Ты спятила, Рубин?! Зачем ты вызвалась?
Я невольно щёлкнула языком. И почему Солярис так хорошо меня знает?
Ты ведь сам хотел исследовать природу тумана. Я кивнула на постель, по которой раскатились старые крошащиеся черепа, а затем на книгу с красноречивым названием «Память о пыли», повествующую о тех славных днях, когда древний союз королевы Дейрдре с драконами действительно чего-то стоил. Такого шанса может больше не представиться. Когда ещё туман будет смирно стоять и ждать нашего прихода? Моё Вознесение в полночь, так что времени у нас по горло. А летаешь ты быстро, управимся за полдня. Да-да, я знаю, если со мной что-то случится, то
«Ты никогда больше не поднимешься в небо», собиралась сказать я, но Сол сказал совершенно другое, не дав мне закончить:
Туату Дейрдре придёт конец, а вместе с тем и всему остальному Кругу, который привык полагаться на вас. Ты единственная наследница трона, Руби, а твой отец болен и находится в шаге от могилы. Ты рискуешь не только собой ты рискуешь всем.
Иногда, когда Солярис открывал рот, мне рефлекторно хотелось осмотреть себя на наличие царапин: он часто выбирал до того острые слова, что они могли порезать физически. Зато Солярис никогда не стеснялся правды. Но почему он озвучил именно эту? Почему выбрал такой повод для беспокойства? Ведь Дейрдре не был его родным краем. Это был не его дом. И здесь жил далеко не его народ. Если меня не станет и туат канет в пасть к Дикому вместе со всеми людьми разве это не должно сделать Соляриса, потерявшего по их вине абсолютно всё, поистине счастливым?
Мы не будем соприкасаться с туманом, пообещала я, выдержав свинцовый взгляд Соляриса. Это было по-настоящему сложно: когда Сол злился, он совсем переставал моргать, отчего казалось, будто смотришь на открытое солнце. И мы будем осторожны. Я хочу помочь своим туатам, понимаешь? Если не сделать этого сейчас, скоро мне будет нечем править.
Солярис знал, что я права. Он был упрямцем, а не глупцом с фактами не поспоришь. Фыркнув, Сол снова распахнул дверцы шкафа и, выудив оттуда уже залежавшуюся броню, юркнул за деревянную ширму. Хоть переодевающегося Соляриса и не было видно за ней, я всё равно отвернулась к окну. Расписные витражи на нём покрылись тонким слоем инея с внешней стороны, но тот мгновенно растаял, стоило Солярису выйти и приблизиться ко мне.
Я готов, сообщил он, представ передо мной с пугающей решимостью в золотых глазах и в полном обмундировании. Его сборы, в отличие от моих, заняли не больше трёх минут.
В своих лётных доспехах он напоминал фигуру, выточенную из перламутра. И кольчужная рубаха, и наручи, и штаны всё было выковано и сшито из его собственной драконьей чешуи. Никаких вставок, никаких креплений или пуговиц, ведь лишь чешуя не расходилась по швам и не приходила в негодность, а сращивалась вместе с телом Сола, когда он перевоплощался. Эти доспехи можно было с уверенностью назвать венцом кузнечного искусства. На их создание ушло больше двух лет: помимо того, что чешую крайне сложно пробить и сплавить вместе пластами, её также невероятно сложно отделять. А отделять пришлось прямо от Соляриса наживую при помощи раскалённых игл из чёрного серебра и щипцов, оставляющих после себя жуткие открытые кровоточащие раны. Пускай Солярис быстро исцелялся, а я не принимала в этой «процедуре» непосредственного участия, она всё равно врезалась в мою память как худшая пытка на свете. Крики Сола много ночей преследовали меня, но таково было его решение, а не моё выковать броню, что сможет стать ему второй кожей, чтобы больше не пришлось беспокоиться о наготе и новых комплектах одежды, которую он до сих пор прятал по крыше замка то тут, то там (на всякий случай вроде вчерашнего).
Отправляемся, сказали мы, кажется, одновременно.
Пускай Солярис сохранял невозмутимый вид, но я нутром ощущала его тревогу. Она читалась в быстром шаге, которым он нёсся по петляющим коридорам к заброшенной башне-донжону, и в том, как он то и дело отводил в сторону плечо, будто оно болело. Сол всегда так делал, когда его внутреннему зверю становилось тесно в человеческой ипостаси. В такие моменты я отвлекала или успокаивала его, но сейчас я не могла успокоить даже саму себя: от лежащей на мне ответственности и неизвестности, маячащей впереди, мне было тревожно не меньше.
Благодаря плоской крыше и местоположению вдали от посторонних глаз башня-донжон служила идеальной площадкой для взлётов и приземлений. Когда-то давно здесь располагалась моя детская, но сейчас в башне не осталось ничего, кроме сломанных погремушек, дряхлой колыбели и слишком размытых воспоминаний. Обогнав Соляриса, я без сожалений пересекла внутреннюю комнату и взобралась по короткой винтовой лестнице на крышу, когда вдруг внезапно услышала:
Драгоценная госпожа! Принцесса Рубин!
Зимний мороз больно кусал за щёки. Зарывшись носом в меховой воротник, я замедлила шаг. Солярис же фыркнул, прошёл чуть дальше и остановился у самого края башни, уперев колено в низкий зазубренный мерлон[5]. Уже по одному кислому выражению его лица я, даже не успев обернуться, поняла, кто именно меня зовёт.
Гектор? Ты что здесь делаешь?
Запыхавшись от бега, на крышу следом за нами вылез мальчишка. Ветер, свободно гуляющий по вершине башни, тут же сбил его русые кудри в невообразимые колтуны. Несмотря на то что зима была в разгаре и мы все не видели тёплого солнца уже несколько месяцев, веснушки на носу Гектора и скулах по-прежнему горели ярче, чем звёзды на ночном небе в месяц сапфиров.
Карта, госпожа! закричал Гектор, укутываясь плотнее в свой шерстяной шарф и пытаясь не дать ногам в лёгкой обувке разъехаться на заледеневшем камне. Господин Мидир велел передать госпоже карту!
Умилённая решимостью Гектора, я решила умолчать о том, что и без карты знаю расположение всех туатов, городов и деревень, включая то поселение, где остановился Красный туман. В конце концов, к этому меня обязывало положение, и ради этого я проводила за уроками по восемь часов в день с тех пор, как мне исполнилось три года.
Большое спасибо, Гектор.
Не за что, госпожа. Вот, держите, госпожа.
Пожалуйста, перестань называть меня «госпожа» через каждые два слова. Младший брат моей молочной сестры то же самое, что и мой брат. Ты не обязан так пресмыкаться, сказала я, послушно перенимая из рук Гектора сложенный лист пергамента, когда он всё-таки пересёк крышу и добрался до меня, так ни разу и не поскользнувшись, к досаде Соляриса. А где сам Мидир?
Уже ускакал, госпо Рубин. Гектор прикусил язык. Отправился к границе Найси, где Красный туман. Просил передать, что ему жаль пропускать Вознесение, но он обязан присутствовать там лично независимо от того, что произойдёт дальше.
Чего же он не сказал мне, что тоже поедет? Я бы его подбросила, ответила я шутливо, и Гектор коротко, но многозначительно хохотнул:
Ха-ха, смешно.
Даже Солярис, раздражённо притоптывающий ногой в ожидании, ухмыльнулся. Уверена, это было одно из тех воспоминаний, что согревали его в тоскливые дни, первый и последний полёт Мидира, который закончился для советника в навозной яме, оставив на память мучительный страх высоты. Я до сих пор чувствовала вину за то, что уговорила тогда Мидира полететь, а Соляриса не уговорила всё не испортить.
О! Чуть не забыл. Брат тоже просил передать кое-что.
Гектор засуетился и просунул руку под свою стёганую накидку, откуда у него выглядывал кожаный фартук и пояс с несколькими крючками для инструментов. Судя по всему, он принёсся ко мне прямо из кузницы: от него ещё пахло горячим железом, полировочным песком и по́том. Под тем же поясом, в маленьком кармашке, притаился продолговатый пузырёк размером с указательный палец, похожий на те, что складировал Солярис в своей башне для красоты и хранения драконьего пламени. Только у этого пузырька стекло шло волнами, будто застыло неправильно, а вместо пробки торчала металлическая крышка с кольцом на длинной цепочке.