И тут, словно по команде, мы цитируем одновременно:
«Что бы ни случилось, пламя французского Сопротивления не должно потухнуть и не потухнет».
На лице мальчика появляется довольная улыбка.
Я Арно Михник.
Я Адалин Бономм.
Мы пожимаем руки.
Эй, Адалин, слышала новость? На днях в девять двадцать вечера еврей убил немецкого солдата, вскрыл ему грудь и съел сердце.
Я замираю.
Что, прости?
Да шучу я.
Евреи бы такую шутку не оценили, отвечаю я.
Адалин, произносит он, я сам еврей.
В его улыбке больше добра, чем жесткости, поэтому я скрещиваю руки, позволяя ему продолжить. Арно драматично откашливается.
Видишь ли, то, что я сказал, невозможно по трем причинам. У немцев нет сердца. Евреи не едят свинину. А в девять двадцать все сидят дома и смотрят «Би-би-си».
Я смеюсь так смеется человек, который не делал этого уже очень давно. В этом смехе сливаются воедино облегчение и бесконечное отчаяние. После чего, оглянувшись через плечо и убедившись, что за нами никто не наблюдает, я шагаю к стене, срываю плакат и прячу его под ткань на дне корзины.
Умно прятать их там.
Никто не заподозрит идущую с покупками молодую девушку.
Я иду по переулку рядом с Арно, радуясь тому, что у меня впервые появился сообщник в моих преступлениях. Мне было бы легче, если бы кто-то посматривал вокруг, пока я срываю плакаты. У меня никогда не хватило бы смелости заняться этим вместе с Хлоей: не только потому, что я не хочу подвергать ее любой, даже малейшей опасности. Просто я подозреваю, что, сорвав плакаты, она побежит по улице, триумфально размахивая ими над головой.
Содрав последний плакат со стены, я уже хочу знать, когда мы сделаем это снова, но не представляю, как спросить об этом Арно. Я понятия не имею, значит ли для него эта пятнадцатиминутная операция столько же, сколько для меня. Встретить кого-то вне семьи, разделяющего мои взгляды это словно потеряться в море и вдруг увидеть на горизонте землю.
Я хочу еще, решаюсь я сказать ему прямо.
Пройдешься со мной до метро?
Что я могу ответить? Стараясь поддержать эту внезапно возникшую связь, я соглашаюсь и следую за ним, и скоро мы уже шагаем нога в ногу, как старые друзья. Мимо нас проходят два немецких солдата один из них бросает взгляд на мою корзину, но особого внимания на нас они не обращают. Как же волнующе оказалось прятаться у всех на виду!
Тебе стоит встретиться с моим другом Люком, вдруг произносит Арно совершенно обыденным тоном, каким обсуждают погоду.
Кто такой Люк?
Кто-то, кто думает так же, как мы с тобой.
А зачем мне с ним встречаться?
Мы доходим до входа в метро. Арно отводит меня в сторону от потока пассажиров.
Больше ничего я пока сказать не могу. Просто поговори с ним, хорошо?
Ладно. Мое сердце бешено стучит, пока я торопливо вспоминаю список дел на неделю. В понедельник мы идем к Ларошам. Я смогу встретиться с ним во вторник после школы.
Вторник. Арно кивает. На бульваре Сен-Мишель есть старый обувной магазин рядом с южным концом Люксембургского сада. У него фиолетовый навес точно не пропустишь. Будь на скамейке снаружи к половине пятого, он придет и заберет тебя. Он спросит тебя, нормально ли ты добралась. Скажешь ему: «Поезда ходят как надо». После этого вы зайдете внутрь.
Поезда ходят как надо? Арно, что это значит?
Просто скажи это. Доверься мне. Мне нужно идти. Рад знакомству, Адалин.
Арно, подожди
Он исчезает на ступенях метро, поцеловав меня в щеку и оставляя дрожать на тротуаре. Все происходит так быстро, что к тому моменту, когда прихожу домой и говорю маме, что у мясника кончилось мясо, какая-то часть меня всерьез считает, что я все это выдумала.
Во вторник в школе я весь день не могу сосредоточиться, снова и снова прокручивая в голове эти четыре слова, чтобы быть готовой к тому, что случится днем: «Поезда ходят как надо. Поезда ходят как надо. Поезда ходят как надо». Скорее всего, это пароль, но для чего? Встретив Хлою на нашем обычном месте после того, как прозвенел звонок с последнего урока, я говорю ей, что Мари и Моник Ларош почти заставили меня пойти с ними к ювелиру за новыми украшениями. Как я и предполагаю, сочиняя эту ложь, Хлоя выглядит довольной, что ее миновала эта участь, и говорит, что увидится со мной дома.
Доверять в эти дни метро не стоит. Немцы закрывают станции без предупреждения, и зачастую невозможно с уверенностью сказать, сможешь ли ты добраться туда, куда собираешься. Я не знаю, кем является этот загадочный Люк, но от мысли, что я могу пропустить встречу с ним, внутри все переворачивается. Поэтому, не полагаясь на метро, я иду пешком целый час на промозглом ветру. Когда наконец показывается фиолетовый навес, глаза у меня слезятся, а нос цветом напоминает спелый помидор.
Я сажусь на скамейку рядом с магазином, гадая, с какой стороны появится Люк. Я даже не знаю, как он выглядит или сколько ему лет. Только сейчас до меня доходит, что все это может оказаться нацистской ловушкой, подстроенной для тех, кто срывает плакаты, но почему-то я не могу заставить себя встать и уйти. Я едва знаю Арно и все равно убеждена, что ему можно верить. Плотнее закутавшись в жакет, я сжимаюсь в комок, чтобы хоть немного согреться. Перестав двигаться, я начинаю дрожать от холода.
Или я просто нервничаю?
Я бросаю взгляд на часы. Двадцать минут шестого. Уже скоро
Где-то вверху звенит колокольчик, и дверь магазина открывается. Это он. Спокойно. Из магазина, поправляя платок, выходит женщина средних лет в длинном меховом пальто. Секунду она смотрит на меня, потом ее глаза продолжают скользить по улице. Не говоря ни слова, она идет дальше, с локтя у нее свисает корзинка.
Ложная тревога.
Сердце бьется в груди словно молот. Через две минуты наступит половина шестого. Продолжать вертеть головой по сторонам слишком утомительно, поэтому я фокусирую взгляд на секундной стрелке часов, отсчитывающей последнюю минуту. Так тихо, что я могу слышать, как она движется. Тик. Тик. Тик.
Колокольчик звенит снова. Наверное, еще один рассеянный покупатель.
Ты нормально добралась?
У меня перехватывает дыхание. Посмотрев вверх, я вижу темно-карие глаза парня примерно моего возраста. Одет он в школьную форму, но в нем ощущается какая-то неожиданная суровость. Его взлохмаченные черные волосы падают на глаза и завитками ложатся за ушами. Каждая черточка его лица кажется четкой, геометрически правильной. Мгновение спустя я соображаю, что нужно ответить.
Поезда ходят как надо.
Парень одобрительно улыбается, и мне кажется, что я слегка сползаю со скамейки. Открыв дверь магазина, он жестом приглашает меня войти, и я осторожно поднимаюсь на ноги, благодаря бога, что пока делаю все правильно.
Магазин оказывается маленьким и темным, в нем сильно пахнет кожей и обувным кремом. Человек, стоящий у кассы, даже не обращает на меня внимания. Если Арно хотел выбрать наиболее безопасное место для тайной встречи, ему это удалось. Парень молча ведет меня извилистой дорожкой между полками, пока наконец мы не оказываемся в тесном углу в дальнем конце магазина. Из кармана пиджака он вынимает ключ и открывает дверь перед нами.
Я следую за ним в скудно обставленную комнату размером с мою спальню. Здесь стоит штук пять разных стульев, стол и груда коробок у стены слева. С потолка свисает единственная лампочка. В центре дальней стены виднеется еще одна дверь.
Парень закрывает на ключ дверь позади меня.
Можешь сесть.
Следуя его примеру, я вытаскиваю на середину комнаты один из стульев, и мы садимся в метре друг от друга.
Он смотрит мне прямо в глаза.
Я Люк.
Адалин.
Слышал, ты встретила моего друга Арно.
Да, в субботу. Он сказал, что мне нужно увидеться с тобой.