Арно, как ты думаешь, меня в итоге арестуют?
Он хмыкает.
Я думаю, что нас всех в итоге арестуют.
Услышав это, я останавливаюсь, осознав, на что согласилась. Что же я наделала, забрав с собой эти запрещенные листовки?
Ну, не надо так мрачно все воспринимать, говорит он, похлопывая меня по плечу. В конечном итоге оно того стоит.
Я по-прежнему не двигаюсь с места, и Арно добавляет:
Пойдем, я куплю тебе мороженого.
Я начинаю было идти, но тут понимаю его ошибку.
Ты нигде в Париже сейчас не достанешь мороженого, замечаю я.
Эх, тут ты права, соглашается Арно. Ну ладно. Мороженое будет после, когда война закончится.
Я и правда начинаю разбрасывать листовки.
Я ношу их с собой повсюду, пряча в корзине для покупок или среди страниц учебников, ожидая шанса подложить куда-нибудь, пока никто не видит. Уже на следующий день, на переполненной платформе метро, я оставляю целую пачку, сидя на скамейке! На листовках нет ничего, кроме нарисованного чернилами креста де Голля в середине, но они многое значат для меня.
К сожалению, работа продвигается медленно, потому что мне каждый раз приходится выкраивать время, чтобы остаться одной. В школу и из школы я всегда иду с Хлоей, а по вечерам сижу дома. Будь в городе Симона или Шарлотт, я могла бы притвориться, что иду гулять с ними. Вместо этого мне приходится впихивать всю работу в те пару часов, когда хожу за продуктами.
Вчера я с триумфом вернулась с рынка, сунув последние листовки в корзины нескольких домохозяек, когда те отвернулись. Я готова увидеться с Люком и попросить еще партию, но это значит тайком пробираться в Латинский квартал, не сообщая маме с папой, куда я пропала. Даже если ехать на велосипеде или поезде, мне все равно придется исчезнуть вечером как минимум на час.
Сидя на уроке истории и почти не обращая внимания на происходящее, я подумываю о том, что сделать все нужно уже сегодня. Тянуть больше нельзя. Если я всякий раз буду ждать удобного окошка в расписании, Люк решит, что я потеряла интерес к нашему делу. Поэтому, когда уроки заканчиваются, я встречаю Хлою на ступенях перед школой и говорю, что сегодня не смогу пойти с ней домой.
На днях будет огромный тест по истории, и мы хотим подготовиться, как бы невзначай сообщаю я. На самом деле я чувствую себя ужасно из-за того, что приходится ей лгать.
Хлоя упирает руку в бедро.
А папа помочь не сможет?
Импровизируя на ходу, я быстро отвечаю:
Он плохо знаком с этим материалом, это не про Революцию или Наполеона. Что-то про Средние века.
По-моему, тебе вообще ничего учить не надо, замечает Хлоя. На фоне твоих идеальных оценок мы, все остальные, выглядим просто чудовищно.
Мы смеемся, и я понимаю, что все в порядке.
Увидимся позже, хорошо? Я надолго не задержусь.
Хорошо, мне будет не хватать тебя на пути домой. Она хмурится при виде немцев с большим коричневым бульдогом, патрулирующих окрестности неподалеку. Ты помогаешь мне отвлечься от мыслей о бошах.
Если Papa еще не будет спать, давай сыграем что-нибудь, когда я вернусь. Я буду играть, а ты петь.
Хорошо бы. Хотя берегись, добавляет Хлоя с ноткой сарказма, учительница пения сказала, что я сегодня немного визгливая.
Визгливая? Ты? Она ошибается, я тебя уверяю.
Спасибо. Я так ей и сказала. Хлоя улыбается и закидывает на плечо рюкзак. И ей следовало согласиться со мной, а не выставлять в коридор. В любом случае увидимся дома, Адалин.
Увидимся, Хлоя.
Я смотрю, как белокурая головка Хлои исчезает за углом, потом поворачиваюсь на каблуках и спешу к ближайшей станции метро. Будет все труднее придумывать отговорки всякий раз, когда мне понадобится навестить Люка не только потому, что необходимо проявлять изобретательность, но и потому, что придется лгать собственной сестре. «Для ее же блага», напоминаю я себе.
Убедившись, что меня никто не видит, я бегу по переулку к фиолетовому навесу справа. Арно сказал, что на этот раз я могу зайти с другой стороны. Он также научил меня условному стуку: один сильный удар, за ним пять легких и быстрых. Тук. Тук-тук-тук-тук-тук. Проходит минута, и я уже начинаю думать, что Люк куда-то ушел и я зря потратила отличный предлог, чтобы улизнуть от сестры, но тут он открывает дверь. Темно-карие глаза Люка блестят, словно он ждал меня.
За ним в комнате слышатся голоса мальчишек.
Адалин, произносит он. Благодаря его насыщенному баритону мое имя звучит как музыка.
Я перехожу сразу к делу не могу больше сдерживаться:
Я закончила, Люк, и пришла за следующей партией.
Отлично, кивает он. Проходи, мы на прошлой неделе как раз получили еще.
Люк отступает в сторону, и я вхожу. Внутри куда многолюднее, чем в прошлый раз, благодаря присутствию двух мальчишек, которых я раньше не видела. Один из них высокий, долговязый, похожий на одуванчик. Другой меньше ростом, с по-детски пухлым лицом. Они сидят за столом вместе с Арно, но при виде меня сразу встают. Арно радостно спрыгивает со стула.
Адалин! Я боялся, что перепугал тебя в последний раз.
Я очень стараюсь не попадаться, шучу я.
Подойдя к высокому кудрявому парню, Люк представляет его.
Это Пьер-Анри. Юноша шутливо изображает военное приветствие, и мы оба хихикаем опьяняющее возбуждение вернулось. Затем Люк поворачивается к парню поменьше, который улыбается и машет мне рукой. Это Марсель, мы вчетвером вместе ходим в школу. Мы начали собираться еще в сентябре, говорить о войне, обсуждать передачи, которые слышали по радио, и листовки, строить планы сопротивления, пока не пришли к этой идее.
В основном мы стараемся просто не спятить, добавляет Арно.
Люк улыбается.
Именно. У отца Марселя есть ротатор[11], который он сумел вытащить из своей типографии перед тем, как немцы ее закрыли, и, как видишь, теперь мы можем печатать листовки.
Я киваю, пытаясь уложить все в голове. От обилия новой информации она просто кипит.
Парни, это Адалин, продолжает Люк. Сейчас он походит на капитана, обращающегося к своим лейтенантам. Арно нашел ее, когда она срывала плакаты с фюрером.
По правде говоря, она нашла меня, поправляет друга Арно, подняв указательный палец. Мы обмениваемся понимающими улыбками.
Адалин помогает распространять по городу листовки, и ей прекрасно удается избегать слежки, продолжает Люк. Она наш ценный кадр.
Он назвал меня ценной. Я опускаю взгляд на свои руки. Похоже, я и впрямь ценна в том смысле, что немцы никогда и ни в чем меня не подозревают.
Добро пожаловать в команду! щебечет Марсель.
Спасибо, отвечаю я. Очень приятно познакомиться.
Мы счастливы, что ты с нами, добавляет Пьер-Анри. Листовки, конечно, это проще некуда, но, можешь быть уверена, они делают свое дело.
Я понимаю, о чем ты.
Мое сердце колотится от радости. Пьер-Анри и Марсель почти не знают меня, но сразу отнеслись ко мне очень приветливо. Понятно, что Люк, самый серьезный из всех, их неофициальный лидер. Должно быть, они доверяют его выбору.
Мы встречаемся здесь каждый понедельник, добавляет Люк. Присоединяйся всегда, когда можешь.
Конечно, я приду, немедленно отвечаю я, пока еще не понимая, как это устроить. Приходить сюда каждый понедельник и к тому же распространять листовки? Это значит проводить много времени вне дома, что будет выглядеть особенно подозрительно сейчас, когда оккупация приучила каждого в страхе оглядываться по сторонам. Без острой необходимости люди давно уже не покидают своих домов.
Люк пододвигает мне стул, я сажусь вместе со всеми и только сейчас обращаю внимание на раскиданные по столу романы.
Это уловка, отвечает Люк, хотя я даже не успеваю спросить. Должно быть, он все понимает по моему лицу. Если кто-то обнаружит нас и станет задавать вопросы, мы скажем, что организовали книжный клуб.