Коэл покидал зал с лёгким звоном в голове, саднящим горлом и лёгкой улыбкой на губах. Да, этого ему тоже будет очень не хватать.
Глава 2: Иштваан. Ч 1. Находники
Подобру ли покос, муженёк? звонкий высокий голос далеко разнёсся в полуденном мареве. Невысокая крепко сбитая женщина в сером домотканом платке приветливо махала рукой от опушки леса, Иди до меня, отобедаем!
Око небесное пекло как перед грозой, покос был в самом разгаре. То тут, то там в бескрайнем разнотравье виднелись плетёные шляпы и крепкие спины. Кроме Иштваана на зов никто не оборотился все своих баб по голосам знали, да и не всем обед на покос носили жёны. У кого дети к тому делу уже пригодны, а кто и с собой брал всё же далековато была луговина. Спуститься от деревни одно удовольствие, а вот в обратный путь по склону тащиться та ещё морока.
Но Иштваана жена шибко мужа любит, вот и бегает, что твоя коза. Это все знают. Даром, что ростом не вышла, а жилы в ней на пятерых. Вроде как из рода карлов подгорных она, хотя взял её Иштваан с соседней деревни, от Столбовичей. Ну, оно по-всякому бывает, жизнь то так, то эдак обернуться может. Ещё когда он в свою деревню привёз её, чтобы у Создателева камня клятвы принести, девки всё в рукава посмеивались. Мол, как-то у них сладится? Самого-то Иштваана горы явно духом своим не обидели: сильный да рослый, кожа цвета сухой скалы, тяжёлая челюсть, рубленые скулы да спокойный взгляд внимательных глаз. Так-то в деревнях окрест половина таких, но Иштваан поболе прочих отмечен. Ещё девки врали, что прабабка егоная, как овдовела с великаном на дальнем перевале любилась, ну дак на то они и девки, языками трепать.
Ну, вот и привёз жену, значит. По полному имени Мектильда, да все её Мёдой кликали, за голос сладкий, характер добрый, да и короче так. Лицом мила, одета пригоже, косы толстые чуть не до колен, в плечах иному мужику не уступит, а ростом Иштваану едва по грудь. Ну да чтож, коли выбрал так, значит, по сердцу пришлась. Шикнули на девок-зубоскалок, да повели обряд чередом. Дары мужу, дары жене, дары земле, гору-мать почтили, видокам угощение всё чин по чину перед Оком Создателя. Песни пели до заката, а как звёзды иные развиднелись, так и до камня клятвенного дело дошло. Руки на Звезду высеченную возложили под светом звёзд иных, так и сами светом божиим благословенным озарились сиреневым токмо. То, вроде как, и не самый добрый знак, но и беды скорой не предвещало им. А там и новую хозяйку в дом проводили.
Как-то у них сладится, ага? Да вот так и сладилось, семь оборотов справно живут, двоих деточек прижили ужо.
Иштваааан, слышал ли?!
Иду я, иду, не голоси! вроде и сердито ответил, а в нутре всё радостно. Вона какая! И другой такой нет. Захочет, хоть через всю деревню доорётся, голосина ух!
Он перевернул косу, постучал пяткой озимь и, закинув её на плечо, двинулся к опушке. По пути у приметного пня подхватил оставленные там рубаху и дорожник. Подошёл. Жена уже расстелила чистую тряпицу, разложила хлеб, козий сыр, пучок пряных трав, луковицу и крынку молока.
Чего заголился то? Девок приманиваешь? На, оботрись! подала кусок полотна, руки в бока упёрла и глядит эдак с прищуром.
Охолонись ты, где девок тут увидала? он аккуратно пристроил косу у высокого куста и вынул из дорожника небольшой бурдюк, На вон, на руки сполосни мне чуть.
Где девок? Да знамо где! Вона как Милка с Таркой на тебя гляделки всё маслят.
Чего там маслят Лей, не стой, попрёки были несуразные, но льстили самолюбию, Их вон, самих до камня сводили уже, не упомню, четыре оборота или пять тому Да и взяться им тут откуда? Довольно, воду не трать, он с силой отёр лицо водой, отфыркнулся и с удовольствием растёрся полотном.
До камня, не до камня, а за косы бы так и оттягала! Рогачам своим краюху снесут али стоговать придут, а тут ты весь такой-растакой! Неча им на чужое добро зариться, она оценивающе оглядела крепкую покатую фигуру, Ты, знаешь, до темна домой ворочайся. Есть у меня до тебя дело такое
Знаю я дело твоё, хохотнув он кинул жене скомканное полотно и стал натягивать рубаху на посвежевшие плечи, Два дела ужо по дому бегают. С кем оставила-то, со стариками?
С ними. Твой-то за корзины засел, пущай плетенью учатся. Девкам на пользу то. Да ты кушай, кушай.
Иштваан уселся, скрестив ноги, накрыл ломоть хлеба сыром и с аппетитом захрустел луковицей. Потом остановился.
Погодь. Какой стоговать, скосили же только рано. Да и мужи Милки да Тарки со стариком своим ещё два дни тому на пчельник дикий пошли, сама же мне говорила Ты чего эта?
Хитрый-хитрый взгляд из-под густых ресниц был ему ответом.
Нет, погоди! он отложил на тряпицу снедь и обвиняюще воздел надкушенную луковицу, Мне Око кожи вовсе не жжёт, оттого я и рубаху скидаю, берегу
А то я не помню. О первый год ещё подивилась, да перестала
Тааак! А коли помнишь, так с чего виноватить меня взялась?! обвиняющая луковица стала ещё более обвиняющей.
Ну Ежли тебя бабой какой попрекать начну, ты тут же надуваешься так потешно, один в один зоб у жаба болотного Ой!
От брошенной луковицы она со смехом успела увернуться, а от мужских рук, ухвативших за крепкий пояс, уже не смогла. Да и не хотела.
Дразнишь значит! Изводишь! Иштваан повалил её на землю и принялся щекотать, Вот ужо я тебе! Вот ужо! С покоса вернусь, покажу дразниться!
Уж покажи, уж покажи, она хохотала, запрокинув голову, Дорогою не расплескай только
Потом был вечер. А ночью пришла беда.
Иштваан сидел на завалинке, вытянув натруженные ноги, пил морс из оловянной кружки и чесал за ухом пса. Пора было на боковую, да вставать с рассветом, но слишком хорошо было сидеть вот так. Слушать как заливается ночная птаха, как возится телок в загоне, дышать прохладой и смотреть на звёзды. Старики бают, что кажная далёкая звезда это тоже миры, как наши, но далёкие-далёкие. Наш ли Создатель их сотворил или у каждой звезды свой, о том с покон веку спорят и ещё столько же спорить будут. А и не важно это.
Но вот что занимает нет ли там, в Сердце какой-то далёкой-далёкой звезды такой же вот завалинки с таким вот Иштвааном? Тоже чтобы сидел на роздыхе, морсом себя освежал да в небо пялился? Хорошо бы чтобы был. И чтобы ему сейчас было бы также хорошо
Пёс под рукой дёрнулся, вскочил и залаял во всю глотку. Заметался по двору, поджав хвост, не переставая лаять и рычать. Волки? Нет, больно напуган пёс, видать совсем лютая тварь находит. Тем временем лаем зашлась уже вся деревня.
Стряслось чего? из дома, кутаясь в одеяло, выглянула заспанная жена.
Всех в подпол, быстро. Быстро! рявкнул он глухо и заозирался в поисках чем бы оборужиться.
Поняла, обида было подступила к горлу, никогда он с нею не говорил вот так. Но как подступила, так и ушла, сменившись страхом за себя и близких. Она крепко сжала губы, чтобы не дрожали, и умчалась всех будить и делать, что велено.
А Иштваан метался по двору, спотыкаясь о пса. За что хвататься? На зверя с рогатиной ходят, да нет у него рогатины! Вилы разве что, но железные держать не по достатку, из дерева у них. Из металла топор токмо, но с топором на чудище верная смерть. А другого и нет ничего! В очередной раз оступившись об охрипшего от истошного лая пса, он сунул за пояс топор с поленницы и принялся выламывать кол из тына.
Шальной пёс неожиданно распластался на земле и заскулил, а после стремглав ринулся за дом. Иштваан проводил взглядом пса и тревожно заозирался по сторонам, но тёмной фигуры, что надвинулась со спины, заметить уже не успел. А потом резкая вспышка, ощущение падения и темнота.
Очнулся он рывком и сразу же схватился за гудящую голову. Вокруг было множество ног и лицо жены близко-близко. Она гладила его по груди и, впившись в глаза взглядом огромных глаз, свистящим шёпотом приговаривала: «Тихо-тихо-тихо, мать-горою заклинаю, только тихо-тихо-тихо, тихо-тихо-тихо»