«Аврора» приходит. Фото С. Подгоркова
Наталия Евдокимова: «Доведя до абсурда ожидание 100-летия со дня рождения Ленина, власть привела к тому, что над юбиляром постепенно начали посмеиваться. Пошли анекдоты. Один из первых был незлобивый, но всё-таки анекдот про Ленина: Ильич говорил Крупской, что идет к Арманд. Арманд что остается с женой дома. F сам в Публичную библиотеку, и работать, работать, работать».
Формально верность идеологии сохраняется. Но фактически Ленин теперь не бог, а комический персонаж. Герой анекдотов. Никакого другого кумира у семидесятников не появилось. Ленинизм не был заменен ни церковью, ни идеей либерализма, ни трудовой этикой. Ленина нет, и всё позволено. Любая большая идея казалась семидесятникам чем-то ненужным. У каждого своя частная правда. Хрущев обещал коммунизм через 20 лет. Люди сомневались, но думали: «А что если Чем черт не шутит». При Брежневе в коммунистические идеалы уже и из начальников никто не верит. Слова, произнесенные с трибун, скучнейший ритуал. Их не слушают, им не придают значения. Идеи революции, еще недавно казавшиеся романтическими, воспринимаются как бабушкины сказки.
Сергей Миронов: «Была большая неправда. Нам всем очень хотелось верить в то, что нам говорят. В то, что нам показывают по телевизору. И в то, что мы читаем в газетах. Но, читая, слушая и смотря одно, в жизни мы видели другое. И вот этот диссонанс, вот это умение читать между строк, это понимание, что там нам говорят красивые слова. Причем мы подозревали, что они сами-то в это не верят».
Александр Васильев: «Были две главные газеты: Известия и Правда, которые отличались только одним: в Известиях не печатали правду, а в Правде не было известий».
Те, кому по-настоящему интересна политика, вместо «Правды» и «Известий» слушают западные радиостанции Би-би-си, «Голос Америки», радио «Свобода». Мощная система глушения не слишком помогает.
Борис Элькин: «Всё равно были места, где не сильно глушили. И были всякие фокусы. Можно было зайти, например, под пандус Литейного моста с приемником Спидола. И вот там было слышно иногда».
Газеты на Большом пр. Фото С. Подгоркова
На двадцать лет время словно остановилось. Люди, пришедшие к власти в 1964-м, будут править страной до 1985 года. Они обеспечат стране стабильность и относительно высокий уровень жизни, не допустят большой войны. Но цена этой стабильности отсутствие какого бы то ни было движения, новых лиц и идей. То, что потом назовут застоем.
Эдуард Лимонов: «КПСС превратилась в орден таких геронтократов. Свежих людей боялись Изъян социалистической системы. К власти не проходил ни один талантливый чел».
Людмила Чубайс: «Сейчас мы до 35 лет рассматриваем кандидатуры на серьезную работу. А раньше старше 35-ти».
В любой стране и при любом режиме самый простой способ выбиться в люди хорошо работать. Но в многочисленных ленинградских НИИ и КБ семидесятых годов посты завлабов занимают старшие братья шестидесятники, а в начальниках люди из поколения фронтовиков, которые годятся нашим героям в отцы. Перспективы карьерного роста близки к нулю, работа идет ни шатко ни валко.
Борис Элькин: «Я какой-то фигней занимался. Книжки читал в столе. Меня ловили. Я говорю, мне делать нечего. Они говорят, читай техническую литературу. Повышай свой уровень. Это ужасно было. Тетки красились. Бесконечно курить ходили. Ну, это такая выматывающая штука, конечно, выматывающая. Все заканчивали в 6 часов. В 6 часов звонит звонок. Во всех конторах. И вот все с низкого старта кидались бежать. То есть бежали с работы, как с пожара».
Если нет объединяющей идеи и захватывающего дела главной становится личная жизнь. Все сыты, крыша над головой есть, скромную зарплату платят регулярно, всем примерно одинаковую.
Валентин Семенов: «Работа была ничто. Отсидеть, переждать, всё начиналось как раз после работы. Проводили досуг в своих собственных, как бы сейчас сказали, тусовках. Это было любимое собираться компаниями и заниматься своими любимыми делами».
Живут в ожидании отпуска. Его детально планируют, о нем мечтают весь год.
Александр Васильев: «Болгария была пределом мечтаний. Кто не хотел поехать в Златы Пески! А кто не мог, думал о Сочи, о Пицунде, о Ялте, которая считалась великолепным отдыхом. Или о Юрмале, где самые прозападные собирались».
Людмила Чубайс: «У нас была байдарка. У нас была палатка. У нас были там всякие разные котелки, ведерки и всё остальное. И вот мы разрабатывали какой-то маршрут. И на 23 недели брали байдарку и уходили на природу».
Туристический аскетизм мирно уживается со стремлением украсить быт, чтобы всё было, что называется, как у людей. Стенка, чеканка, вагонка, хрусталь, сервиз. Товары в СССР не покупают их достают. Возможностей мало. Джентльменский набор «дачка, тачка и собачка» доступен немногим. Тем сильнее радость обладания дефицитным товаром.
Людмила Чубайс: «Хрусталь это розовые мечты. Машина Жигули что-то невероятное. Такое, чего у меня никогда точно не будет. И обидно было, почему так. Мы вот за свои 100 рублей зарплаты, может, сможем за каких-нибудь 1015 лет накопить».
В 1970-е годы в жизни людей важнейшую роль играет дефицит. То, за чем бессмысленно ходить в магазины. Джинсы. Сигареты «Кент». Пыжиковые шапки. Дубленки. Торт «Мечта». Ликер «Ванна Таллин». Журнал «Силуэт». Вещи занимают всё большее и большее место как символ престижа, успеха, демонстративного потребления. И многие начинают «крутиться» доставать, обменивать, спекулировать, выпрашивать у иностранцев. Роль денег в жизни людей становится гораздо более важной, чем, например, в 1950-е или в 1960-е годы.
Альберт Асадуллин: «Первое, что мне хотелось, джинсы настоящие. Ну, не только мне. Всем моим друзьям. Это был символ буржуазного капиталистического мира. Как жвачка, кока-кола. Фарцовщики появлялись в институте, доставали что-то. Привозили. Но они стоили бешено дорого».
Кто-то хочет достать джинсы, кто-то пластинку «Битлз». Одних манит замша, других джерси. Но все поголовно хотят иметь книги. Собирание библиотек в моде. В каждом сколько-нибудь «приличном» доме необходимо иметь собрания сочинений Валентина Пикуля, Юлиана Семенова, Александра Дюма. Эти книги в открытой продаже купить невозможно. Их получают только в обмен на макулатуру.
Книга из источника знаний превращается, с одной стороны, в часть интерьера, с другой в своеобразный наркотик. В книгах иной, невиданный мир. Гораздо более живой и изменчивый, нежели явь. Чтение определяет не только мировоззрение, но и статус. Пикуля читают все. Значит, среди продвинутых модно не читать его вовсе. Продвинутая ленинградская молодежь предпочитает малодоступных Бродского, Солженицына, а кто и Камю с Лао-Цзы.