К счастию, по пути отряда, в некоторых местах находились магазины, а в Дербенте, на ханских лугах, накошенное вовремя сено. Это поддерживало людей и лошадей, но при всем том больных было много, и, к сожалению, открылись побеги. Из Дербента еще попробовали бежать трое солдат. Начальство, предчувствовав, что если им это удастся, то такому примеру последуют многие. За большия деньги, чрез лазутчиков, достали беглецов, и немилосердно прогнали сквозь строй, объявя гласно, что и другим, которые решатся изменить присяге, то же будет. После этого, как рукою сняло: побеги совершенно прекратились. Кроме того, пользуясь походом, до 150 человек выбежало к отряду и выкуплено пленных, а может быть и беглых в давния времена. Но, на обратном пути, эти мнимые пленники, узнав, что им, по приходе в наши границы, назначен разбор, вероятно, опасаясь его, не только все бежали, но подговорили и некоторых из отряда; остался только один старик с женою.
Вообще об обратном движении на линию особеннаго ничего сказать не можем: шли так беспечно, как по России. О неприятеле нигде не было и слуха. Персидския войска, предводительствуемыя Шах-Задою и сераскиром тавризским, покушались было проникнуть в Дагестан и поддержать тамошних ханов; но храбрые генералы Несветаев и Карягин, с войсками из Грузии, перерезали им путь и задали такого трезвону, что они едва унесли ноги. Зима того края, конечно, не может идти в сравнении с нашею; но случались, однако, стужи, хотя на короткое время, что, в летнем платье и еще без дров, делало положение отряда не весьма ловким.
За 60 верст до Кизляра завернул мороз с ветром, доходивший до 10° Реомюра. Солдаты, в один голос, просили провести их без ночлега. Удовольствие ли видеть свою родимую сторону, или нестерпимая стужа, проявили такую силу в людях, что они, пройдя без привала первыя 30 верст и, пообедав наскоро, остальныя не шли, а бежали. Приблизясь к Тереку, и увидавши, что паром, по причине плывущаго льда, не мог ходить, все бросились в брод по пояс, и после в рассыпную ринулись в город и сами рассеелись по домам, кто куда попал. Обозы тянулись бродом, и где лошади не могли вывесть фуры, там фурьеры их выпрягли и покинули, уехав сами в город. Фуры, как были, так и вмерзли в лед, покрывший в ту же ночь реку; потом уже их вырубали топорами.
Кизлярские жители очень радушно приняли постояльцев. На другой день все было забыто; всякой принялся за свое дело, как будто в походе и не бывал. Глазенап отправился в Георгиевск к полку и своей кавалерийской инспекции.
Кизлярская крепость 1735 г.
В это время, от Кизляра до Моздока, Линия тянулась по Тереку, и переселения на Сунжу еще не было, хотя уже об этом поговаривали. Чеченцы частенько, по дороге, подбирали, что им легче доставалось, и без конвоя никого не пускали. Почтовыя станции содержали ногайцы, на двухколесных арбах. При всякой станции находился табун лошадей. Не справлялись, которую лошадь запрягать, а на какую попадет аркан. Дикий ногаец на дикой лошади верхом бывало гикнет, ударит плетью по всем, и кони бьют и несут прямо, без дороги, степью, не думая о том, что делает пассажир с арбою по кочкам. Если случится на пути озеро, то, чтобы лишняго не ездить, возничий отправлялся прямо через воду, хотя иногда и не мелко. Если ногайцу кричать, чтобы ехать тише, то это повело бы еще к худшему. Не понимая, что ему говорят, он, вместо ответа, погонял лошадей пуще прежняго. Подлинно в то время была прекурьозная почта.
Григорий Иванович, по возвращении из персидскаго похода, взял отпуск, будучи крайне недоволен отношениями к нему графа Гудовича, который если бы знал его хорошо, то, конечно, не расстался бы с почтенным старцем и нашел бы в нем самаго лучшаго сотрудника, по его знанию края, удачным соображениям в важных обстоятельствах и беспримерной честности. Но фельдмаршал, прежде нежели Глазенап приехал на Линию, отправился в Грузию, и они вовсе не видались.
Из отпуска Глазенап воротился больной подагрою. Но не смотря на это, зимою, в его зале, единственной в целом городе, устроили музыкальный собрания. Главным учредителем был генерал П. М. Капцевич со скрипкою, артиллерийские генералы, бароны Н. К. и Б. К. Клоты и губернский казначей все виртуозы. Полковые музыканты нижегородские, казанские и артиллерийские составляли огромный концерт, под управлением Клотов, и еще более скрипача и кларнетиста Сазонова, ученика Сарти. Разыгрывали неслыханныя до того на Кавказе увертюры: «Ладоиску», «Калифа Багдадскаго», «Двух слепых» и, на услаждение, «Польские» Козловскаго и Огинскаго, особенно «Гром победы раздавайся». Бывали и славные квартеты, потому что Клоты, по страсти своей, готовы были играть до втораго обморока.
Городския дамы посещали эти концерты, и, как серьезная музыка не дает большой пищи, то затеелись танцы, мало по малу превратившиеся в великолепные балы, то у Григория Ивановича, то у генерала Мейера, шефа Казанскаго мушкатерскаго полка, всегда приглашавшаго не от себя, а от общества своих офицеров.
Так текла мирно в это время жизнь Глазенапа. Войска стояли неподвижно; кроме черкесских разбоев, мелкими партиями, спокойствие прилинейных жителей ничем не нарушалось. Это была последняя зима во время службы незабвеннаго генерала на Кавказе.
27-го января Григорию Ивановичу повелено состоять по армии, а 4-го февраля он назначен инспектором Сибирской инспекции и начальником Сибирской Линии. Хотя не по его воинскому духу было такое мирное назначение, но должно было решиться ехать с Кавказа. Возраставший разлад с графом Гудовичем делал неприятною его тамошнюю службу.
Шефом Нижегородскаго драгунскаго полка назначен был Сталь. Благородный этот воин, тотчас как узнал о своем назначении, приготовил почетный рапорт Глазенапу о состоянии полка и квитанцию о наисправнейшем приеме нижегородцев, и поспешил прибыть из Екатеринограда в Георгиевск. Явясь немедленно к Григорию Ивановичу, Сталь отрапортовал ему о состоянии полка, сказав: «Это рапорт о полке, а это квитанция в исправном приеме его от вас». Глазенап, приятно удивленный, отвечал: «Вы, Карл Федорович, еще не осмотрелись, и, может быть, найдете некоторые недостатки». Сталь возразил, что он, будучи прежде полковым командиром, знает исправность полка и, в этой уверенности, просит считать дело конченным и ни о чем не беспокоиться. Тут эти достойные люди бросились в объятия друг другу.
Глазенап скоро выехал в Воронеж и в нем ожидал позволения заехать в С. Петербург, но военный министр граф Аракчеев не нашел удобным разрешить ему проезд в столицу, и Григорий Иванович, чрез Казань, отправился в Омск, в котором кипела его деетельность в продолжение одиннадцати лет.
Прежде изложения благотворных распоряжений Глазенапа по новым обязанностям, сделаем краткий очерк города и представим характеристику тогдашних сибирских нравов и понятий, и главнейших действователей, с которыми ему надлежало быть в соприкосновении. Не думаем, чтобы за это на нас посетовали читатели, тем более, что с такими подробностями связана история одного из храбрейших полков Кавказскаго Корпуса.
Омск, как известно, лежит под 54° 59 с.ш. и 91° 3 в.д., в расстоянии слишком 3,300 верст от С.-Петербурга, на небольшом возвышении берегов рек Оми и Иртыша. В то время это была крепость и город. Первая, построенная в 1708 году, состояла из землянаго вала со рвом, покрытым путем, траверзами и гласисом, расположенными по правилам Вобана; пред гласисом были утверждены рогатки с надолбами. Стоило только на берме, или на подошве рва, поставить палисад, чтобы доставить храброму гарнизону полную возможность держаться, хотя против какого неприятеля. На левом берегу Иртыша находился ретраншамент или цитадель. Цель его построения была укрывать проезжающих от нападения хищников, в то время, когда не предстояло возможности переправиться чрез реку, в бурную погоду или за ходом льда.