Он не реагировал, ему было неловко от ее «прислонись» на людях.
В вагоне было холодно.
Ты чуть парня палкой не огрела, пока мы заходили в вагон, зашебуршал он. Кого-нибудь двинешь однажды автоматически!
Она засмеялась и прижалась к нему сильнее. Он хохлился как петух в холодную ночь, и куртка у него тоже хохлилась, поднимаясь в плечах.
Рельсы не туда идут, бурчал недовольно он, как будто выискивая тему для разговора в окне.
Смотри: то электричка удалялась, а то приближается вроде, искренне удивлялся он.
А она опять льнет:
Можешь обнять меня рукой?
Тебя рукой? он как будто удивился, но обнял ее.
Рука тё-о-плая, любовно заметила она и продолжила уже деловито, Сейчас зайдем в магазин Хлеб надо купить, картошечку.
Смотри, какой домик хороший. Почему строят у дороги? он все еще петух.
Удобно потому что, пожала плечами она.
Но, представь, из окна все время поезда Ты мне зонтиком, кстати, штаны намочила, заворчал он, снова войдя в образ.
Извини, виновата сказала она, а сама стала его осматривать, чего уж там намочила капелька
Электричка раскачивалась из стороны в сторону, где-то в тамбуре что-то тарахтело, и ухала сломанная дверь, впуская осенний холод.
Листья желтеют, констатировал с грустью он, продолжая смотреть в окно.
Но она не обращала внимания на листья. Она смотрела перед собой и причитала:
Что же я наделала?.. Если бы я была в рыжей курточке с капюшоном, мне было бы тепло, и снова прижалась к нему.
Какой дом большой, смотри! он показал на пролетающую мимо многоэтажку.
Ремонт телевизора тысяч 10 будет, рассуждала она.
Да-а-а Домик, я тебе скажу, продолжал он о своем, сворачивая голову, чтобы еще раз посмотреть на дом, пока тот не скроется за деревьями.
Слышишь? говорит она. Ремонт телевизора тысяч в 10 обойдется!
Да ну нет! Не больше 35 тысяч, я уверен.
Тогда малина, засияла она.
Никогда не будет ремонт в стоимость телевизора! чеканя каждое слово, произнес он. Могла бы зонтик, кстати, посушить. Пока едем, высох бы!
Тише, лап, тише! сказала она, почти баюкая.
И вдруг суетно подскочила:
Ой, Кратово! Может, мы от Москвы едем? Мы ж вроде Кратово проезжали
Кратово он был спокоен и мечтательно добавил, Тут был лагерь, озеро должно быть
Я согрелась, сказала она и сняла его руку с себя.
Видишь, там брызги на окне, а тут нет, он наблюдатель, ему нравится, что происходит и за окном, и на окне, да и хохлится перестал, успокоился. Смотрю вон, люди по погоде одеваются, а ты
Потом обнял ее, заулыбался и оттаял:
А ты не надела курточку с капюшоном
И мне стало так тепло. От этих разговоров про желтые листья, про дома за окном, про непочиненный телевизор, про хлеб и картошечку. От того, что он такой мнимый суровец и от того, что она называет его «лапой» и не скрывает своих чувств.
Они вышли на Отдыхе. Подскочили зонт, палка, все на месте и устремились в уличную осень.
Им было, наверное, лет 7075.
Бездна, пучина и хлябь: кое-что про районные библиотеки
Районные библиотеки бездна, пучина и хлябь.
Сначала тебя засасывают автоматические двери, и ты такой удивленный, заходишь и думаешь: я быстро, мне только книжки сдать, а бдительность, между тем, теряешь.
Не успеваешь опомниться, на тебя гардеробщица-ундина из недр выплывает и говорит: «Вы разденьтесь, а то там людей много в очереди придется стоять, вспотеете», заманивает, заманивает в глубины.
Я путник покорный: снимаю пальто, сдаю, получаю номерок. Вроде правила есть правила, а чувство почему-то такое, как будто меня обманом будут держать здесь до самой турецкой пасхи.
Осторожно прохожу внутрь.
Тишина.
Ищу много людей, заглядываю за стеллажи, под ковер, за цветы.
Нет людей в библиотеке. Нет очереди. Стоять не за кем. Потеть некогда.
Один только мужичок весь с концами утонул в российском шансоне криминал, бандиты, разборки.
И всё.
В библиотеке за стоечками три библиотекаря как три богатыря.
Налево пойдешь жену найдешь.
Направо пойдешь коня потеряешь.
Без коня иду к той, что справа.
Стою. Книжки демонстративно кладу наверх. В глаза пытаюсь заглянуть.
Здравствуйте, говорю вежливая я, хочу книжки сдать.
А взять? не поднимая глаз, говорит правая библиотекарша.
А взять нет.
Голова правой библиотекарши тут же недовольно запокачивалась, как у болванчика. Через пять секунд к ней присоединилась голова левой библиотекарши.
Идите во-о-он туда, прямо! и правая показывает правой же рукой направление, за стеллажи
Прямо пойдешь ой, мама
Стоп. Почему туда? Зачем туда, если никого нет и если мне просто сдать?..
Мысли свои вслух не озвучиваю это ж библиотека тишина в библиотеке и просто послушно иду вперёд. Там стол с компьютером. И они там не одни, с ними третья библиотекарша, которую я не заметила, когда вошла. Я ж людей искала.
Здравствуйте! Я только сдать.
Минутку, говорит эта третья библиотекарша, не отрываясь от журнала.
Она делает вид, что сильно работает, пишет какие-то цифры и как бы намекает всем своим видом, что мне надо подождать.
А я жду.
Жду, жду.
У меня же дел по воскресеньям ни капельки нет, да и пальто спрятано в недра гардероба.
Сжимаю красный номерок в руке и нащупываю на нем цифры: два и два.
Жду.
Тут библиотекарша в очках словно просыпается, зовёт коллегу и небрежно так говорит:
Прими тут, и на меня показывает, книги сдать хочет.
Здрав-ствуй-те, снова говорю я, как будто больше ничего и говорить не умею.
На меня не смотрят, со мной не здороваются, меня не существует.
У них тут работы выше крыши, я для них помеха, толпу создаю, понимаете?..
Воображаемый народ уж вспотел небось.
Коллега той, что в очках, мигом нашла меня в компьютере, и вычеркнула одну книжку.
А вторая не на вас записана! уткнувшись в компьютер, говорит она.
А я все в глаза заглядываю, неуёмная.
Ну, конечно, вторую записали на сына! а про себя думаю: это для того, чтобы в библиотеке была видимость круговорота читателей, как будто все читают и книги берут.
Нашли. Вычеркнули.
Народа так и не прибавилось.
Я скорей к гардеробщице работу давать, без меня у нее работы не будет.
Достаю красный номерок, она медленно идёт к цифре 22, медленно снимает пальто, медленно идёт ко мне и отдает.
А потом стоит и пристально смотрит, как я одеваюсь.
Аж пальто соскальзывает от ее взгляда. А у меня вообще-то пальто никогда не бывает скользким.
Наскоро застегнув молнию и не застегнув кнопки, выскакиваю из библиотеки, как растревоженный Чацкий.
Несусь куда-то, а воспалённое воображение рисует в голове шабаш библиотекарш, которые обговаривают, как бы побольнее меня сжечь на костре за то, что я просто сдала книги, а новые почитать не взяла
Декабрьский, значит
Мы, взрослые, иногда удивляемся детям, когда они из всей поездки по какому-нибудь яркому городу, в который многие мечтают попасть, но не могут (в Рим или Париж, например), запоминают только сильный дождь, который настиг внезапно, или невыносимую жару, или какой-нибудь чупа-чупс из магазина, которого в наших магазинах нет. Или, чтоб еще понятнее, мы, взрослые, удивляемся, что дети из похода в театр, приходя домой, рассказывают про антракт и самые вкусные в мире бутерброды с колбасой.
Короче, поехали мы с подругой в Суздаль, и землю почти ели и клялись друг другу, что обязательно про поездку надо написать, чтоб уж наверняка запомнилась, ну, чтобы потом перечитывать спустя годы, вздыхать и говорить «вот время-то было, ездили же мы куда-то», слезу ронять и погружаться в атмосферу былого путешествия.
То есть намерения были самые что ни на есть праведные, в головах зрели фразы (нет) о том, какой Суздаль распрекрасный и святой город, как в нем хорошо дышится, что на каждом шагу история и бла-бла.
Прошло уже немало времени, и ни одна из нас так ни слова не написала про ту поездку.
Но, созваниваясь, почему-то все время вспоминаем один эпизод, который даже не в Суздале случился.