Мы познакомились одновременно, я полюбил она уже влюбилась в него, конечно я не подавал виду я не имел шансов. Я любил а он рассказывал мне, как продвигаются дела. И я поддакивал поощрительно!
Флюиды, говорят, флюиды Чушь! Он бы умер на месте от одних моих флюидов он здравствовал, и все шло ему в руки само. Он таскал девок я любил один раз. Я становился как стеклянный от звука ее голоса он с ней спал и передавал мне подробности. Я встречал ее в институте доверчивая девочка, ясное сияние, и представлял, что они делают вдвоем, и как делают, ее лицо и тело, и жил отдельно от себя, отмечая со стороны, что это я и я живу.
Да я бы сжег этот институт, весь этот город со всеми обитателями, чтоб ничего этого не было и она любила меня! Чего мне было бояться? Я воевал, я видел, сколько стоит человеческая жизнь. Жениться на любимой что, меньше смысла чем взять высоту или держать рубеж?
Я рассчитал правильно. Гарантий не было но я получал максимальные шансы. Я сделал все что мог.
Но дальше Убийство из ревности старо как мир. Смягчающее обстоятельство. Кто не стремится устранить соперника. Во многие времена подобное числилось в порядке вещей. Но если б и сейчас это было в порядке вещей
Когда я убил его как-то сместилась система ценностей. Я продолжал ненавидеть его за то, что она все равно его любила, все равно он был ее первым, все равно она, полуребенок, моя любимая, была от него беременна. И мне было его и ее жаль. И я чувствовал себя и здесь униженным: он вынудил убить друга в затылок, а сам никогда не поступил бы так! но сам никогда не попал бы и в подобное положение, удачливый красавец! А попал бы? проиграл бы благородно Но от чего в силах отказаться того не хотел по-настоящему.
Но вот что я не торопился в том, ради чего убил, и не мог объяснить себе причину этой неторопливости. Изменилось что-то, сдвинулось Я наблюдал за ней именно наблюдал; я знал один, каково ей, и следил с холодностью и удовлетворением естествоиспытателя, что она предпримет. Злорадство? Месть за оскорбленное чувство? Страх за свою шкуру, боязнь что она догадается? Торможение реакций в результате стресса?..
Так или иначе женитьба на ней уже не представлялась мне обязательной! Более того временами мне вовсе не хотелось жениться на этой девчонке, беременной от другого, не любящей меня и в общем не стоящей ни меня, ни всего, что я сделал! Еще более: мне представлялось, как славно, если б они поженились с Брянцевым, и я бы пил на их свадьбе, и у них родился ребенок, и так далее.
Короче я воспринимал ее как чужую. Не как вожделенную, ради обладания которой убил друга. На черта я все заварил, пытал я себя? Что за помрачение на меня сошло, что за сумасшествие? Порой доходило до того, что я мысленно молил Брянцева и ее о прощении.
Неужели я настолько ненавидел Брянцева и завидовал, что не ее любил и ревновал к нему, а его ревновал к еще большему счастью, чем он и так имел? Я отвечал себе: не может этого быть! отвечал без уверенности
Или сладко лишь запретное? Удовлетворенное самолюбие успокаивается? Я и сейчас не могу толком разобраться Однако что-то сместилось во мне. Или в мире для меня. Или сам я сместился в мире. Что-то сместилось.
Я не допускаю, что перешел в иное качество лишь вследствие убийства. Я пробыл два года в пехоте на передовой навидался смертей и убивал сам; опуская то уже, что я врач, а здесь и этот профессионализм играет роль.
Возможно, я отчасти ненавидел ее виновницу убийства мною друга; подсознательно мучился сделанным и настраивался против нее?..
В любом случае прежняя любовь исчезла. Я пребывал в неожиданном для себя и диком состоянии; и в дикости обретал какое-то мазохистское удовлетворение.
И тут события приняли наилучший для меня оборот наилучший для меня бывшего, и совершенно ненужный для меня нынешнего. Она решила все скрыть и выйти за меня замуж.
Я почувствовал себя полновластным хозяином положения. Но и в то же время почувствовал себя жертвой жертвой собственного воплощенного плана, который теперь диктовал мне мое прошлое, настоящее и будущее; я пытался противиться, бессильный. Теперь уже она вынуждала меня к действию. И неприязнь моя увеличивалась. Презрение! предает память Брянцева, их любовь! пытается провести, обмануть меня! мелкая душа!..
Жалость, остатки внутренней привязанности, комплекс вины, просто физическое влечение и отчуждение, брезгливость, злорадство, нежелание взваливать обузу, я колебался. Себя я расценивал как отъявленного негодяя не без известного удовольствия: но к ней относился свысока! Я переступил предел происходящее словно отделилось стенкой аквариума. В редкие моменты эта стенка преодолевалась жалостью когда отмечал подавляемое дрожание ее губ, удержанные на глазах слезы; но проходило быстро я был трезв. (Или, если играть словами напротив, пьян до остекленения?)
Я стал рассеян; это приписывали гибели Брянцева. Однажды, когда я, очнувшись, ответил невпопад, был вопрос: «Ты что? Влюбился, что ли?» Сжавшись от укола, я механически отыграл: «Да». Пустяк но я не мог отделаться от впечатления, что это явилось той точечкой, которая все завершила; перевесившей каплей
Нет; главное я знал, что такое настоящая усталость: она ложится на нервы, и делаешься безразличным к самому-рассамому желанному. Надо пересилить себя и выполнять намеченное. Это как второе дыхание. Желания возвращаются вместе с отдыхом и приведением к норме нервов из перенапряжения. Отказаться в состоянии изнеможения от раз решенного (изнеможение еще надо уметь определить, обычно самому оно представляется успокоением и трезвостью), когда чувства и разум услужливо доказывают нерациональность дальнейшей борьбы и никчемность результатов это, собственно, и есть малодушие. Умение достигать скорее не умение добиваться желаемого, а умение заставлять себя добиваться представляющегося ненужным, но задуманного когда-то; а иначе серьезные дела и не делаются.
Начавши кончай. Иначе для меня все теряло смысл. Это был долг перед собой уже. Больше: это было как заполнение пустого места, причем приготовленного, специально освобожденного, так сказать, места в собственной сущности. Трудно выразить, сформулировать но так требовалось самим моим существованием.
Фактически я руководствовался чисто рассудочными доводами. Явился вывод и убеждение: я должен поступить так.
Я женился на ней.
Я женился на ней ну, так обрел ли я желаемое?.. Еще и потому на работе за все хватался: меня никогда не тянуло домой. «Жил работой!..» На работе я был сам собой, и вроде действительно неплохой хирург, и вот это терять действительно жаль: здесь все ясно, просто и по-человечески.
Дома Забота, внимание Если б она меня любила!.. все бы могло быть иначе Но она тоже скрывала свое. Она любила его. А в чем-то ты победитель, Брянцев, чтоб ты сгорел, и чтоб я сгорел, и ничего тут не поделаешь. Здесь ты сильнее. Высшая справедливость?..
Но если б она меня любила Тогда бы, быть может, и я мог бы ее полюбить Трудная порода однолюбы Она тебя. Я ее, ту, до всего. Оба, как говорится, сразу выложили все отпущенные нам на жизнь запасы любви.
Я хотел любить ее. Да понимал, ощущал, что стоит за ее безупречным поведением. Мы обрекли себя оба, и каждый тайно от другого, не признавать льда между нами двойной преграды, а растопить ее можно только с двух сторон. Вот примерная семейная жизнь. Что не жить? любви ни к кому, друг другу подходим, накрепко повязаны, и маска делается лицом если бы! И лицо-то забылось, да не все в душе на заказ переделаешь. Можешь торжествовать из могилы, Брянцев она тебе верна, она тебя любит, я проиграл чего еще?