От неожиданной, молниеносной догадки я даже выронила ручку. Та с шумом покатилась под конторку, но я не стала ее поднимать.
Я села, ошеломленная собственным прозрением. Расстояние до пункта «А» должно быть одинаковым у обоих поездов, ведь они находятся в одной и той же точке «Икс»!
Я несмело подняла руку. Герман Львович поглядел на меня с недовольством.
Что тебе, Демина? Шумишь, отвлекаешь ребят.
Герман Львович, я знаю ответ.
Ты? Он уставился на меня внимательно и недоверчиво. Ну, говори.
Оба поезда на одинаковом расстоянии, на том же, на котором находится от пункта «А» точка «Икс».
Я выпалила это и замолчала, не отрывая глаз от математика. Тот в свою очередь глядел на меня с изумлением.
Верно. Он положил на стол кусочек мела. Правильно. Вы слышите, дети? Демина ответила совершенно правильно! Ай да молодец! Герман Львович пошел ко мне навстречу, на ходу протягивая руки, будто собираясь обнять. Какая молодец! Никто не смог, а ты сообразила. Вот вам и тихая мышка.
На меня тут же обратилось двадцать пар глаз. Кто-то глядел с завистью, кто-то с нескрываемым восхищением, кто-то с обыкновенным любопытством. Я почувствовала, как щеки и лоб заливает жар.
Мне было и неловко, и чрезвычайно приятно. Герман Львович дружески похлопал меня по плечу, и тут раздался звонок.
На перемене только и разговору было, что о коварной задачке и моих невесть откуда взявшихся способностях. Не участвовала в общем обсуждении лишь отличница Галя она стояла у окна, капризно надув губки, и что-то чертила пальцем на стекле.
Больше всех моему успеху радовался Влад.
Вот видишь, говорил он, наклоняясь к моему уху, математика самый сложный предмет, а у тебя все выходит. Значит, и с другими уроками тоже наладится.
Я слушала его, и впервые мне не хотелось возражать. Я действительно поверила, что смогу нормально учиться, понимать то, что объясняет преподаватель, решать примеры и задачи не хуже Гали, а может, даже лучше.
В конце учебного дня в коридоре меня поймала Анфиса. Вид у нее был взволнованный, бледные щеки слегка порозовели, в глазах появился блеск.
Ну, умница, она загородила мне дорогу, обняла и поцеловала в макушку, я знала, всегда знала, что в этой головке водятся мозги. И какие мозги! Мне ведь Герман Львович все рассказал. Старайся, Василиса, ты еще сама не знаешь, на что способна.
Почему-то в этот момент я не почувствовала привычного стеснения и желания убежать от воспитательницы, как это бывало всегда, когда она проявляла ко мне повышенное внимание. Наоборот, мне вдруг остро захотелось прижаться к ее мягкому боку, уткнуться лицом в колючую вязаную кофту и так стоять долго-долго, ничего не говоря и не двигаясь.
Однако сделать это я не рискнула, лишь на мгновение коснулась кончиками пальцев ее теплой ладони. Та сразу же уловила мой жест и судорожно, прерывисто вздохнула, как тогда в кладовке. Потом быстрым движением оправила воротник на моем платье и молча пошла вперед по коридору.
Вечером того же дня произошло еще одно чудо я обнаружила, что знаю-таки заклятую таблицу умножения на восемь. Да еще как она просто от зубов отпрыгивала.
Влад, которому я продемонстрировала свое достижение, раскрыл рот от удивления: я сыпала числами почти без перерыва, замолкая лишь, чтобы набрать в легкие новую порцию воздуха.
Наконец, когда я закончила, он решительно заявил:
Василиска, да ты просто гениальная. Может, притворялась до сих пор, а?
Я не притворялась.
Он задумчиво почесал в затылке, помолчал, а потом произнес многозначительно:
Точно, как тогда с шашками.
Я поняла, что он имеет в виду нашу с ним знаменательную игру в первый день в интернате тогда, начав с поражения, я окончила блестящими победами.
Анфиса права, твердо проговорил Влад, в тебе действительно есть что-то странное, необъяснимое. Ты мыслишь не так, как другие, а по-своему. Знаешь, на что это похоже? Будто долго долбили стену, она все не поддавалась, не поддавалась, а затем вдруг рухнула разом. Вся, до последнего кирпичика.
Я вдруг подумала о том, что в моих снах часто произносила совершенно незнакомые и непонятные слова, так легко и уверенно, словно пользовалась ими постоянно. Значит, где-то глубоко в моем подсознании была запрятана некая кладовая знаний, которыми я по неумению до поры до времени не могла воспользоваться?
Эта мысль поразила меня до глубины души.
Эй, что с тобой? окликнул Влад. Ты как будто спишь.
Я не сплю. Я смотрела на него пристально, не мигая. Я я хочу тебе рассказать кое о чем.
Давай, он уставился на меня с любопытством.
Влад, понимаешь, как бы это тебе объяснить? В общем я вижу сны!
Он пренебрежительно хмыкнул.
Подумаешь, невидаль! Я тоже их вижу. Почти каждую ночь.
Но тебе ведь снится то, что знакомо? Да? Те люди, которых ты когда-то видел, предметы, которые трогал руками. Так?
Он немного растерялся.
Ну, наверное, так.
А я вижу совсем незнакомых людей. И даже говорю на каком-то чужом языке.
На английском? оживился Влад.
Не знаю. Может быть. А может, и нет. Я почувствовала, что устала объяснять то, что объяснить невозможно, можно только догадываться. Влад все равно мне не поверит. И никто не поверит. Никто.
Слушай, миролюбиво произнес он, глядя на мою пасмурную физиономию, хватит об этом. Видишь свои сны, и ладно. При чем здесь задача про поезда и таблица умножения?
Ты прав, я решительно кивнула, ни при чем. Пойдем лучше сыграем в шашки.
10
С того памятного дня в моей учебе произошли коренные перемены. Это походило на снежный ком: каждое утро я обнаруживала, что каким-то неведомым образом знаю то, чего еще вчера совершенно не могла понять.
Пошел и русский язык, и математика, я стала запоем читать книги все подряд, в том порядке, в каком они стояли на полках интернатской библиотеки. Библиотекарша Диночка, едва завидев меня на пороге, всплескивала руками:
Опять пришла! Ты ж только третьего дня была! Неужто прочла?
Я горделиво кивала и протягивала ей прочитанную от корки до корки книгу.
Диночка доставала мой формуляр, вытаскивала оттуда квиток, вставляла в бумажный кармашек, ставила книгу на полку. Затем снимала новую и торжественно вручала ее мне:
Держи, Ломоносов ты наш!
Я тащила книгу в палату, под презрительным и завистливым взглядом Светки устраивалась на кровати и с вожделением открывала первую страницу.
Я и представить себе не могла, что на свете существует множество интереснейших и захватывающих историй. До сей поры все прочитанное мной ограничивалось «Золушкой», «Красной Шапочкой» да парой русских народных сказок. А тут я окунулась в мир придворных интриг, вместе с мушкетерами спасала честь королевы, опускалась на дно океана на чудесном корабле «Наутилусе», затаив дыхание следила, как отважные герои Джека Лондона покоряют бескрайние просторы сурового Севера.
Влад затащил меня в театральный кружок, который по совместительству вела наша русичка. Там мы ставили какую-то пьесу из жизни греческих богов. Преподавательница принесла из дому несколько толстенных томов энциклопедии по мировой художественной культуре, и мы с интересом и любопытством разглядывали изображенных на картинках античных красавцев и красавиц с безупречными профилями и горделивой осанкой.
Подражать им было трудно, особенно нам, крепко закованным в гипсовые и пластмассовые корсеты. Но мы не унывали. Учили свой текст, мастерили светлые греческие хитоны из старых простыней, милостиво отданных Жанной на растерзание, и готовились поразить зрителей премьерой.
Наладились и мои отношения с Анфисой: я больше не чуралась ее и вообще стала значительно смелее и раскованнее, чувствуя себя всеобщей любимицей.