Пока с бутылок пива «Пасифико» стекал конденсат, а по окну струились капли дождя, я жаловалась, что мои волосы распушились и вьются. Калеб обернул несколько прядей вокруг указательного пальца и заметил, что ему нравится, как они приподнимаются от дождя, будто пар. Вскоре после этого я перестала выпрямлять волосы.
Наконец он выпутал указательный палец и поставил свой «Пасифико» на стол.
Так, мне, пожалуй, следует сказать тебе, что моя бывшая пару дней назад прислала мне письмо, произнес он. Мы не виделись где-то год: в последний раз она так разрыдалась, что нам пришлось уйти из кафе.
Мои пальцы судорожно сжали бокал.
И что что было в этом письме?
Да ничего такого. Она спросила, как дела, предложила встретиться. Я, наверное, напишу что-то короткое в ответ. Но и тут Калеб посмотрел мне в глаза в поисках то ли разрешения, то ли благодарности, встречаться с ней я не планирую.
Что ты имеешь в виду? Как вы можете увидеться? Ты поедешь домой на Рождество?
Он покачал головой:
Нет, она здесь. В Нью-Йорке. Американка, как ты. Она училась за границей, в Сент-Эндрюсе, так мы и познакомились, но затем она вернулась в Нью-Йоркский университет.
Мой позабытый напиток оставил мокрые следы на барной стойке.
Мы знакомы почти полгода, и ты впервые упоминаешь о ней?!
Ну, я думал, это в прошлом! Мы не общались до этого письма, которое пришло буквально вчера
А вдруг я прошла мимо нее на улице, не зная об этом!
Он был поражен:
Прости! Я вовсе не собирался скрывать это.
По правде говоря, девушка из Сент-Эндрюса упоминалась несколько раз, равно как и эмоциональный срыв после их разрыва, но я-то наивно полагала, будто его бывшая надежно заперта в прошлом, за границей, с акцентом, как у него. Акцентом, в котором для него нет ничего необычного. Калеб никогда не упоминал, что пересек океан, чтобы быть с ней.
Но теперь-то я знала и начала жадно выспрашивать подробности.
Вообще-то она из издательского мира, сказал он. Много читает, как и ты.
Теперь вероятность того, что мы могли оказаться знакомы, только возрастала.
Боже, чем именно она занимается? Где она работает?
Сюрприз, сюрприз, я предпочел бы больше не говорить о ней. Вечер был таким чудесным. Не хочу его портить.
Я оставила его в покое по крайней мере, на время, но в душе задавалась вопросом: Калеб не назвал мне ее имени, значит ли это, что он еще недостаточно мне доверяет или хочет сохранить эту часть своего прошлого ее при себе? Или так он подчеркивал мою реальность, в то время как она всего лишь переменная; как в математике одна из множества. Прошлое. Но мне отчаянно хотелось знать ее имя.
Почему она вдруг объявилась спустя год после разрыва? Интересно, сколько черновиков она набросала и переписала, прежде чем письмо ушло Калебу? А ее фразы они короткие и отрывистые или длинные, мечтательные, полные самооправдания? Сколько раз она использовала слово «мы»? Использовала ли она восклицательные знаки (глупо) и двоеточие (показушно)?
Почему вы расстались? спросила я.
Гнет ожиданий, как-то так. После двух лет отношений на расстоянии мы знали, что одному из нас придется переехать. Я тогда оканчивал магистратуру в Лондоне, и мы выбирали между нашими городами.
И почему она не переехала к тебе?
Я бы, не задумываясь, воспользовалась шансом начать жизнь заново, особенно рядом с любимым человеком. Так начинаются хорошие истории.
Она сказала, что у нее корни вросли сильнее, чем у меня. Может, и так, не знаю. Я нашел работу, получил визу, и все случилось в мгновение ока она очень старалась вписать меня в свою жизнь. Я тоже прикладывал усилия, но не был счастлив. Не знаю почему. Ее бесило это, потому что она не понимала причин. Столько лет вдали друг от друга, и вот наконец мы вместе, должны быть счастливы. Калеб отряхнул джинсы. Казалось, будто, что бы я ни говорил, что бы ни делал, ее это не устраивало. Но я по-прежнему любил ее, а она меня, поэтому все было так странно.
Слово «любовь» повисло тяжелым грузом, будто чемодан за спиной. Интересно, сможет ли он однажды не сейчас снова открыть этот чемодан. И нужна ли ему будет моя помощь.
Она хочет от меня больше, чем я могу дать, а я правда не могу.
Этот переход от прошедшего к настоящему времени ощущался как удар под дых.
И ты никогда не думал возобновить отношения?
Калеб ответил не сразу, и в эти бесконечные секунды я воображала, как сейчас он скажет, что я просто временное развлечение, бледная копия, мостик между их совместным прошлым и будущим. Никто не станет в корне менять жизнь ради человека, которого не рассматривает как серьезного спутника жизни, разумеется, он ни за что не сдастся
Нет, конечно нет. Калеб переплел наши пальцы.
Мое сердце колотилось, когда я осознала и тут у меня неприятно закружилась голова, маленькая или, возможно, не такая уж и маленькая часть меня хотела, чтобы мне твердо сказали: ты недостойна, потому что тогда можно было бы положить этому конец, свести на нет весь риск, присущий любви.
Я дорожу нашими отношениями, Наоми, продолжил Калеб. Разве ты этого не знаешь?
Проглотив комок в горле, я кивнула.
Он притянул меня за бедра, и какое-то время мы просто целовались.
А все-таки забавно, я отстранилась, что мы одного типажа.
Калеб нахмурился:
Ты о том, что вы обе любите книжки?
Мне удалось рассмеяться.
Да, глупыш, мы обе любим книжки.
Честно говоря, вы ничуть не похожи.
Его слова застали меня врасплох, и я сразу же заволновалась, как и почему и хорошо это или плохо. Мне нужно было дать отпор своей паранойе, а затем побороть ее и для этого требовалось исследование.
Той ночью, пока Калеб спал в моей кровати, я села за кухонный стол и открыла компьютер. Используя всю полученную информацию, я вбила в поисковик «Гугл» беспорядочный набор слов: «Сент-Эндрюс, издательский бизнес, Университет Нью-Йорка». Я пролистывала имена и лица на «Фейсбуке»[8], пока не наткнулась на фотографию девушки рядом с Калебом моим Калебом.
Розмари Пирс.
Густые брови, волнистые темно-рыжие волосы, грушевидная фигура, книжки возможно, на этом наше сходство действительно заканчивалось. Разве может Наоми Экерман соперничать с Розмари Пирс? Ее имя было гладким и сладким на вкус. Я выпятила губы, чтобы произнести его. Оно ощущалось как поцелуй.
В своем профиле Розмари указала место работы редактор в крупном издательстве, что значило: стопка рукописей по дороге домой на метро. Вот зачем ей шопер. А я большую часть времени провожу за кассой книжного магазина, продавая книги, которые могла редактировать Розмари разные звенья одной цепи. Но только звено Розмари неоспоримо выше.
За исключением пары других деталей (например, она родилась 29 мая 1991 года двадцать семь лет, ровесница Калеба, на три года старше меня, значит, Близнецы, что немаловажно), почти все остальное было скрыто настройками приватности. Мне удалось посмотреть лишь три фотографии профиля. На аватарке Розмари стояла рядом с женщиной постарше судя по подписи, мамой на фоне Гранд-Каньона, где я никогда не бывала. На втором снимке, опубликованном где-то в период расставания, Розмари была рыжеватым пятном в группе блондинок: обнявшись за плечи на какой-то бруклинской террасе, они поднимали вверх бокалы белого вина, освещенные багряным закатом. Ничего оригинального.
На этих двух фотографиях губы Розмари были сжаты и приподнимались только уголки, но на третьем снимке, выложенном через год после ее знакомства с Калебом, Розмари стояла с ним под руку в фиолетовой мантии выпускника, и ее зубы ослепительно блестели в редкой открытой улыбке. Калеб был коротко подстрижен и одет в темно-серый костюм, но не узнать его было невозможно. Они стояли под аркой в Вашингтон-Сквер-парк, сияя от радости и гордости, как будто это их рук дело. Наверное, он специально прилетел в Нью-Йорк, чтобы поздравить ее.