Есть один способ Правда, он довольно долгий. Но поможет точно проверено!
И вот следующие полгода я с тщательностью, достойной звания «Миссис Скрупулезность», толкла в мелкую пудру яичную скорлупу, отмеряла порошка на кончике ножа, капала туда несколько капель лимонного сока и всовывала эту смесь в рот сына. Когда начала давать каши, стало легче, можно было засунуть это в кашу и размешать. Делала и не верила разве это сможет нам помочь?! Самое интересное, что помогло! Правда, возиться пришлось долго, но месяцам к десяти краснота прошла, личико сына очистилось, и мы решили, что победа за нами.
Да и невропатолог через полгода с явным облегчением констатировала, что мы отделались легким испугом, обошлось без трубки. На память о болезни, как мне тогда казалось, осталась всего лишь довольно крупная голова. Но тогда мы просто даже не догадывались, что ждет нас впереди
Я еще не знаю, что «легкий испуг» обернется для нас тяжелыми последствиями, что такие нарушения, увы, бесследно не проходят. Мой малыш вырастет хорошеньким мальчиком с льняными кудрями и голубыми глазами. Но до двух лет он не скажет ни слова. Заговорит уже ближе к трем годам. Незнакомцы будут принимать его за девочку, но он гордо будет отвечать: «Я масик!» Я еще не знаю, что «масик» окажется с букетом таких болячек, что впору было бы отправить нас на какой-нибудь научный симпозиум, где бы важный профессор, подойдя к моему ребенку, указкой показывал на его тельце и, постепенно снижаясь с головы до пят, называл все болезни, которыми «наградила» этого дитенка судьба.
Я еще не знаю, что поликлиника станет нашим родным домом, а педиатр и дерматолог практически членами нашей семьи. Я не знаю, что выучу наизусть справочник по детским болезням, буду оперировать названиями заболеваний, симптомами и способами лечения, как профессионал, и кто-то из врачей даже задаст мне вопрос:
У вас медицинское образование?
Да. К тому времени, как моему сыну была выставлена куча диагнозов, я начала понимать, что сама должна вникнуть в суть проблемы и читала все по теме, что только подворачивалось под руку. Подворачивалось немного, в начале девяностых было как-то не до издания книг. И все равно, буквально по крохам, я собирала все сведения, которые могли бы мне пригодиться в борьбе за здоровье моего ребенка. А порой и за его жизнь
Вспоминая, я словно расчищаю завалы памяти, вытаскивая из ее закоулков измятые фантики застывшего времени, перебирая старые снимки, сделанные еще на черно-белую пленку, которую сегодня снова полюбили профессионалы. Тогда был такой ненавязчивый сервис идешь по улице, раз! тебя щелкает фотограф, а потом присылает по почте карточку
Как меня спас крест, а потом мне стало тяжело его нести
Карточку сына, которую мне выдали в поликлинике, раздутую до гигантских размеров и не поместившуюся в сумку, я держу в одной руке, в другой детская ладонь.
Я иду по улице и реву. Не стесняясь прохожих, плачу взахлеб, не вытирая слезы. Вцепившись испуганно в мою руку, молча, загребая пыль ногами, плетется он. Мой сын. Прохожие оглядываются, кто-то что-то даже спрашивает, но я почему-то вижу только их словно раздвоенные лица и ничего не слышу. Мне хочется просто исчезнуть, совсем. И ничего больше не будет ни равнодушной врачихи, заполняющей с обреченным видом нашу медкарту, ни бессонных ночей, ни Монблана из лекарств, ни сочувствующих подруг ну как ты? ни обжигающей душу усталости, ни И его не будет? Он идет рядом, соломенные кудряшки подрагивают каждый раз, когда я дергаю его за руку быстрее можешь?! и молчит. Нет, он-то останется Но уже без меня. Без меня?! И кому он будет нужен?! Так. Стоп!
Я останавливаюсь прямо посреди тротуара. Он притормаживает и робко поднимает на меня глаза: «МамаНе плачь» Я молчу «Господи, за что мне такой крест?!»
Мама Не плачь
Я, словно очнувшись от какого-то вязкого бессмысленного сна, оглядываюсь. Вокруг продолжается городская обыденная суета все по-прежнему куда-то спешат, обтекая нас с сыном по краям тротуара, и я понимаю вот она, жизнь! И надо ее жить дальше. Прямо сейчас взять и продолжать жить, а не тащить уныло этот свой крест Я поднимаю глаза и вижу его. Крест. Мы стоим возле большого собора. В голове словно что-то щелкает и Я снова хватаю сына за руку, и мы бежим во двор храма, где за воротами мелькает темная ряса священника.
Батюшка Я задыхаюсь от бега и волнения. Батюшка! Я хочу мальчика окрестить! Когда нам можно прийти?
Он оглядывается молодой, темноволосый громко и весело отвечает:
Да сейчас и можно! Как раз крестить собираюсь!
Но У меня крестика нет И полотенце А крестные?!
Все, все, заходите! Он нетерпеливо подталкивает нас внутрь. Сейчас все будет!
Мы заходим внутрь. Это небольшой крестильный храм во дворе собора, где уже стоят и ждут батюшку те, кто собрался сегодня креститься: молодая пара с грудничком на руках, женщина с девочкой, подросток и девушка в платочке.
Крестик в лавочке купите, свечку, простое полотенце. Батюшка быстро проходит к амвону.
Да, да, сейчас! Я лихорадочно роюсь в кошельке, вроде должно хватить. Еще и на пожертвование останется. Но мы без крестных!
Назовите имя, хотя бы крестной матери. Батюшка поворачивается к нам и начинает читать молитву
Мой сын стоит со свечой в руке, очень серьезный и будто сразу повзрослевший. Я смотрю на него и вижуЛетний июльский день, прозрачный и настоянный на всех невообразимых запахах шумного, цветастого и горластого, украинского села. Мне семь лет
Бабо Ганю, а бабо Ганю! Соседка явно настроена воинственно.
Бабушка медленно разогнулась, вытерла о передник мокрые руки замешивала «ижу» поросенку.
Чого тоби, Роза?
Та опять твои куры в моем гор`оде, щоб воны показылись!
Хай им грець! Бабушка шустро схватила палку и устроила короткую, но грозную сечу, в результате которой куры, шумно хлопая бесполезными крыльями, благополучно возвратились на свою территорию. На крыльцо вышел муж тети Розы дед Шика. Он делал смешные свистульки дунешь в нее, а она разворачивается таким длинным резиновым язычком. У меня таких свистулек целая коллекция. Но дед протянул мне еще одну и насыпал в подол платья миску спелой шпорышки белой смородины.
В хате на печке грелась большая кастрюля с водой. Бабушка будет меня купать и еще самое ужасное! мыть голову. Завтра к нам придет поп (я не знаю, кто это, но уже заранее его боюсь!) и меня «похрестять».
С утра меня нарядили в новое платье, на вымытую-таки голову (битва с бабушкой была не хуже Берестейского сражения Богдана Хмельницкого, про которое мне читал дед Шика, но бабуля победила недаром потомственная шляхтичка!) повязали ненавистный бант и усадили на лавку в хате. Глухонемая тетка Маруся, еще одна бабушкина, кроме моей мамы, дочь, села рядом, а бабушка, волнуясь, поминутно выглядывала в окно. Только моя старшая сестра, которой было уже семнадцать, презрительно хмыкнув, взяла книжку и демонстративно ушла в сад. Она понимала бабушка наперекор моим родителям (а отец офицер, коммунист!) все-таки решила тайно меня крестить, поэтому и не в церкви, а пригласили батюшку домой. Что со мной будут делать, я не знала, но храбрилась и изо всех детских силенок старалась не заплакать уже большая и осенью должна пойти в школу. А пока родители отправили нас с сестрой на лето к бабушке отдохнуть и отъесться на деревенских харчах. В военных таежных городках, где мы жили, ни настоящего молока, ни фруктов, понятное дело, тогда не было.
Но вот наконец открылась дверь и в комнату вошел кто-то лохматый, в длинном черном платье. И заговорил величавым басом:
Мир этому дому! Господи, благослови!