Я постоянно обо всем тревожусь, к собственному ужасу, выпалила я спустя два часа и три бокала пива.
Чудесным образом лицо Калеба не изменилось.
Я боюсь стать ходячим клише, потому что говорю о писательском мастерстве чаще, чем пишу, пробормотала я, не в силах сдержаться. Так было не всегда, раньше я все время писала. Мы с моим братом Ноа еще в детстве поняли, к чему у нас лежит душа, и это редкость, так что я думала, что к этому возрасту достигну большего. Ноа сыграл уже в трех мюзиклах на Бродвее, а ему всего девятнадцать! Это просто невероятно.
Я часто говорю о Ноа, потому что у него интересная жизнь, и люди могут решить, что это относится и ко мне. Все хотят быть знаменитыми или хотя бы знакомыми знаменитостей, так что я ждала, что Калеб задаст несколько вопросов о карьере Ноа, но он этого не сделал: лишь выжидающе округлил глаза, побуждая меня говорить дальше.
Конечно, мы куда чаще слышим о детях-актерах, чем о юных писателях, добавила я, но я все равно почти все время ощущаю ужасное давление.
Не волнуйся! рассмеялся Калеб. Мы всё еще молоды. Спешить некуда. Тебе повезло, что ты знаешь, чего хочешь.
Мне тут же захотелось протянуть руку через стол и сжать его теплые пальцы, но я сдержалась. Почему я так быстро открылась? Обычно на первых свиданиях я вела себя весело и непринужденно.
Глаза Калеба, мягкие и ищущие, и его улыбка, свежая и здоровая, будто хлеб, придали мне сил.
Ну, хватит, я хочу узнать больше о тебе. Прости, что вывалила все на тебя
Не надо извинений, сказал он сочувствующим тоном и игриво вздернул бровь. Что ты хочешь узнать?
Все, чуть было не выпалила я.
Какого рода катастрофы ты предотвращаешь? спросила я вместо этого.
Ох, предотвратить их невозможно. Я моделирую уравнения, чтобы оценить потенциальный ущерб.
Звучит как метафора, заметила я.
Его смех согревал душу; напряжение покинуло тело. Он начал рассказывать, что общежитие университета Сент-Эндрюс похоже на замок и что по четвергам студенты посещают официальные ужины в большом зале в черных мантиях. От них требуется стоять, пока члены администрации и факультета шествуют по центральному проходу. Студенты не могут сесть за стол, пока вся процессия не займет свои места. Я представила, как внушительно Калеб выглядел в своей мантии.
В тот вечер мы посидели в трех барах: наш импровизированный кутеж. На улице было тепло пожалуй, даже слишком для мая. Повсюду летала пыльца. Калеб дважды чихнул, и я дважды сказала «будь здоров».
Я очень признателен, сказал он, собираясь чихнуть в третий раз, но ты можешь не повторять это снова.
Пока мы перемещались между барами, я периодически оглядывалась, проверяя, идет ли он рядом, не веря своим глазам.
В последнем заведении это был темный подвал все места у стойки были заняты, так что мы устроились у позабытого бильярдного стола.
Ну, что же, Наоми, мой следующий вопрос едва ли вызовет удивление. Где мне прочесть то, что ты написала?
Я ждала этого вопроса.
Позднее этой ночью после того, как Калеб прижал меня к стене здания ради эпичного первого поцелуя, неожиданно страстного и яркого для такого с виду спокойного и собранного человека, я отправила ему ссылку на рассказ, опубликованный годом ранее. Отчасти автобиографичный, он повествовал о двадцатисемилетнем джазовом барабанщике, с которым я познакомилась в шестнадцать лет. Я описала наши отношения и их конец так, как если бы они имели значение для обоих, и тем самым закрыла эту главу для себя. Я гордилась рассказом и тем, что популярный литературный онлайн-журнал опубликовал его, а также тем, что получила за него пятьдесят долларов: стоимость восьми масала-латте.
Шли дни, а от Калеба не было ни слова: плохой знак. Это же короткий рассказ на чтение уйдет не больше часа! Возможно, он прочел и ему не понравилось, или он увидел что-то неприятное во мне из этого сюжета, а может
Десять дней спустя пришел ответ, содержащий больше, чем я надеялась. «Ты превосходно описала эмоциональный мандраж, который (говорю по опыту) ощущается после расставания. С одной стороны, тебе грустно, с другой ты чувствуешь оптимизм и некоторое очищение». Похвала сама по себе была приятной, но еще больше я обрадовалась тому, что он упомянул свою жизнь до меня, историю, которую мне предстоит узнать. Любить кого-то, подумала я, значит узнать все его истории это раскопки, которым не счесть конца.
Разумеется, меня порадовал его выбор слов оптимизм, очищение, значит, он все пережил и отпустил, это окончательный разрыв.
После второго свидания я привела Калеба домой и прижала его к себе. Стройный, но сильный, он опустил меня на матрас, сорвал мою рубашку, расстегнул бюстгальтер и помог стащить джинсы. «Почему только я здесь голая?» притворно возмутилась я, указывая на кипу одежды. Калеб со смехом разделся и расположил губы между моими бедрами. Я впервые осмелилась посмотреть на него по-настоящему посмотреть, не отводя взгляда, как с другими мужчинами. На меня нахлынули чувства, к которым я не была готова, которые никогда не испытывала, поэтому я встала на четвереньки и выжидающе уставилась в стену.
Калеб одновременно удивился и развеселился при виде этого.
Что ты делаешь?
Трахни меня сзади, попыталась я прозвучать соблазнительно и уверенно.
Он рассмеялся, и я недоуменно оглянулась, чувствуя неловкость.
Прости, это выглядело как-то чересчур бездушно. Я хочу смотреть на тебя.
От изумления я не знала, что ответить. Калеб пощекотал мои ребра и попытался извиниться, но я покачала головой и согласилась с ним. Никто из мужчин раньше не замечал этого.
Откинувшись на подушки, обнаженные, мы разговорились. Он рассказал, как раньше панически боялся забыть свои сны и в университетские годы приобрел привычку нашептывать по утрам обрывки воспоминаний в диктофон.
И что ты делал с ними? Переслушивал старые сны? Что они значили для тебя?
Калеб ответил, что ему нравилось просто пересказывать их вслух: «Так я просыпался».
А я рассказала, как мне казалось, будто плюшевые игрушки оживают в темноте спальне и придвигаются ближе ко мне.
Страшно, заметил он.
Они мне нравились.
Утром мы снова занялись сексом, и на этот раз вышло куда лучше, просто замечательно. Мой мозг отключился.
Калеб снова позвал меня на свидание, и еще, и еще, пока однажды июльским утром я не проснулась с саднящим горлом, жаром и ознобом: врач подтвердил грипп. Я шесть дней не могла вылезти из постели. В лучшем случае это причиняло неудобства, а в худшем убивало всю романтику: мы не обсуждали наши отношения, и я боялась, что Калеб за это время найдет кого-то еще. Кого-то получше. Я боялась, что поговорка «с глаз долой, из сердца вон» подходит для нашего случая.
«Если это был хитрый трюк, чтобы избавиться от меня, то он не сработал, написал Калеб на шестой день. Я отлично готовлю суп и чай и читаю сказки на ночь (могу принести «Там, где живут чудовища»). Просто дай знать, если тебе нужна моя помощь :)»
Я перечитывала его сообщения снова и снова и чувствовала, как впервые в жизни без памяти влюблена, хотя это «без памяти» звучит ужасно, будто теряешь драгоценный контроль.
В итоге в конце июля, спустя почти три месяца с начала свиданий, наши отношения стали официальными. Впервые в моей жизни. Теперь я была чьей-то девушкой девушкой Калеба.
Мама, увидев его фотографию, сказала: о, да он прямо как модель. Папа, узнав, что Калеб математик, заявил: умник, значит. Калеб был идеальным и в то же время реальным и моим.
В то время о Розмари и речи не шло. Я провела целое лето, не зная ничего о ней. Она появилась в моей жизни с морозом.
* * *
Две недели назад, в самом начале октября, Калеб пригласил меня на концерт малоизвестной группы из Уэльса они выступали на небольшой концертной площадке в Нижнем Ист-Сайде. «Они из соседнего города», прошептал он с гордостью, хотя его заслуги в этом не было. После концерта мы неспешно направились в бар, и тут пошел дождь. «Даже погода как дома», усмехнулся Калеб, и его акцент магнитом притянул меня ближе, когда холодные капли с неба застучали по тротуару.