Хм, фыркнул Сардан, что ж они?.. Вполне пора.
Дурные, покачала головой Ашаяти. У нас, когда у соседа крыша падает, все стараются подальше отойти, чтоб не завалило.
Они придут, когда останутся только руины, сказал Джэйгэ.
Зачем? Горшки побиты, молоко скисло поживиться нечем.
Среди руин вкусные трупы.
Бе, ну им виднее, конечно.
2
Дырявым пестрым полотном лежал Кокотук в широкой равнине у залива Большой Реки так называли в Ооюте Аривади. Река эта спускалась с островерхих ледяных скал на северо-востоке, пересекала Ооют и растекалась по Ланхраасу, распадалась бесчисленным множеством притоков по его равнинам и холмам и, в конце концов, исполосовав карту страны, прикасалась к океану. В Ланхраасе Аривади поклонялись как божеству по реке путешествовали чаще, чем по земле, и лодок в Ланхраасе было больше, чем лошадей.
Сам Кокотук оказался городом просто колоссальных размеров. По большей части он был выстроен в ооютских традициях с длинными, приземистыми домами, изредка, впрочем, в несколько этажей, что редко встречалось на севере. А по окраинам стояли рассеяно легкие юрты. Их хозяева приходили в Кокотук весной, а в середине осени или несколько раньше возвращались в приграничные с Ланхраасом южные земли. Так было и сейчас на входе в город Джэйгэ столкнулся с караваном кочевников. Навьючив доверху стонущих каарзымов, они уходили лесными дорогами.
Жители Кокотука, как, впрочем, и обитатели других крупных улусов, не считали себя, в строгом смысле, ооютами. Жившие на границе двух стран, впитавшие их культуру и традиции, они мнили себя отдельным кокотукским народом, ни на кого не похожим и никому ничем не обязанным. Никакого деревянного замка, обязательного для ооютских городов, здесь не было. А еще жители Кокотука не видели необходимости чтить законы ни Ооюта, ни Ланхрааса, отчего улус потихоньку превращался в убежище для беглых разбойников, мошенников и работорговцев.
А теперь наводненный беженцами с севера Кокотук и вовсе шумел как полный пьяных варваров трактир. Люди спасались от очередной разрушительной войны между жадными князьками, уходили с земель, где жили поколениями, и скитались степями и лесами, потому что негде было найти пристанище. Толпы нищих шлялись городскими улицами, заглядывали бесцеремонно в дома и гонялись за петухами.
Джэйгэ удалось найти хорошую юрту на краю улуса, и вскоре, по просьбе Сардана, он привел туда знахаря, чтобы тот осмотрел Кюимеи. Костоправ был не слишком стар, вряд ли ему было сильно больше сорока, но его нескончаемая борода производила солидное впечатление, и музыкант даже подумал, что где-то в ней спрятаны лекарства. Сделав дело, Джэйгэ побежал на поиски Сююрин.
Улицы волновались. В кабаках с самого утра гремели чаши и шипело пиво, пьяницы спорили ни о чем и упоенно били друг другу морды. За несколько минут Джэйгэ дважды увернулся от выпадавших из дверей выпивох. В один из трактиров вторглась гурьба бешеных детей, и там всё заревело и загрохотало. Тащились по разбитой, залитой лужами дороге караваны перегруженных каарзымов, быков и южных лошадей. Мужчины у дороги продавали охотничьих птиц и неприязненно поглядывали на тех, кого их товары не интересовали. Мимо таскались банды груженых ведрами с водой женщин, отбивались от снующих всюду поросят и звонких собак. А от необъятного кокотукского рынка шумело так, будто там схлестнулась в кровавом бою кавалерия то драчливые торговцы рубились за покупателей дешевых овощей и шкур.
В порту вообще совершался шабаш. Тысячи беженцев наседали на портовых чиновников, на капитанов и купцов, в надежде приютиться на каком-нибудь из кораблей, отплывавших в Ланхраас. Бежавшие из Ургылура боялись, что хазитская армия последует за ними на юг. Всюду вспыхивали и гасли ожесточенные споры и кровавые потасовки, ни с того ни с сего за ворчанием и бубнежом следовали кулачные удары, а за грозным рыком слезы. Несколько человек влезли на крышу портовой конторы, где заперлись перепуганные бюрократы, а широкая женщина неподалеку дралась с лодочником за весло.
Джэйгэ протолкался сквозь толпу до канцелярии. Дрожащие от ужаса чиновники так спешили забаррикадироваться, что не пустили внутрь даже собственного начальника, и тот сидел теперь отрешенно на крыльце и курил. Он рассказал Джэйгэ о том, что пару дней назад в Кокотук и правда зашел караван из Ургылура, но в тот же день погрузился на последний корабль и двинул на юг.
В этом караване были рабы? спросил Джэйгэ.
Он помрачнел, хотя и готовился в душе к тому, что не застанет Сююрин в Кокотуке.
Все мы рабы, парень, спокойно произнес чиновник и стал ковырять трубку ногтем. И ты раб, и я раб, и пленники твоего каравана, и его хозяева.
Я не раб! воскликнул Джэйгэ.
Но бежишь за караваном, будто у тебя поводок на шее
Джэйгэ сдвинул брови и обернулся, посмотрел на толпу.
Когда новый корабль? спросил он.
О, кхе, хозяин порта закашлялся. Кто знает, парень? В Ланхраасе готовятся к дождям. В этом месяце капитаны уже не поплывут. Большая Река капризна. Она разольется, и кто захочет разбиться о камни?
Джэйгэ выругался и свирепо посмотрел на воющую толпу. Мимо проковылял мужчина с разбитым носом.
А эти что бесятся, если никто не плывет? спросил Джэйгэ.
Ищут лодочников, парень. Легкий сампан или лорча пройдут там, где увязнет тяжелая джонка. Если не выскочат на скалы или не потеряются в поле, конечно. Но лодочников мало, а людей много.
Хозяин порта встал, потянулся, зевнул и стал заглядывать в окна своей же конторы, а Джэйгэ пошел дальше искать сампан.
И пока он толкался в толпе, уклонялся не всегда удачно от внезапных тумаков, знахарь в юрте осматривал раны Кюимеи. Он сопел, ворчал, бесцеремонно тыкал раны пальцами и вздыхал. Потом уложил шаманку на бок и долго тер порезы какой-то жидкостью, прикладывал мази, листья, плевал, растирал и мазал снова. А найдя синяки на руке Кюимеи, решил осмотреть всё тело. Когда знахарь принялся стаскивать с шаманки одежду, Ашаяти подскочила и показала Сардану на выход:
А ну брысь отсюда! сказала она.
Что? Почему? растерялся музыкант.
Тут сейчас будут непристойности.
Я создан для непристойностей.
И готов ради них умереть?
Сардан развел руками и вышел из юрты. По дороге шатались торговцы, слуги и лентяи, бегали за щенком дети, женщины, рассевшись прямо на траве, штопали одежду. Сардан потянулся, зевнул солнцу и подумал, что непристойности, если очень постараться, можно найти и самостоятельно. Где-то поблизости наверняка сыщется хороший кабак с озорными девицами. Он улыбнулся собственным мыслям и не заметил, как позади, из юрты, высунулась голова Ашаяти.
Куда пошел? сказала он. Тут стой, никуда не уходи.
Да я, в общем и целом, и не собирался, промямлил Сардан.
Вот и стой, пока не позовут.
Голова исчезла в юрте.
Тут сломано, сказал знахарь и прикоснулся к ребрам шаманки, но говорил он на ооютском, и Ашаяти ничего не поняла. В груди силы нет, в пальцах нет, в ноге нет, знахарь показал три пальца. Смотрят в землю. Стрела остановила ее дух, но не остановила жизнь. Я дал ей сукердым-мазь и ярым-траву. Она больна, но она не человек, она шаманка, поэтому ее дух вернется. Раны исчезнут, как волчьи следы в метель.
Доктор встал и вышел, оставив не понявшую ни слова Ашаяти в полном недоумении. Впрочем, она не стала ломать голову и тотчас обо всем забыла. Ашаяти завернула Кюимеи обратно в шкуры и, когда вернулся Сардан, размяла шею, потянулась, выгнулась и тяжело вздохнула.
Жди тут, сказала она, а я пойду погуляю. Надоело сидеть.
Э? кисло протянул Сардан. А мне, значит, нельзя было?