Привет! И куда ты собралась без паспорта? Без паспорта скоро уже и в метро не пустят.
Ты бы съездила к моим, надо как-то решить.
Я-то при чем? Ты же торопишься! Поезжай завтра, и Время терпит.
Не могу я, и так уже со скандалом еле вырвалась! Невыносимо, Наташ, почему я всё время чего-то должна? Оставьте меня в покое!
Ну и правильно, сказала Наташа. Мы свободные люди. Сколько можно, Кать, так и просидишь всю жизнь за роялем. Я с уважением к твоим предкам, но если они чего-то там это их проблемы. Да, я тоже должна и что? Пару раз заеду к отцу на ужин и всё, он доволен. Наташа подняла бокал. Катюх, давай за нас! Грех жаловаться. Мы молодые, красивые, живем! За нас!
Они сдвинули бокалы. При попытке выпить до дна у Кати раздулись щеки. С полным ртом, не справляясь с пузырьками, она соскочила с кресла, замахала руками и брызнула шампанским. Смеялись до слез! Наташа завалилась на диван. Катя в три погибели топталась на месте, пытаясь удержать равновесие.
Пойдем в бассейн! едва успокоившись, сказала она.
Наташа вздохнула, закинула ногу на спинку дивана, расслабилась.
Я уже плыву, сказала она и закрыла глаза.
Ты не забыла, что ты любишь перед сном? хихикнула Катя.
Нет, нет, нет, ещё не вечер, две минуты и пойду.
Куда? Оставайся!
Не могу, дела ла-ла
Зови сюда, посидим!
Кать-ка! Наташа посмотрела на часы.
Ну и ладно, тогда я утоплюсь перед сном, сказала Катя и, прихватив полотенце, ушла в бассейн.
Валяй. Две минуты и пойду. Наташа вновь посмотрела на часы и услышала стук в дверь. Ох! Покоя нет на этом свете, проворчала она, вставая с дивана.
Встряхнув головой, Наташа глотнула шампанского, прошла в прихожую и открыла дверь. На пороге стоял слегка удивленный Олег.
А-а, сказала Наташа, вы, видимо, тот самый, проходите, располагайтесь. Она указала ему на кресло, сама плюхнулась обратно на диван и размашисто закинула ногу на ногу.
А где?.. Олег бегло пробежал взглядом по комнате.
Катя? Она утонула. Шучу. Скоро будет. А я Наташа, зашла к подруге.
А я Олег, зашел познакомиться.
Что же вы, знакомиться и без бутылки.
Олег подошел к шкаф-бару, достал початую бутылку виски, налил себе в бокал и поставил бутылку на столик.
Наташа поднялась торжественно выпить за знакомство, но ее немного повело в сторону, она удержалась.
Оп-п я, кажется, готова сказала она, поправляя юбку. Все, домой.
С замотанным на голове полотенцем в гостиную вернулась Катя. Наташа хлопнула Олега по плечу и направилась к выходу.
Катюх, пока-пока! Я всё!
Наташ!? возмущенно воскликнула Катя.
На выходе Наташа обернулась и погрозила пальцем.
Не забудьте познакомиться, сказала она и вышла из номера.
Оставшись без подруги наедине с незнакомым мужчиной, Катя на секунду растерялась, затем решительно сдернула полотенце с головы, встряхнула влажные волнистые волосы, подхватила свой бокал и вызывающе посмотрела на Олега.
Слышал? сказала она. Давай знакомится!
Олег подошел к ней ближе, Катя замысловато устроила переплетение рук, и они выпили на брудершафт. Поцелуй неожиданно затянулся, после чего Катя грубовато отстранила Олега от себя и неуклюже завалилась в кресло.
А ты симпатичный! сказала она, прикуривая сигарету. А я Катя.
*** Ночь была тихой, по-летнему теплой, безветренной. У костра, обрамленного камнем, сидя на скамейках стилизованных под бревна, старые друзья вертели над огнем нанизанные на шампурах кусочки хлеба. Дров было достаточно, костер горел живо, разговор был дружеский, хоть и немного нервный.
Не нравится мне эта вот, сказал Семён Семёнович, эта вот неопределенность. Заканчивать надо с этим, заканчивать, подытожил он.
Это не просто неопределенность, сказал Герман Петрович, это ещё и растерянность.
Сытая растерянность скоро пройдет, сказал Виктор Владимирович. Но пока всё должно быть как есть, всё должно быть на своем месте. Люди ведут себя спокойно, когда всё на своем месте.
Семён Семёнович воткнул шампур в землю.
Но делать-то ведь что-то надо! сказал он. Что за топтание: вперед назад, влево вправо?
Где топтание, а где и пляски, дополнил Герман Петрович. Веселие и пляски вокруг Диониса всегда заканчиваются трагедией. А трагедия, это песня козлов. Трансформация возможна только через катастрофу.
Послушайте, но ведь так уже было! Семён Семёнович вытащил из кармана тонкую брошюрку. Вот послушайте, сказал он и прочитал: «России грозит неминуемая катастрофа. Об этом говорилось уже во всех газетах бесчисленное количество раз. Неимоверное количество резолюций, в которых признается, что катастрофа неминуема, что она надвигается совсем близко, что необходима отчаянная борьба с ней, необходимы «героические усилия» народа для предотвращения гибели и так далее. Все это говорят. Все это признают. И ничего не делается». Видите, сказал Семён Семёнович и продолжил: «А между тем достаточно самого небольшого внимания и размышления, чтобы убедиться в том, что способы борьбы с катастрофой и голодом имеются, что меры борьбы вполне ясны, просты, вполне осуществимы, и что меры эти не принимаются только потому, исключительно потому, что осуществление их затронет неслыханные прибыли горстки помещиков и капиталистов». Горстки мошенников и жуликов, добавлю я от себя.
Он обвел присутствующих взглядом и продолжил:
«Происходит повсеместный, систематический, неуклонный саботаж всякого контроля, надзора и учета. И нужна невероятная наивность, и сугубое лицемерие, чтобы прикидываться не понимающим, откуда этот саботаж исходит, какими средствами он производится.
Игра в контроль, оттяжки всяких деловых и практически-серьезных шагов, создание необыкновенно сложных, громоздких, чиновничье-безжизненных учреждений, которые насквозь зависимы от капиталистов и ровнехонько ничего не делают, и делать не могут.
Спрашивается, чем объяснить эту поразительную слепоту меньшевиков и эсеров? Следует ли считать их государственными младенцами, которые по крайнему неразумию и наивности не ведают, что творят, и заблуждаются добросовестно? Или обилие занятых местечек министра, товарищей министра, генерал-губернаторов, комиссаров и тому подобное имеет свойство порождать особую, «политическую» слепоту?
Если бы действительно наше государство хотело деловым, серьезным образом осуществлять контроль, если бы его учреждения не осудили себя, своим холопством на «полную бездеятельность», то государству оставалось бы лишь черпать обеими руками из богатейшего запаса мер контроля, уже известных, уже примененных в других странах. Правительству достаточно было бы декретировать осуществление главнейших мер, назначить серьезное наказание тем, которые бы обманным путем стали уклоняться от контроля, и призвать само население к надзору за добросовестным исполнением постановлений, и контроль был бы уже давно осуществлен».
Семён Семёнович с досадой захлопнул брошюру и замолчал.
Ты вот это сейчас к чему нам прочитал? спросил Виктор Николаевич. Спасибо, конечно, что напомнил текст столетней давности, но сейчас нужно обсуждать то, что будет после катастрофы. А этот отчаянный призыв и тогда не дал результата, и сейчас бесполезен. Этот призыв к кому? К чиновникам, которые столько сил положили, чтобы устранить этот самый контроль. Взывать к населению, которое, Сёма, даже бюллетень в урну не способно опустить. Взывать без всякой надежды на отклик, это безумие вопиющего в пустыне.
Тогда что? возмутился Семён Семёнович. Нищета, отчаянье и бунт?
Никакого бунта не будет, сказал Виктор Николаевич. Нравы лавочников сделались общими. Герман прав, трансформация возможна только через катастрофу, а вот катастрофу нам допустить нельзя.