он произнёс с акцентом уроженца Бретани:
Слава богу! А мы уже почти потеряли надежду
Где я?
У друзей. Это, конечно, если англичане для вас враги.
Теперь да.
Белый заговорил с индианкой на их языке. Меня поразило, сколь мелодичен был её голос, да и сама она была достаточно красива, хоть и непривычной для нас красотой. Через две минуты белый сказал мне:
Как вы себя чувствуете?
Слабовато, но говорить могу.
Хорошо. Нагусет, он показал глазами на индианку, говорит, что вам необходимо поесть. Она приготовила бульон из оленины. А после обеда вы нам расскажете, кто вы и как вы оказались в море.
Выслушав мой рассказ, Жан-Батист так, оказывается, звали белого вздохнул и сказал:
У англичан, судя по всему, была информация, что ночью в заливе должна была состояться встреча. И то, что они приняли вас за нас, спасло нам жизнь. Так что мы в долгу перед вами и перед вашим покойным братом. Но что хотите теперь делать вы?
Вернуться в Гаспаро, наверное
Вы говорили англичанам, как вас зовут?
Говорил
Жан-Батист покачал головой:
Жаль. Ну что ж, давайте сделаем так. Я отправлю в Гаспаро весточку, что вы живы, и узнаю, что там происходит.
Не могли бы вы доставить письмо моей невесте, Анн-Мари Тибодо?
Можете послать ей то, что хотите сказать, на словах.
Вскоре мне принесли весьма неутешительные новости. Мой дом и всё, что мне принадлежало, конфисковали прибывшие накануне английские чиновники. За мою голову была объявлена награда согласно Жану-Батисту (связного я не видел), «за живого или мёртвого». А от невесты мне всё-таки принесли письмо: