Экипаж с эскортом катил по улице Средней Рогатки накатанная, вполне проезжая дорога, небедные по местным меркам дома, телеграфные и фонарные столбы, редкие прохожие и сравнительно провинциальная тишина[18].
На глаза попалась вывеска «Табакъ», и Александр Алфеевич, вспомнив, что закончилось курево, приоткрыл окошко, дав знак конному есаулу:
Архипыч, пачку «Лаферм», будь любезен[19].
И вновь откинулся на сиденье, зябко поёжившись и мысленно возвращаясь к погоде:
«Стылая, склоняющая к хандре осень унылое очарованье, если подмешать немного Пушкина. В этих краях фактически уже зима, что и по календарю вот-вот и по погоде белые мухи уж сидят в этих зависших тучах, готовые сорваться вниз.
Так и хочется напихать в квартиру падшей листвы, соломы всякой и аки медведь до самой весны в спячку. Ну, может, будильник на новогодний праздник поставить, хоть по новому, хоть по старому стилю».
Дом на Ружейной так и не стал тем своим обиталищем-берлогой, куда возвращаешься в защищённый и спокойный уют. «Квартируюсь» именно так бы он характеризовал своё проживание в нём. Может, из-за того, что не привык к таким хоромам куда ему столько комнат, зевающих пустотой. Пустотой не меблированной, но людской (прислуга не в счёт).
Подумав об этом одиночестве, сразу вспомнилась непритязательная беседа с императором на одном из перекуров.
В Царскосельской резиденции Николай дымил прямо в рабочем кабинете, не уходя, как водится, в библиотеку. Угощал. Не часто, но иногда вот так, в положительном настроении:
Не угодно ли закурить моих первоклассный турецкий табак?
И лишь жадно высмолив полпапиросы, заводил разговор:
Вы столь непоседливы, при вашем-то, простите, возрасте. Будто и не отдыхаете никогда. А как же общечеловеческие радости? Вживаться надобно в наш мир. Отчего бы вам не подыскать женщину? Можно-с даму под стать возрасту хорошую, добрую
Обеспеченную, одостаченную усмехался в дым Гладков.
При желании и тех материальных средствах, коими вы располагаете, можно и молоденькую, хм курсистку, что с радостью примет дворянство и беззаботную жизнь подле законного супруга. Сделав вас счастливым в браке.
Прозвучало это на домыслие, дескать: «вот так, как счастлив я», и Александр Алфеевич спешно замаскировал очередным клубом дыма скептическую усмешку: «А всё ли там так хорошо в отношениях Ники и Аликс? Ходят слухи, что охладел немного венценосный к своей венценосной.
Да и правильно бы! Для монарха семья и любовь это непозволительный груз. Испокон веку мы считали, что женщины служат сопутствующим придатком к нашим мужским взглядам на вещи. Так было, так и есть, если не забывать, что они ведут свою извечную игру, что навязала им сама природа.
А мы? Вот уж действительно взяв свою девушку за грудь, наслаждаешься иллюзией, что у тебя всё схвачено. В то время, как с женщинами (там, где царят эмоции) никогда нельзя быть до конца ни в чем уверенным. Тем более зная и помня, к чему пришла эта прибабахнутая дамочка в истории с Распутиным. Мда-а. Охладеть-то он охладел, но, по-видимому, немочка потихоньку отвоёвывает свой статус-кво обратно».
Так что скажете? подстегнул величество.
Все определения моего быта упираются в работу. Но ход ваших мыслей, с подачи Евгения Никифоровича, мне понятен.
Упоминание генерал-лейтенанта Ширинкина, начальника секретной службы императорской охраны, немного напрягло самодержца.
Ну-ка, ну-ка?!
Гладкову сразу подумалось: «А что тут ну-ка, ну-ка? Одомашнить, оправославить непонятных и пугающих пришельцев, а кого и заприсяжить. Да и чёрт бы с ним, на самом деле, коль деваться некуда».
Но ответил с заминкой, подумавши:
На ледоколе экипаж сто с лишним здоровых лбов. Мужчины в самом расцвете, так сказать. Сидеть в железной коробке долго, несмотря на весь её комфорт, чревато. Рано или поздно начнутся нервные, психологические срывы. Лекарство от этого работа
Служба, подсказал Николай.
смена мест, Гладков даже не моргнул, просто «берег» для моряка сойти в увал на берег это ещё та отдушина. И конечно же женщины. Но здесь кроется своя опасность. Постель сближает, мужчины размякают, подпускают слишком близко (ах, как хотелось ляпнуть «позволяют манипулировать собою»), тут и до разбалтывания «откуда ты и кто ты есть» недалеко.
Стало быть, вы с Ширинкиным этот щекотливый вопрос также обсуждали?
Намедни, слегка потупился Алфеич, подозревая, что немного проболтался разговор был сугубо экспромтный и приватный, но генерал-лейтенант, без сомнения, должен был доложить царю.
«Видимо, что-то у него не срослось. Как бы император не подумал, что за его спиной делают делишки».
Посему? Романов будто нависал своей настойчивостью. Бордели, пардон? Или агенты в юбках? Насколько знаю, в жандармском отделении подобные гурии имеются. Не в нужном количестве, к сожалению. Кто ещё поедет в северную глухомань?
Тем не менее для экипажа, помимо размещения и проживания на берегу, следует озаботиться неболтливыми и желательно добропорядочными девицами.
Что само по себе противоречит друг другу.
Гладков лишь пожал плечами император практически точь-в-точь повторил вердиктные слова Ширинкина. Да и почти все остальные незамысловатые варианты забыв, пожалуй, лишь северных саамских «красавиц».
В общем, иногда в августейшем расписании находились свободные минутки для вот таких, вольного характера бесед. Тот разговор, правда, так пока и закончился ничем.
Немного посветлело. Поселение осталось позади, кавалькада выехала на просёлочный простор. Александр Алфеевич ненадолго отвлёкся на вид из окна и вновь вернулся к перспективам:
«Получается, что такие побочные и второстепенные вопросы в организации работы и обустройства экипажа Ямала на севере могут оказаться самыми проблемными. Потому что приказным порядком их не решить. А если к этим матримониальным узостям (на сто рыл) присовокупить аспекты секретности, задача становится вообще нетривиальной».
Размеренность мыслей прервали громкие голоса, стук копыт, конское ржание и замедление хода. Оказалось казачий разъезд, остановивший эскорт и экипаж для проверки документов.
Теперь будут тормозить через каждую версту, недовольно, но понимая необходимость подобных мер, ворчливо пробормотал Алфеич, доставая портмоне с документами.
Любой пребывающий в окрестности, относящиеся к Царскосельскому дворцовому правлению, был обязан предстать перед сотрудником Регистрационного бюро, дабы подтвердить свою личность.
Гладков имел особый статус, но это не отменяло сверку фотографии на пропуске с предъявителем.
А с началом первых революционных выступлений плотность дозоров и пикетов вокруг загородной резиденции императора увеличили в разы.
* * *
Обеспечение охранного порядка по ведомству Царскосельского дворцового правления вменялось в обязанность коменданта, но лично за безопасность императора отвечал Ширинкин, которому были подчинены пехотная рота, железнодорожный полк, дворцовая полиция, казачьи конвои и недавно созданный Особый отряд охраны.
На самой дворцовой территории (семьдесят гектаров земли) дополнительно несли службу агенты в штатском, парковые зоны сторожили специально обученные собаки, по внешнему периметру располагались усиленные караульные посты и пеше-конные пикеты.
Что характерно, Николай II отнёсся к подобным мерам безопасности (как и к своей лично) немного скептически и почти безразлично. Но возражать не стал.
Охрана при всей своей многочисленности внутри периметра старалась быть недокучливой. И это почти получалось, если привыкнуть к её постоянному «глазу». Днём можно было часто видеть гуляющих царских детей девочки под присмотром нянек ежедневно выбегали на прогулки. Единственное, что осень быстро изгоняла их, озябнувших, с лужаек и аллей.