Батлер Ольга Владимировна - Птичка польку танцевала стр 15.

 Если ваши родственники так сильно хотят, то надо осуществить их мечту.

 Так к кассе вашей не подступишься! А если подступишься, отвечают, что всё ушло ко всяким там льготникам-мульготникам, работникам-ударникам, культурникам-физкультурникам.

Новый спектакль про цирк шёл уже пятый месяц, но, Борис не преувеличивал, попасть на него было очень сложно.

Шофёр с досадой хлопнул по рулю.

 Культпоходы у них, понимаешь. В общем, никак не возможно без блата!

Пекарская опять улыбнулась.

 Хорошо, будет вам блат.

 Ой, спасибо, Анна Георгиевна! То-то мои обрадуются! Я думаю, пусть они развиваются. А то прежде настроение у них было какое-то полуобывательское, ни к чему не заметно инициативы.

Машина развернулась на благоухающей грушевым цветом Большой Садовой, пересекла трамвайные пути и притормозила у музыкального холла. Там, как обычно, змеилась очередь, возле неё топтались барышники. Борис подрулил поближе к входу и, повторив ритуал с открыванием пассажирской дверцы, помог Пекарской выйти из авто. Она надеялась быстро проскользнуть в театр, но рядом возник гражданин в косоворотке и с парусиновым портфелем.

 На этот что ли очередь?  он показал на афишу гала-представления с «участием живых артистов, живых и нарочных животных, цирковых аттракционов и многого другого».

Фамилия Пекарской не выделялась в списке исполнителей. По дореволюционной ещё традиции уважающие себя театры перечисляли имена актёров одинаковым шрифтом и по алфавиту. Но вся Москва и так знала, кто теперь настоящая звезда мюзик-холла.

 Вполне может быть, что и на этот,  не сразу ответил мужчине Борис.

Прохожий не отставал.

 Пекарская в главной роли,  тоном знатока заметил он и только после этого всмотрелся в Анну.  Ох, да это вы!

Борис сразу выставил вперёд руки, ограждая свою хозяйку. Он знал, что через мгновение народа станет больше. Подбежали любители автографов.

 В сторонку, в сторонку! Товарищи, да что вы толкаетесь, совсем мораль потеряли!

Анна на ходу подписала протянутую кем-то карточку, оставила автограф на чьей-то согнутой пополам открытке и, вежливо помахав всем, скрылась за дверью бокового входа. А толпа ещё некоторое время стояла, запоминая прекрасное видение.

В новом спектакле Пекарская исполняла роль иностранной циркачки Полин. Посреди сцены стояла огромная пушка, жерлом направленная к куполу. Старый цирковой зал немного перестроили, добавив широкую эстраду и разместив на арене ряды кресел для публики.

Ни одно из этих кресел теперь не пустовало. Зрители завороженно смотрели на Полин, когда она, в белой шёлковой накидке и таком же белом трико, раскланивалась на сцене.

 Не знаю, чем всё закончится, прощайте!

Партнер отправлял её в пушку, но перед выстрелом артистка высовывалась из жерла и сладким голосом пела, что улетает на Луну.

Раздавался выстрел. Дублёрша Пекарской взлетала под купол и, совершив сальто в воздухе, пробивала сделанную из папиросной бумаги Луну. Зал ахал, но восхищение и страх вскоре сменялись безудержным хохотом в сцене, где Ножкин-Иварсон сражался со львами.

 Сто львов! А-а-а!  испуганно метался он по эстраде. У него в руках был букет.

Шпрех-шталмейстер в отчаянии приказывал, чтобы львов не выпускали, но было уже поздно. Звучал бодрый марш, и раздавался звериный рык. Прибегала Зоечка-Владимирова, она пока ни о чём не догадывалась.

 Негодяй! Кого ты дожидаешься у кулисы?

 Львов, Зоечка, львов!  вопил Ножкин.  Спасите меня!

Чтобы хоть на минуту отсрочить свою гибель, он прятался в клетку. Под музыку выбегали львы. Их изображали овчарки с надетыми на них львиными головами и в замшевых шкурках на молнии.

Собаки кидались на Ножкина, а он, совершенно обезумевший, атаковал их, комично размахивая букетом и высоко вздёргивая свои виртуозные ноги.

 Пошли вон! Брысь! Кш-ш! Пшли, пшли!

«Львы» убегали обратно, поджав хвосты.

Зрители, кто попроще, от хохота сползали на пол. Даже автор сценария Риф улыбался собственному замыслу, и пенсне поблёскивало на его странно выгнутом лице. А сидевший в правительственной ложе великий пролетарский писатель, так тот просто рыдал от смеха.

 Чистое удовольствие! Вот чертяки  повторял он, промокая глаза большим белым платком.

Хотя он часто плакал по самым разным поводам.

Смотреть пьесу приходил весь цвет Москвы. Знаменитый кинорежиссёр Никандров тоже посмеивался, оценивая происходящее на сцене озорство. Рядом с ним улыбалась его главная актриса Соколова. В жизни она выглядела намного старше. Это только на экране она была вся соткана из лучиков. Говорили, что Никандров подолгу мучал осветителей и операторов, добиваясь нужной подсветки её лица.

Иварсон-Ножкин выбежал на арену и сделал комплимент. Публика заревела от восторга, аплодируя в сотни рук.

 Я уже беспокоюсь за их ладошки,  со смехом сказал Иварсон Анне.

Во время антракта костюмерша Рая подала Пекарской чай с молоком.

 Ваш любимый. В этот раз молока поменьше, как вы просили.

 Спасибо, Раечка.

 Ох, неспроста всё это!  сказала Рая.

 Что именно?

Костюмерша стала делиться своими наблюдениями.

 Да Никандров этот, мастистый, четвёртый раз на представление приходит. Смотрит в оба, ничего не пропускает. Неужели взаправду собирается снимать кино по нашей комедии? Поговаривают, вы будете у него главную роль исполнять.

 Он Соколову может взять.

 Ну уж нет! Она шармантна, но лучше Пекарской ему не найти! Соколова, кстати, тоже глаз с вас не сводит. Как ученица на уроке сидит.

Анна улыбнулась. Конечно, ей хотелось сняться у Никандрова.

Из-за стенки доносился глухой стук ног о пол  это акробаты молча прыгали, тренируясь в поддержках. А с другой стороны был слышен баритон партнёра Анны. Он распевался перед заключительным действием.

Пекарская отдыхала, попивая чай и рассеянно переставляя белые и красные резиновые фигурки на шахматной доске. Она везде носила с собой эти карманные австрийские шахматы. Плоская коробочка, если её сложить, была чуть больше портсигара.

Рая подошла к одной из цветочных корзин, вытащила из неё конвертик.

 Почитать?

 Обязательно!

Это было их любимое развлечение. Записки поклонников, как на подбор, оказывались глупыми. Предвкушая веселье, костюмерша впилась глазами в листок.

 «Прекрасная Анна Георгиевна, неужели вы будете так жестоки и не подарите мне свою фотографию в полный рост? Хочу каждый день любоваться на ваши ноги. Ваш до гроба. А.А.»

Ещё одна записка белела в огромном букете сирени, который был воткнут в высокую корзину из-под вина.

 «Аня, давай без всяких там цирлих-манирлих. Разденься голой, а я буду тебя лепить, лепить, лепить». Без подписи Вот ещё! Размечтался, скульптор. А приличный букет купить пожадничал. У людей куст обломал под окнами!  возмутилась костюмерша.

Пекарская потянулась к другой корзинке и тоже достала записку.

 «Я простой бухгалтер и внешностью совсем не Амадонис. Но вы не пожалеете. Я не загружу вас бытом. Мы станем жить культурно. Будем по вечерам играть в политфанты, петь под мандолину и каждую неделю сдавать бельё в прачечную. Жму вам крепко правую руку. С коммунистическим приветом, ваш С. И. Борзяк».

Бросив этот листочек в ворох других, Анна поставила на ладонь миниатюрную шахматную фигурку и погрозила ей пальцем, словно это и был тот самый Борзяк.

Все эти послания ожидала одинаковая судьба. Собрав достаточную кипу, Рая относила их в театральную уборную, в место, не имевшее отношения к гримированию и вообще лишённое какой бы то ни было поэзии. Там на длинном гвозде среди обрывков газет всегда было полно бумажек с подобными мольбами и даже угрозами.