Валокорд это из «Звездных войн», заметил Стивен. Но когда Хина начинала играть, она этого еще не знала
Ему в голову попал метко брошенный чипс.
Не умничай, долбаная черепаха! прошипела Хина.
Ну да, точно, сказал Калеб. Какой отстой. Кстати, протестующим тоном добавил он, я ведь МП, понятно? Меня интересует сюжет. Это я придумал Ардуинию. Так что не надо поливать все грязью.
Пожав плечами, Хина продолжала:
Итак! Эсмеральда дочь знаменитой гномессы-изобретательницы отец ее неизвестен, и, возможно, его не существует, поскольку я считаю, что ее происхождение ну, что ли, магическое. Как бы там ни было. Главное то, что эти мелочи меня не волнуют; меня интересует только то, что Эсмеральда со своей драконокошкой Вонючкой переживают классные приключения на просторах Ардуинии и находят настоящую любовь
Все рассмеялись.
И вот так все вдруг снова занялись игрой. Карты на столе, кости катаются, называется очередность ходов, чудовищные русалки-вампиры осаждают пиратский корабль, захваченный персонажами. Олли еще продолжал сомневаться, но
Может быть может быть
Он нашел своих друзей.
Черт возьми, доктор Нахид была права.
Это так здорово!
И так продолжалось до тех пор, пока на стол не упала тень. Высокий широкоплечий парень в сёрферской футболке встал у Стивена за спиной и положил здоровенные ручищи на спинку стула, затем схватил Рабела за плечи с такой силой, что тот вздрогнул от боли.
Оливер его знал, по крайней мере слышал о нем: Грэм Лайонз. Он был в бейсбольной команде а бейсбол в этой школе значил очень много. Гораздо больше футбола или легкой атлетики.
Все смотрели на Грэма, а Стивен пытался тщетно высвободиться. И Грэм был не один: к нему подошел качок, похожий на итальянца на голове короткий «ежик», брови как следы от жирного черного маркера на чересчур загорелом лбу, скрещенные на груди руки подобны двум корабельным орудиям, направленным в противоположные стороны. В Грэме Лайонзе была боль, глубокий колодец внутри. Ну а второй тип, верзила? Боль струилась по нему целая кровеносная система злобы, отчаяния и страданий.
Ты только взгляни на этих задротов, сказал Качок. Боль у него внутри откликнулась так, словно по ней пропустили электрический разряд.
Кретины, чем это вы тут занимаетесь? спросил Грэм Лайонз.
Слушай, отстань, сказал Калеб. Мы играем, отвали!
Отвали? Отвали? притворился обиженным и оскорбленным Грэм. Ого, Калеб, мне больно. Мы ведь были корешами.
Ага, точно, в пятом классе. А потом ты превратился в скотину.
Клянусь, ты сильно обижаешь мои чувства!
И тут Стивен вставил, негромко, но его все равно все услышали:
У тебя нет никаких чувств, Грэм
Казалось, щелкнули тумблером. Рванув вперед, Качок нагнулся к Стивену так, что их носы оказались в волоске друг от друга. Мрак у него внутри забурлил.
Что ты сказал, твою мать? Ах ты гребаный козлище! Долбаный жирдяй, тюфяк с дерьмом
Грэм положил руку ему на плечо, успокаивая его.
Эй, Алекс, все в порядке. Как сказал Калеб, они просто играют. Что это у вас тут за игра? «Подземелья и драконы»? По-моему, это для полных придурков, а?
Неожиданно для себя Олли подал голос:
Вообще-то, это классная игра.
Товарищи в панике посмотрели на него. Они буквально светились страхом, подобным пульсирующему огню, пробивающемуся сквозь густой туман.
Словно хотели сказать: «О нет!»
Словно хотели сказать: «Не нужно тебе было раскрывать рот!»
Что ты сказал? резко спросил Грэм.
Я сказал, что это классная игра. «Подземелья и драконы» вовсе не для полных придурков. Она ну, в нее играют знаменитости. В Лос-Анджелесе это последний писк. Многие актеры и писатели
Здесь не Лос-Анджелес. Ты новенький, да? Значит, ты оттуда, из Эл-Эй?
Грэм, оставь его в покое, вмешалась Чесси.
Заткнись, Чесси! Напрасно ты связалась с этой безмозглой мелюзгой. Пусть ответит новенький.
Я из Филадельфии.
Ого, крутой парень из Филли. Грэм попытался изобразить филадельфийский говор: Фильдельфья, проссо прелессь!
Я не крутой и без акцента. Я просто
Ага. Как скажешь. Дай-ка посмотреть, что тут
Перевесившись через плечо Оливера, Грэм потянулся к карте Хины.
Эй! воскликнула та, но было уже слишком поздно Грэм завладел ее картой.
Отдергивая руку, он ударил локтем прямо в глаз Оливеру. Тук! В темноте за непроизвольно закрытым веком Олли увидел вспышку сверхновой. Вскрикнув, он резко двинул стул назад
Но стул встретил какое-то сопротивление. Он не просто воткнулся Грэму в пах Олли почувствовал еще что-то. Легкую вибрацию чего-то хрупнувшего.
Внезапно Грэм завопил, отпрянув к столу у него за спиной. Тряся рукой, он извергал ругательства, словно ему только что прищемили палец дверью.
Твою мать, твою мать, твою мать! Срань! Мой долбаный палец! Этот козел херанул мне по пальцу, твою мать!
И тут все взорвалось.
Наступил полный хаос Алекс набросился на Оливера, сдернул его со стула и с силой швырнул на стол. Кости раскатились в стороны. Алекс занес кулак, огромный кулачище, грозящий обрушиться Оливеру на лицо подобно метеору, но тут кто-то схватил его, оттаскивая назад, Калеб. Раздался свисток. Топот ног и крики. Алекс оторвал Оливера от стола, и чья-то нога в кроссовке вонзилась ему в пах, выбивая воздух. Оливер постарался сдержать приступ тошноты, подоспели учителя, и то, что только-только началось, уже закончилось.
По крайней мере, так решил Олли.
10. Выпиленная сова
Мэдди купила себе долбаную цепную пилу. «Штиль-192».
Очень легкую. Очень удобную. С короткой черной направляющей шиной[18]. С антивибрационной системой. А еще вот дерьмо-то пила обошлась ей в четыреста долларов.
С деньгами было туго ну хорошо, за дом они заплатили один доллар, но затраты на переезд, потом еще пришлось купить кое-какую новую мебель, и, о да, через неделю предстояла первая налоговая выплата, но пила была нужна для искусства. Это ее работа. И Мэдди знала, что для работы ей нужна эта пила.
Пила пела, словно ангел со стальными зубами.
Мэдди тоже запела.
Люблю тебя, бензопила! нараспев произнесла она, прежде чем положить пилу в машину и отвезти домой. Накормить.
И как же она ела!
Мэдди нашла поваленное дерево, еще не гнилое, судя по виду, упавшее этой весной или летом. Своей новенькой пилой она отпилила от ствола чурбан вжжжик, вжжжик, как разрезать свежую булочку, и откатила его в сторону. Потом поработала с пнем, сделав из него ровную рабочую поверхность, и с добрым старым «раз-два, взяли!» установила отпиленный чурбан на материнское основание. (Что вдруг показалось мрачной шуткой вроде как протянуть трупу его же отрубленную руку «не подержишь секундочку?»)
Установив чурбан на импровизированную подставку, Мэдди снова завела бензопилу. Вибрация передалась костям рук.
И она принялась пилить.
Мэдди взялась за работу, не имея никакого представления о том, что хочет сотворить. Иногда сначала возникал замысел желание сделать что-то определенное. Но гораздо чаще процесс творчества оказывался не выражением устремлений Мэдди, а, скорее, археологическими раскопками: задачей художника было просто отыскать то, что пытался спрятать материал. И извлечь это на поверхность, чтобы все увидели.
Или, как в случае Мэдди, выпустить на свободу заточенную внутри душу.
Потому что именно это она ощущала. Будто что-то освобождает. Что именно, она не знала. Ей не было до этого дела. Она просто работала и работала, пропил здесь, углубление там, повернуть пилу, провести в сторону, вглубь и получалось все быстрее и быстрее, у нее начали неметь руки, мысли в голове зацикливались, острые зубья цепи забрызгивали опилками защитные очки, и вот уже появилось что-то
Два заостренных уха
Глубоко запавшие глаза под мстительно нахмуренными бровями